– Да как тут заметить, чудак ты человек! – искренне удивился старший заставы. – Он ведь ее не на коленях держал!
– Тоже верно… А может, они взглядами какими-то многозначительными обменивались? Может, говорили что-нибудь? – продолжал наседать сыскарь, чувствуя, что приблизился к разгадке еще на один шажок.
– Я этим изыскам не обучен, – хмуро обронил начальник заставы. – Кто же его разберет, какой был взгляд? Значительный или не очень. Это господа должны гадать, а мое дело контру высматривать!
– Все так, товарищ, – охотно согласился Селиверстов.
– Если какие-то будут вопросы, так дайте знать, мы все время здесь.
– Бдительность проявляете? – серьезно спросил следователь.
– Проявляем, товарищ, – без улыбки ответил начальник заставы. – Без нее никак нельзя. Сейчас контра голову подняла. Вот ей шею и надо открутить. Кто же открутит, ежели не мы!
К селу Юрьевскому подъехали ранним утром, когда тишину уже тревожил скрип колес проезжавших телег, лай разбуженных собак и ненавязчивый колокольный звон. Усадьба Абросимовых была разбита, сожжена и выглядела на фоне березовой рощи глубокой тенью. Лишь подъехав ближе, можно было понять, насколько она разорена: окна чернели провалами, крыльцо поломано, а через сбитую штукатурку проступали красными заплатками ряды кирпичей. Из усадьбы было вынесено все, что возможно, а двор, прежде ухоженный, с красивыми гравийными дорожками, теперь был покрыт битыми кирпичами и мелким стеклом.
– Куда? – спросил Большаков, остановившись во дворе.
– Езжай к дому для прислуги, – сказал Николай, махнув рукой на одноэтажное строение.
Подъехав, он увидел, что здание скрывает небольшой дворик с клумбой, разбитой в самом центре. Спрыгнув с кузова, Николай сказал:
– Вот здесь мы и спрячем. – Стащив с кузова два чемодана, он отнес их к клумбе, усеянной высохшими многолетними цветами, потом отправился к деревянной пристройке и вернулся с двумя лопатами в руках.
– Не поверишь, единственное, что осталось в этом доме. Все перетаскали! Я уж даже и не обижаюсь, быдло по-другому не умеет. – Воткнув одну лопату в клумбу, бросил Большакову: – Роем здесь, в центре!
– Господи, как давно я здесь не была, – вышла из машины Фекла. – Кажется, что это было совершенно в другой жизни.
– Так оно и есть, сестренка, – сказал Николай, вгрызаясь в землю. – Тогда мы были богаты, были дворяне, а теперь только за одну принадлежность к благородному сословию большевички ставят к стенке!
Василий Большаков сосредоточенно копал мягкую землю.
– А ты не знаешь, что стало с Костиком? – спросила вдруг Фекла.
– Это с сыном нашей горничной, что ли? – хмыкнул Николай, приостановившись.
– Да.
– Возглавляет Комитет бедноты, – произнес он, спрыгнув в яму. На самый край полетели комья темно-коричневой глины. – К нему лучше не попадаться, с потрохами сожрет. Ну что, кажись, вырыли. А теперь можно и чемоданчики похоронить. Все равно нам все их до границы не унести. А как вернемся, так отроем. Значит, два оставляем, остается каждому по одному.
– Держи, – протянул чемодан Василий.
Николай аккуратно положил его на дно ямы. Следом взял другой, столь же тяжелый, уложил и его.
– Все! Теперь они никуда не денутся, – вылез он из ямы. – Ну, чего стоим? Засыпаем! Так что, сестричка, можешь бросить горсть земли на свои сокровища…
Комья глины бабахали по крышкам чемоданов. Еще через пять минут на месте их захоронения образовался небольшой холмик, который Николай аккуратно выровнял, придав ему вид первоначальной клумбы.
– Чемоданы наши нам нужно…
– Вот только не надо никаких речей, – неожиданно перебил Николай. – Отложим панихиду до более благоприятного времени, а сейчас надо как можно быстрее уезжать.
– Чемоданы нам нужно поменять, – хмыкнул Василий, – на другие. Не такие броские, что ли.
– А это мысль, – согласился Николай. – Тут на выселках старьевщица одна живет, вот у нее и купим.
Большаков сел за руль. Подождал, пока Элеонора расположится рядом, а Николай заберется в кузов, и только после этого отжал сцепление.
– Все, поехали.
Не желая быть узнанным, Николай прятал лицо в воротник шинели. Элеонора, завидев кого-то из знакомых, отворачивалась в сторону, и только Василий, озабоченный тем, чтобы не увязнуть в глубоких, раскисших промоинах, был всецело сосредоточен на дороге.
