— Да, — ответил Цезарь. Ироническая улыбка, казалось, добавила, что они и не могли быть иными. — С востока пролетел ястреб и исчез на севере. Авгур Фест уверяет нас, что сегодня благоприятный день для заседания Сената.
— Что касается меня, — заметил Красс сухо, — мне кажется более важным другое обстоятельство — над зданием Сената летал ворон, каркая и негодуя, но держась над ним кругами, как будто бы он никак не мог полететь своей дорогой. Этот ворон мне кого-то напомнил — уж не Цицерона ли? Но я ведь не знаком с искусством авгуров и не умею толковать.
Его улыбка не смогла смягчить сарказма.
Руф пропустил мимо ушей намек в адрес своей профессии.
— Сегодня дела пойдут хорошо? — спросил он Цезаря.
— Да, — ответил тот со вздохом. — У Цицерона недостаточно голосов, чтобы остановить Катилину, и не хватает поддержки, чтобы снова отменить выборы. Но самое важное то, что произойдет завтра, а не сегодня. Посмотрим. Но кто этот молодой человек, вступающий в зрелую жизнь? — Он кивнул в нашем направлении, но не попросил нас представить Метона. — Если уж говорить о Цицероне, то по пути в Аркс ты встретишь обоих наших консулов, спускающихся оттуда.
Он оглянулся через плечо.
— Цицерон должен идти прямо за нами; он хотел как можно, быстрее прочитать предзнаменования, чтобы убедить Сенат. Выступление начнется с минуты на минуту. Руф, ты пропустишь начало. И ты, Муммий, тоже.
— Мы подойдем попозже, — сказал Руф.
— Но выступление может уже закончиться к тому времени. Цицерон торопится на Форум — сегодня его последний шанс настроить избирателей против Каталины. Ты и сам должен сегодня провести последние приготовления, Руф. Я рассчитываю на то, что в следующем году претором будешь ты.
— Не беспокойся, после обряда я сразу же переоденусь в тогу кандидата! — засмеялся Руф.
Цезарь и Красс пошли далее вниз. Мы отступили, чтобы дать им пройти. Красс не промолвил ни слова своему давнему сообщнику Муммию и, казалось, не намеревался ничего говорить. Но он внимательно взглянул на меня и перевел взгляд на Метона.
— Знаком ли ты мне? — спросил он.
Я посмотрел на Метона и почувствовал тревогу, вспомнив о его кошмаре. Но лицо Метона оставалось спокойным.
— Да, ты знал меня, гражданин, — ответил Метон.
— Знал ли я тебя? — переспросил Красс, наклоняя голову и пожимая плечами. — Да, действительно, хотя и недолго. Так ты теперь свободный, Метон?
— Да.
— Приемный сын Гордиана?
Я сложил губы для ответа, но Метон опередил меня.
— Да.
— Как забавно. Только совсем недавно мне сообщил о тебе один мой знакомый.
Неужели он имел в виду Катилину? Или своего бывшего приспешника Марка Целия? Но мне в любом случае не нравилось то, что мою семью обсуждают у меня за спиной.
— Странно, что от моего внимания скрылись подробности твоего освобождения и усыновления и я ничего не знал о тебе все эти годы.
— Вряд ли это представляет интерес для человека столь влиятельного, как вы, — сказал Метон, спокойно и с достоинством перенося испытующий взгляд Красса. Он не только произнес то, что и я бы ответил в данном положении, но и сказал это с такой же уверенностью, не услужливо и не презрительно. Иногда мы открываем рты и произносим слова своих родителей; иногда и наши дети говорят за нас.
— В последний раз, когда до меня дошли вести о тебе, ты должен был находиться на Сицилии, куда тебя определил я, — сказал Красс, явно избегая слова «продал». — Так же, как определил этого человека в Египет, — добавил он, указывая на Аполлония и бросая строгий взгляд на Муммия. — И какую же роль в этом определении сыграл Муммий? Ну ладно. Теперь на тебе тога, Метон, и ты поднимаешься на Капитолий, чтобы отпраздновать вступление в римское гражданство.
Губы его сжались в тонкую улыбку. Он сощурился и поглядывал то на меня, то на Метона.
— Богиня Судьбы улыбнулась тебе, Метон. Пусть она благоприятствует тебе всегда, — сказал он глухим голосом и дал знак свите следовать за ним.
Возможно, он хотел показать, что римляне ценят изменчивый нрав Фортуны гораздо больше личных успехов. В случае с Метоном заметна рука Судьбы, значит, ее на самом деле нужно почитать и проявлять должное смирение. Кто знает, вдруг Фортуна повернется спиной к самому богатому человеку Рима?
