Пожалуй, лишь гондолы с венецианского Гранд-канала могли бы поспорить с «Русалкой» красотой и нарядностью, но гондола не может преодолеть десять тысяч миль по бурным океанским дорогам. Воплощенная мечта капитана Грея издали была похожа на игрушку, на искусно выполненный макет вроде тех, что стоят под стеклянным колпаком где-нибудь в Сент-Джеймском дворце или Версале. Вблизи фрегат выглядел еще краше. Все палубы и даже трюм сияли чистотой, бронза и медь сверкали ярче позолоты. Впрочем, позолоты тоже хватало – ею была покрыта затейливая деревянная резьба, украшавшая корму, нос и борта. Поразительней всего (уж этого от парусника никак не ожидаешь), что корабль еще и благоухал, будто лавка пряностей, разместившаяся внутри цветочной оранжереи – а все потому, что капитан никогда не перевозил дурно пахнущих грузов, отдавая предпочтение благородным товарам вроде индийских специй, абиссинского кофе или розового масла.
Бушприт судна был украшен фигурой русалки, о которой речь еще впереди. Пока же довольно сказать, что, когда корабль вставал у причала, полюбоваться скульптурой собиралась целая толпа, обычно состоявшая из одних мужчин.
У сочной природы южных стран Грей заразился любовью к ярким цветам. Поэтому каждый год он красил корпус своего корабля по-новому и в зависимости от этого заказывал новые паруса. В последнее время паруса у «Русалки» были алые, а борта белые – поистине царственное сочетание.
Быстрее фрегата не знавали моря. Под хорошим ветром он развивал скорость до пятнадцати узлов. Несмотря на женское имя, корабль мог отлично за себя постоять, имея тридцать два дальнобойных орудия и превосходных канониров. Надо сказать, что вся команда судна была на подбор и очень гордилась, что служит на таком невиданном корабле, под началом настоящего полоумного лорда. Матросам даже льстила репутация, закрепившаяся за их капитаном; они и сами, бывая на берегу, любили поразить публику лихими чудачествами.
Истинно красивый человек не может существовать без большой любви к кому-нибудь или чему-нибудь. Любовью всей жизни для Руперта Грея была его «Русалка» – и корабль в целом, и в особенности деревянная дева, прикрывавшая своей обнаженной грудью нос фрегата. Это изваяние вырезал гениальный скульптор-итальянец, которого Грей встретил полуспившимся в одной из таверн Веракруса. Долгие годы художник изготавливал только мадонн для церковных алтарей и так обрадовался необычному заказу, что вложил в русалку весь свой талант и неиспользованный жар души. Получив от капитана неслыханный гонорар, старик пустился в загул и упился до смерти, но умер совершенно счастливым.
А Руперт влюбился в статую. В открытом море он не мог наслаждаться ее ликом и формами, поскольку фигуры было не видно с палубы, а спускать шлюпку по столь сентиментальному поводу он стеснялся. Тем нетерпеливее Грей ждал захода в порт.
Едва фрегат бросал якорь, капитан спешил на причал или садился в лодку и подолгу мечтательно любовался своей русалкой, окутанный облаком ароматного табачного дыма, не замечая, что за странной сценой с изумлением наблюдает множество глаз. (Всякий раз, когда разноцветный корабль заходил в какой-нибудь порт, на берегу немедленно собиралась толпа). Нечего и говорить, что женские глаза взирали на чуднóго моряка с особенным выражением.
Даже если б капитан волшебного судна оказался уродом, его шансы показаться дамам интересным при таких обстоятельствах были бы велики. Но никому не пришло бы в голову назвать лорда Руперта уродом.
Предмет моего изучения, чья душа и жизнь раскрылись передо мной благодаря магической радуге «нидзи», не чуждался женских ласк. Недолгие береговые романы случались у него часто и никак не мешали влюбленности в деревянную Русалку. Тут был Идеал, а там – непрочные, хоть и жаркие узы плоти.
Руперту не приходилось ухаживать за дамами и добиваться взаимности, женщины вешались на него сами, а он воспринимал это как должное. Но горе тем бедняжкам, кто желал не только его объятий, но и сердца.
В отличие от большинства мужчин, душа Грея не искала второй, недостающей половины. Этот сосуд и так был полон. Или, возможно, не ощущал своей ненаполненности.
Каждый раз, принимая любовь женщины, Руперт честно предупреждал, что у него нет сердца (он и вправду так думал). Но разве ту, что сгорает от нежного томления, можно остановить подобными предостережениями? Разве она поверит? Она улыбнется и подумает про себя: погоди, чудесный принц, ты увидишь, какая я, и твое сердце проснется.
