а осуществляют их другие.
Банных открыл ящик стола, достал какие-то записи.
— Царегородцев сообщал, что на подозрении некто Борисенков, детский хирург. Кстати, ранее проживал у нас, не то в Златоусте, не то в Миассе.
— Выясним, что это за птица.
Находясь под впечатлением доклада Дружинина и разговора с Царегородцевым, полковник Банных сидел за своим столом, обхватив голову руками.
— Что будем делать с вашим Воропаевым? — не меняя позы, спросил он.
Сергей достал из кармана листок бумаги.
— Считаю, надо срочно проводить обыск и арест. Вот его адрес, — он положил листок на стол и, немного смутившись, посмотрел на полковника. — Только почему вы Воропаева называете моим?
Банных выпрямился. Взгляд его был решительным:
— Да потому, что, если вы не докажете виновность Воропаева, отвечать придется вам, точнее, нам.
— Я готов!
— Храбрец… Как там у Горького: «Безумству храбрых поем мы песню». Что вы имеете на Воропаева? А ведь он известный в городе врач-психиатр. Он с нами не раз сотрудничал, когда нужно было сделать заключение о вменяемости арестованного. Да, он с Крохмалем знаком. Да, он и с этим коротышкой Ходынским тоже был знаком. Да, он находился и в Челябинске, и в Краснодаре в момент взрыва. И что? Что это доказывает?
— Шустов видел Воропаева, выходящего из дома Крохмаля вечером, в день взрыва.
— Воропаева? Точно его?!
Дружинин не ожидал такого энергичного возражения и смутился:
— Выходящий из дома Крохмаля человек прихрамывал, и Воропаев хромает.
— Ерунда. Многие хромают. Это не прямое доказательство вины. Вот если бы мы нашли взрывное устройство, которое он изготовил. Где готовил и как? Есть ответ?
— Вот мы и произведем обыск.
— А если ничего не найдете?
— Будем искать.
— Сколько? День, два, десять?
— Но дело, которое мы расследуем, крайне важно. И здесь все средства хороши.
Банных устало провел ладонью по лицу.
— Цель оправдывает средства? Это мы уже проходили в тридцать седьмом. Надеюсь, знаете?
— Знаю… Считаете, прокурор не даст санкции на обыск?
Банных не ответил, задумался, спросил:
— Когда вернется Воропаев?
— Как сказали в спорткомитете, завтра вечером легкоатлеты-бегуны прилетают из Москвы.
Банных поднялся, молча прошелся по кабинету, смерил взглядом Дружинина и решительно произнес:
— Нет, без санкций прокурора дать разрешение на обыск я не могу. Социалистическую законность надо соблюдать.
— Женя, привет! Дружинин… Мне нужна твоя помощь.
Сергей так громко говорил в телефоне-автомате, что стоящие в очереди невольно слышали его голос.
— Да не вопрос, — отозвался Минин. — Приезжай!
Выскочив из телефонной будки, Дружинин подбежал к стоявшему невдалеке «газику».
— Куда на этот раз? — спросил Акимыч.
— В Управление внутренних дел.
Евгений Минин, теперь уже начальник отдела, внимательно выслушал все новости, связанные со взрывами в Челябинске, Краснодаре и теперь уже в Клину.
— Так чем я могу тебе помочь?
Сергей с усталым видом сидел напротив.
— Ты не хуже меня понимаешь, что организатором взрывов является врач-психиатр Воропаев. Мне нужно в его отсутствие осмотреть его квартиру.
Минин подавил тяжелый вздох:
— Значит, КГБ без санкции прокурора нельзя, а угрозыску можно?
Допустим, не самому угро, а одному… как бы сказать лучше… одному из его подопечных. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Да понимаю, как не понять.
— Есть у тебя на примете такой? — по лицу Сергея скользнула улыбка.
— Может, и есть. Да только вдруг все пойдет не так, не по плану? А у меня начальство строгое.
— Выдадим это за следственный эксперимент.
— Хитер… — Минин глянул на часы, поднялся. — Ладно, пошли.
…Пивной бар открылся в городе недавно и сразу же завоевал популярность. В этот вечер в двух его больших залах, как всегда, сидело много народу. В двух же небольших дальних залах было свободнее, но компании, которые здесь сидели, не всегда относились к почтенным людям города. Минин и Дружинин проследовали именно туда и присели на лавки за большим деревянным столом.
Пивной запах в зале перемешивался с запахом копченой рыбы и курева. Последнее было очень неприятно для некурящего Дружинина, но он быстро успокоился и осмотрелся. Да, публика, как говорят: «Та еще». Ладно что еще не дерутся. Минин же был спокоен. Видимо, посещать подобные заведения ему приходилось не раз. Завидев у входной двери человека в резиновом фартуке, он взмахнул рукой. Тот быстро подошел:
— Чего изволите?
— По одной для начала.
— Что так мало? — недовольно пробурчал человек в фартуке. — Пиво сегодня самый свежак!
Вместо ответа Минин, чуть наклонившись, прошептал:
— Гунин бывает здесь?
— Должен быть, — так же тихо ответил тот.
Несколько минут Минин и Дружинин потягивали пивко, поглядывая по сторонам. Наконец тот, что был в фартуке, встретившись взглядом с Мининым, повел головой в сторону двери. Вскоре в дверях показался человек высокого роста лет сорока. Летний костюм-тройка, гладко причесанные волосы, в руках трость — все это не гармонировало с остальной разношерстной публикой пивбара. Он не спеша прошелся между столиками и остановился, поскольку дальнейший путь ему преградил поднявшийся Минин:
— О, Гуня! Да чтоб мне пропасть… Сколько лет, сколько зим…
— Начальник… — единственное, что процедил Гунин в ответ, показав золотые зубы.
— Слушай, ничего не пойму, — Минин пришел в веселое расположение духа. — Тебе же еще года три сидеть?
— Начальник… — снова, теперь уже со злобой в голосе, произнес Гуня.
Известный квартирный вор Миша Гунин по прозвищу Гуня имел неплохие театральные способности:
— Обижаешь… — с пафосом произнес он. — Я уже два месяца, как по УДО. За образцовое поведение, так сказать.
Взгляд Минина стал серьезным:
— У меня к тебе дело. Пойдем на волю, покалякаем?
Гунин переложил трость из правой руки в левую, достал из кармана носовой платок и звучно высморкался:
— Чтоб я имел дело с вами, ментами? — гордо произнес он. — Да ни в жизнь… Уж лучше с самим чертом!
— Ну, как знаешь. Только я скорей поверю, что в районе Златоуста высадились марсиане, чем в твое условно-досрочное, — в голосе Минина появилась злость. — А помогать я прошу не мне, а…
— Майор Дружинин, Комитет государственной безопасности. — Сергей поднялся и показал удостоверение.
Увиденное произвело на Гунина впечатление. Если бы не трость, он театрально бы вскинул обе руки вверх, что означало «сдаюсь». Но он лишь тихо пробормотал:
— Что надо делать-то?
— Пошли на свободу, здесь душно, — сказал Евгений Минин и положил под недопитую кружку купюру.
Неоднократно судимый за квартирные кражи Миша Гунин, он же Гуня, был большой мастер своего дела. Узнав, что надо открыть квартиру в пятиэтажке-хрущевке, он не торговался, не просил время, чтобы сходить за нужными инструментами для взлома. Он только спросил: «Куда едем?» — и направился к стоявшему у пивбара автомобилю Минина.
Июньская ночь не очень
