– Поднимай, понесли!
– Мадемуазель, отошли б вы лучше, – бросил один из них. Она поспешно отступила, и неузнаваемые вблизи мазки проплыли мимо. На Жюли пахнуло пылью и фанерой.
Пропустив их, Жюли огляделась и вздрогнула: всего в двух шагах от нее в тени пыльного занавеса виднелась хрупкая старушечья фигурка. Марго д'Эрбемон мечтательно смотрела вверх, слегка улыбаясь, и тени на ее лице причудливо менялись, делая черты лица то ангельскими, то демоническими. Несомненно, она видела что-то там, наверху, среди осветительных приборов и крепежей декораций. Жюли тоже бросила туда взгляд, но увидела лишь кружащие в неярком свете пылинки. Она опустила глаза, но мадам д'Эрбемон бесследно исчезла.
Царящий повсюду хаос как нельзя лучше отвечал духу премьеры. Громкие возбужденные голоса оглушали Жюли, пока она с трудом пробиралась к двери в гримерную. Жюли поискала глазами Себастьена: они так и не успели договориться о том, куда лучше пойти – в «Лягушку» или все-таки в «Ротонду».
Рядом с ней незнакомая женщина повисла на шее у Эрика, во всеуслышание восторгаясь его игрой, а высокий молодой человек, показавшийся Жюли смутно знакомым, громогласно выражал свое восхищение «несравненной, бесподобной Мадлен». Жюли пожала плечами: подобные дифирамбы в адрес ведущей актрисы звучали чуть ли не каждый день, и Мадлен вполне их заслуживала. Но саму примадонну едва ли беспокоил собственный успех и внимание аудитории. Ее изумрудное платье тускло мерцало в дальнем углу, рядом с долговязой фигурой Дежардена. Тот что-то говорил, положив руку на сгиб локтя актрисы, а она лишь изредка кивала в ответ. Даже окруженная морем людей, Мадлен напоминала одинокую статую, которая смотрит вдаль отрешенным взглядом мраморных глаз, не интересуясь происходящим у подножия ее пьедестала.
Жюли невольно перехватила взгляд режиссера. Заложив руки за спину, тот направился прямиком к ней. Мадлен тем временем успела испариться.
– Неплохая работа, девочка, – пророкотал он, и на Жюли пахнуло коньяком. – Директор доволен.
– Спасибо, – она осознала, что счастливая улыбка продолжает блуждать по ее лицу, а пальцы сжимают измятые стебли цветов. – По-моему, премьера удалась.
Девушка была уверена, что Дежарден склонен согласиться, судя по чересчур яркому блеску его глаз и по отсутствию обычной напускной мрачности. Однако режиссер уже увидел кого-то другого поверх ее плеча. Ограничившись ухмылкой вместо ответа, он прошел мимо – к Марку Вернеру.
– Старина, ты был на высоте, – режиссер похлопал актера по плечу и взмахнул рукой. – Мы не прогадали, когда утвердили тебя на главную роль, да?
Положа руку на сердце, основная часть успеха сегодняшней премьеры и в самом деле была заслугой Марка Вернера. Артист с улыбкой кивал в ответ на бесчисленные поздравления, подмигнул и Жюли, когда та встретилась с ним взглядом. Грим его слегка растекся от пота, глубокие морщины размазались, серые круги вокруг глаз подтекали, а ко лбу прилипла прядь – седой парик до сих пор венчал голову актера. Несмотря на улыбку, он выглядел смертельно усталым, и было непонятно: то ли Марк просто утомлен спектаклем, то ли он все еще в плену роли.
Девушка хихикнула, завидев в окружившей Марка толпе знакомую, почти родную спину.
– Господин Вернер, какова главная черта, отличающая вашего короля Лира? – деловито вопросил Франсуа.
Жюли не стала привлекать к себе внимание, обошла скопление людей и направилась в гримерную – ей хотелось быстрее стянуть липнущее к телу платье и смыть грим. Она не слышала, что ответил Марк, но, когда все дружно рассмеялись, остановилась – прямо напротив него.
– …да, да. Ведь я король, не забывайте! Вы помните ли это, господа? – Сейчас Марк воспроизвел цитату из текста шутливо, по-клоунски. И с чего она взяла, что он так уж сильно изменился? Конечно же, он все тот же Марк, у которого никогда не поймешь, серьезно он говорит или шутит. Нет, на сцене это был совершенно другой человек – куда более жесткий и властный. Как тихо, но угрожающе звучали эти же самые строки какие-нибудь полчаса назад!
За ее спиной раздались аплодисменты, сопроводившие очередную реплику актера.
– Что есть причина грома? – донеслась до Жюли ответная реплика Марка, прежде чем актрису поглотила суматоха девичьей гримерной.