Мы двинулись навстречу следующей группе людей. Сам Цицерон спускался к нам вместе со своим напарником, известным ничтожеством Гаем Антонием. Руф сказал мне, что Цицерон теперь ходит в доспехах — в «дурацкой нагрудной пластине», как он выразился, но ничего не объяснил. Теперь я понял, что он имел в виду, — грудь Цицерона была прикрыта блестящей бронзовой пластиной, вроде тех, какие носят полководцы в бою. Тога его была слегка ослаблена на шее, чтобы полностью показать рельефный узор металла. Вокруг него суетились вооруженные охранники с твердым взглядом, уверенно сжимавшие рукояти кинжалов и мечей. Меня очень поразило это зрелище; словно передо мной был не консул Республики, а недоверчивый диктатор. Даже Сулла ходил по Форуму невооруженным, надеясь на охрану богов.
Не успел я расспросить Руфа подробней о таком странном поведении консула, как Цицерон приблизился к нам. Он разговаривал с Антонием и неожиданно обратил внимание на Руфа. Выражение его лица претерпело ряд последовательных изменений. Сначала радость, потом — серьезная задумчивость, граничащая с подозрением. Затем оно стало проницательным, словно старый учитель понял, что может еще добиться уважения от негодного школьника.
— Дорогой Руф! — вскричал он, широко улыбаясь.
— Цицерон, — проговорил Руф в ответ без всяких эмоций.
— И Марк Муммий, вернувшийся от Помпея. И… Гордиан, — сказал Цицерон, наконец-то увидев меня. Его голос на мгновение затих, но затем снова приобрел обычную для политика ни к чему не обязывающую вежливость. — Ах, да, вы пришли прочесть волю богов для вступающего во взрослую жизнь Метона. Стареем мы, стареем, не правда ли, Гордиан?
«И некоторые очень даже быстро», — подумал я, хотя время заметно смягчило неприятные черты его лица. Тонкий нос пополнел, тощая шея с кадыком покрылась несколькими слоями жира, узкий подбородок сгладился. Человек, чье деликатное телосложение едва позволяло ему вкушать пищу жарким днем, он тем не менее довольно поправился, насколько это возможно. Цицерон никогда не был красавцем, но теперь он выглядел уверенным и процветающим. Его голос, некогда скрипучий и резкий, благодаря неустанным тренировкам приобрел музыкальную мелодичность.
— Как я сожалею, что не посетил вас сегодня! — сказал он. — Но ведь у меня столько обязанностей в качестве консула. Я попросил Марка Целия принести тебе свои извинения. Он сообщил свое послание?
Глаза его выражали заинтересованность.
— Целий приходил, — ответил я. — Но его послание пришлось не по адресу, и он ушел неудовлетворенным.
— Ах, вот как, — сказал Цицерон, показывая свое безразличие, но глаза его ненадолго вспыхнули. — Ну да ладно, мы, консулы, должны спешить — у нас есть неотлагательное дело в Сенате. Удачи в твоем деле, Руф! Удачи и счастья тебе, Метон!
Когда они прошли, я спросил шепотом у Руфа:
— Авгур, ты заметил огонь в глазах Цицерона?
— У вас с ним какие-то сложности?
— Возможно. Но почему он носит эту пластину? И ходит с такой устрашающей охраной?
— У него такой глупый вид! — проворчал Муммий. — Пародия на военных. Может, он хочет посмеяться над Помпеем?
— Едва ли, — сказал Руф. — Он стал носить на себе эту штуку с того дня, как объявил о заговоре Каталины, который якобы хотел убить его во время голосования. «Для спасения собственной жизни консул Римской республики должен прибегнуть к защите вооруженной охраны, к оружию…» и так далее. Это такой тактический ход — привлечь внимание избирателей и посеять среди них панику. После того как в прошлом году Цицерон со своим братом начисто испоганили имя Каталины, никто не удивится, если тот захочет убить его. Кто знает, а вдруг на самом деле существует заговор? Для Цицерона это всего лишь еще один довод в его риторике.
— Политика! — недовольно произнес Муммий. — Как мне все это надоело, еще в тот год, когда я был претором. Дайте мне воинов, прикажите захватить неприятельский лагерь — вот я и счастлив.
— Ну ладно, — сказал я, задыхаясь от подъема по лестнице, — давайте оставим эти неприятные дела позади.
Позади даже в буквальном смысле слова, подумал я, оглянувшись и увидев под собой Форум с наполнившими его людьми.
Мы достигли вершины. Над нами только голубое небо и взгляд Юпитера. Здесь мой сын станет мужчиной.
На поле боя, в сельской местности, там, где нет постоянного места для совершения обряда, авгуры разбивают священную палатку перед тем, как приступить к своим обязанностям. Над Римом, в Арксе, для этого есть специальное место — полукруглый утес с вымощенной площадкой, называемой Авгуракул, открытый всем ветрам. На нем всегда стоит палатка, поддерживаемая здесь коллегией авгуров. Как и их одежды, ее украшают пучки шафрана и полосы пурпурного цвета. Это такая маленькая палатка, что туда можно пройти только нагнувшись, хотя я никогда не видел, чтобы кто-нибудь туда входил.