Хозяйкой небольшого хутора оказалась тощая желчная старуха, Василий купил у нее четыре чемодана. Осмотрев покупку, Николай едко процедил сквозь зубы:
– А ведь эти чемоданы-то наши, папенькой еще купленные. Вот что значит чернь!
Стараясь не отвлекаться на слепящий блеск драгоценных камней, аккуратно переложили изделия в старые чемоданы. Тот самый случай, когда красоту не скроешь, невольно казалось, что золотое сияние прожигает толстую потемневшую кожу старых чемоданов.
– Теперь они не нужны. – Размахнувшись, Большаков один за другим забросил пустые чемоданы Фаберже в кусты.
– Жаль, хорошая вещь, – с грустью протянул Николай. – Достанется какому-то олуху, который ни хрена не смыслит в красоте. Будет складывать в чемоданы Фаберже какие-нибудь проржавленные гвозди.
Не ответив, Василий молча сел в кабину и завел двигатель.
Последующий день Отто Бауэр провел в хлопотах: подбивал баланс оставшимся ювелирным изделиям. Как выяснилось, их оказалось не столь уж и мало – две сотни единиц. Среди них были даже изделия, заказанные прежде императрицей, которые она так и не успела выкупить: два бриллиантовых браслета и одна подвеска из крупного, величиной с фундук, изумруда. А также заказы Николая II – бриллиантовые запонки и сапфировый зажим для галстука.
Каждому из изделий он давал инвентарный номер и заносил в реестр. Будучи неплохим оценщиком, выставлял стоимость изделия в предвоенных ценах. Затем аккуратно укладывал драгоценности в коробочки и относил в бронированный сейф.
Прослужив в доме Фаберже почти двадцать лет и обладая дотошностью, Бауэр любил, чтобы все его многочисленное хозяйство было разложено по полочкам, тщательным образом отсортировано, а бумаги при строгом учете драгоценностей находились в идеальном порядке.
Евгений Фаберже, занятый делами по закрытию фирмы, не однажды наведывался в его кабинет и предоставлял расписки должников, наказывая связаться немедленно. Отто Бауэр, не смея ослушаться, созванивался, уговаривал, порой угрожал, но добивался своего – драгоценности возвращались к хозяину. К концу дня была оценена и описана последняя вещь, и бухгалтер, не без гордости взглянув на огромные папки, возвышающиеся над столом, довольно вздохнул. Оставалось только узнать, что же Евгений Карлович намерен делать с остатками фамильного состояния.
Вскоре появился Евгений Карлович.
Взглянув на три небольших коробки и один ящичек, поставленные друг на друга вдоль бронированной стены, нахмурился. Оставалась всего-то горстка от некогда огромного состояния. Открыв одну из коробок, Евгений Фаберже внимательно всмотрелся в брелоки, лежавшие на красных подушечках. Ни один мастер из семейства Фаберже не чахнул над златом, для них это был всего лишь обыкновенный товар, который можно выгодно продать, чтобы потом, расширив производство, купить еще благородного материала и сделать что-то лучше прежнего. На его лице читалась только горечь. Аккуратно прикрыв картонную крышку, он защелкнул ее декоративным замком. Затем поднял ящичек, сделанный из десяти пород дерева, представлявший настоящее произведение искусства. В нем лежала дюжина папиросников, украшенных сапфирами и александритами. Весьма тонкая работа. Оставалось лишь порадоваться за человека, которому достанется подобная роскошь…
Евгений Карлович переходил от одной коробки к другой, разглядывал каждое изделие, словно хотел навсегда запомнить каждое из них, и по тому, как менялось его лицо, было понятно, что думами он где-то в прошлом, в золотом веке империи Фаберже.
– Вижу, вы хорошо уложили, – наконец произнес Евгений Карлович, закрывая последнюю коробку. – Остались еще драгоценности?
Отто Бауэр отчего-то смутился, но строгий взгляд выдержал уверенно:
– Да, кое-что имеется… Примерно на сто тысяч рублей. Но взять их в ближайшее время невозможно. Купец Измайлов съехал из города, должен вернуться через неделю, а Петр Кирпичников, – назвал он давнего друга Карла Густавовича, университетского профессора, – в настоящее время в клинике.
Евгений Карлович рассеянно кивнул. По крохам набиралось не так уж и мало. Во всяком случае, этих денег хватало бы на то, чтобы пережить нахлынувшее ненастье, а там, возможно, все и образуется. У него и самого было с пяток адресов, куда он отдал полсотни изделий. Так что если в ближайшее время удастся их вернуть, сумма набирается значительная.
– Хорошо, – сказал Евгений Карлович, слегка приободрившись, – только никуда не уходите, вы мне можете еще понадобиться.