Но сердце красивого капитана не просыпалось. Его возлюбленные приходили в отчаяние или ярость – в зависимости от темперамента – и нередко провожали бессердечного проклятьями, что его удивляло и безмерно печалило. Некая сеньорита из Манилы и еще одна яванка с кожей цвета манго даже пытались его убить. Хрупкая, как лотос, куртизанка из Нагасаки умоляла его совершить с ней двойное самоубийство, но Руперт не хотел умирать. Он еще побывал не на всех морях и не насытился свободой.
Вот качество, которое в этой неординарной натуре поразило меня больше всего: я увидел абсолютно свободного человека, будто не замечающего абсолютной несвободы окружающей действительности. В этом смысле он был сродни пиратам, но те подобны вольнолюбивым хищникам, что живут и издыхают по закону джунглей, то есть пожирают слабых и становятся добычей сильного. Руперту Грею незачем было на кого-то охотиться и перед кем-то склоняться. Его не влекло богатство. Его не снедало честолюбие – он и так к двенадцати годам стал полковником, а к пятнадцати камергером.
Согласно моим наблюдениям, мужчины по отношению к жизни делятся на две категории. Те, кто остр умом и деятелен, ставят перед собою труднодостижимые цели, а потом изо всех сил стремятся к ним, то есть живут иллюзией, завтрашним днем, уподобляясь ослу, бегущему за морковкой. Те же, кто умеет наслаждаться минутой и впитывать полноту жизни всеми порами кожи, обыкновенно тусклы умом и скудны духом. Руперт Грей являл собой редкое исключение: он безусловно жил полной жизнью, относясь к сегодняшнему дню не как к ступеньке между вчера и завтра, а как к абсолютной и неповторимой ценности, но при этом твердо знал, что жизнь – это вечное «сейчас», в каждом ее мгновении есть самодостаточный смысл. Поэтому долгие плавание из одного пункта планеты в другой были для этого человека процессом ничуть не менее важным, чем прибытие в порт следования. Так говорил когда-то и Учитель: «Движение к цели значит больше, чем ее достижение». Как мало на свете тех, кто это понимает!
Точно так же капитан Грей относился и к людям, зная, что каждый из них – не инструмент, с помощью которого ты чего-то добиваешься, а самодостаточная величина. Знал он, однако, и то, что люди весьма и весьма различны по качеству. Качество того или иного человека Руперт чувствовал инстинктивно, с первого взгляда – был у него такой редкий дар. Поскольку лорд-бродяга любил хорошие вина и знал в них толк (на «Русалке» имелся превосходный винный погреб), на всякого индивида он мысленно приклеивал этикетку с названием напитка – и все сразу становилось ясно. Например, в матросы на свой корабль Грей обычно брал тех, кого именовал про себя «честным английским элем». Для боцманов, боцманматов и канониров лучше всего подходили можжевеловый джин или крепкое черное пиво. В офицеры годились лишь хорошие винные сорта – без малейшей кислинки или привкуса плесени.
Примерно десятая часть «бутылок», попадавшихся на пути Руперта, шибала в нос едким уксусом, рвотным зельем или смертельной отравой. Если субъект этого пошиба досаждал Грею, он спокойно, без колебаний и угрызений, разбивал вредоносную склянку вдребезги – и шел дальше.
Но чтобы определить, чего стоит человек, одного вкуса и запаха недостаточно. Даже среди тех, чья внутренняя суть подобна старому бордо, редко можно встретить бутыль, наполненную до краев. Бывает, что благородная влага едва плещется на донышке – то ли ее изначально было немного, то ли вытекла в трещины незадавшейся жизни. К таким соратникам Руперт относился с особенной бережностью, зная, что сосуд, именуемый «человеком», умеет не только опустошаться, но и наполняться вновь. С теми, кто плавал под началом капитана Грея, это происходило быстро.
Всем, что касалось торговли, на судне заведовал суперкарго (крепчайший неразбавленный спирт). Когда он встретился с Греем, влаги в этом некогда прочном жбане оставалось на самом донышке. Ворчливый, озлобленный, битый судьбой старик собирался уходить на берег, чтоб в одиночестве и тоске скоротать сумерки жизни. Черт знает, что разглядел в нем Руперт, но старый мизантроп стал самым ценным его помощником.
Сам владелец совершенно не интересовался торговыми операциями. Если б не суперкарго, он давно сел бы со своим распрекрасным кораблем на финансовую мель. Расчетливый и прижимистый Аткинс, проклиная хозяина за пристрастие к красивым, маловыгодным товарам, за неаккуратность в соблюдении сроков, за тысячу нелепых чудачеств, все же умудрялся вести коммерцию так, что Грей мог беззаботно плавать, где ему вздумается, и витать мыслями в облаках, совершенно не заботясь о деньгах.