Столько народу одновременно в этой комнате она видела впервые. Столько обнаженных тел – тоже. Не обратив внимания на приветственный клич, который издала половина девушек при ее появлении, Жюли протиснулась между Дениз и новенькой Зизи и нашарила среди вороха вешалок на стене свое платье. Тяжелый воздух был насыщен запахами духов, пудры и свежего пота, а от мельтешения кружилась голова. Актриса утомленно опустилась на кушетку рядом с Николь и скинула туфли. Только сейчас она почувствовала, как ее ноги слабеют и наливаются свинцом, и подивилась, что столько времени провела, ни разу не присев. Она прикрыла глаза, позволив краскам и блесткам смениться темнотой. Если бы не назойливые голоса, громкие восклицания и звонкий смех, Жюли запросто заснула бы, такая усталость ее охватила.
– Эй, звезда! Ты не спать ли вздумала? – Кто-то потрепал ее по руке, и Жюли с усилием открыла глаза.
– Я устала. – Она дернула склонившуюся к ней Дениз за локон. Тот дерзко выбивался из прически, невзирая на старания своей обладательницы уложить волосы гладкой волной. – Хочу посидеть спокойно хотя бы пару минут. – Она снова закрыла глаза, но Дениз не отставала. Она опустилась рядом и сунула Жюли запотевший ледяной бокал:
– Вот, это тебя взбодрит. Девочки, за премьеру и за Корделию!
– За Корделию!
– За Жюли и за премьеру!
– За Жерома! Ура!
Жюли невольно улыбнулась. Она залпом выпила шампанское и тряхнула волосами. Усталость как рукой сняло. Это ее день и ее успех, а вся ночь еще впереди!
– Лучше? – подмигнула Дениз и махнула по ее носу пуховкой.
– Намного, – кивнула Жюли и сунула в руки подруги пустой бокал. – Но я все равно не могу переодеваться.
– Это почему?
– Потому что ты сидишь на моих чулках, дорогуша!
Навязчивый шум и бесконечная череда людей остались за дверью гримерной со скромной табличкой, гласящей «Мадам Ланжерар». Внутри ее встретил привычный удушающий запах множества цветов и чуть более слабый – дорогих духов. Гонерилья почти ушла – не насовсем, конечно, какая-то ее часть навечно останется частью души Мадлен. Актриса пересекла комнату, опустилась на стул перед зеркалом и надолго замерла. Это была хорошая премьера, и театр доволен. Это главное. Он получил сегодня все, что только мог.
Руки Мадлен лежали на коленях ладонями вверх, и она безучастно смотрела на них. Едва заметные жилки виднелись сквозь розоватую полупрозрачную кожу, и по ним струилась горячая кровь, напитанная невидимой бурлящей отравой, такой блаженной и упоительной. Эти токи пронизывали все тело актрисы и уходили за его пределы, ветвями прорастая в стены гримерной. Они незримо опутывали весь театр, вились по лестницам, проникали до самой крыши и спускались в самые глубокие подвалы. Все и вся здесь, как и сама Мадлен, жадно питались этим сладким чарующим ядом, который источало само сердце театра, скрытое – а где, неизвестно. Но разве может быть смертоносной эта невесомая, летучая магия, что так давно вошла в ее плоть и кровь?
Всем своим существом актриса чувствовала, как сердце театра бьется в такт с ее собственным. Она тысячу лет назад перестала обращать внимание на этот вечный пульс. Он не мешал ей, став неотъемлемой частью ее самой и каждой из ее героинь. Мадлен не беспокоила ни отрава в ее крови, ни всегда дрожащая поверхность зеркала, как если бы та была водной гладью, а не твердым стеклом над амальгамой. Эта рябь успокаивалась, лишь когда кто-нибудь входил в комнату, но когда это случалось в последний раз? Она не могла вспомнить. Давно, очень давно ее не посещал никто, кроме него, но он не нуждался в дверях.
Она прикрыла глаза. Так пульс был слышен еще отчетливее, чувства обострялись и очищались от всего лишнего. Так Мадлен отдыхала от суматошности и невыносимой суеты, которая была неотделима от присутствия других людей. Так она яснее слышала его голос.
Едва Жюли вышла из гримерной, переодетая и посвежевшая, как изящная, но сильная рука Себастьена потянула ее за запястье. Девушка обернулась.
– Жюли! Где ты ходишь? Мы уже начали отмечать.
– Отмечать? Разве сегодня обещали банкет? Я думала, он только для… – и она выразительно показала пальцем вверх. Себастьен заговорщически приподнял одну бровь.
– Мы и сами можем отметить, безо всяких банкетов, – ухмыльнулся он. – Пойдем же!
– Куда? – Они остановились у одной из дверей. Жюли узнала гримерную Аделин Баррон. – Что, прямо здесь? – удивилась Жюли.
– Нет, в буфете, конечно. Но только вот Аделин никак не хочет к нам присоединяться. – Они вошли, и молодой человек взглядом показал на поникшую спину актрисы. Та сидела за туалетным столиком, переплетя руки и опустив на них голову. Костяшки позвонков трогательно торчали под тонкой тканью платья, и в тусклом свете актриса казалась худенькой, почти подростком.
