Сыщик посмотрел на бабу, показал ей кулак, и та шустро спряталась.
– Давайте, Терентий Михайлович.
– Нет, пусть Лыков замарается! – крикнул убийца. – Я ему во сне буду являться!
У сыщика потемнело в глазах. Так хотелось подойти, положить руки на шею и сжать что есть силы… Он с трудом сдержался.
Коллежский советник отвернулся к окну. Он успел увидеть, как урядник со зверским лицом садится Степке на грудь. За спиной слышались хрипы, шум борьбы, потом все стихло.
– Можно, Алексей Николаевич.
Сыщик повернулся. Маккавеев был совершенно спокоен, будто не человека задавил, а выпил стопку водки. А впрочем, где тут человек? Бешеная собака.
– Ну вот, я вам даже и не понадобился, – вздохнул Лыков. – Вы и без меня бы справились. Зря приезжал.
– Вдвоем легче, – не согласился урядник. – Степка нелюдь, на нелюдя напарник нужен, иначе опасно.
– Значит, я пригодился?
– Еще как!
– Но вы, Терентий Михайлович, меня в рапорте не упоминайте, пожалуйста. Вообще. Хорошо? Я в отпуске и никогда тут не был.
– Как скажете.
– А баба?
– Баба будет молчать. У нее теперь заступника нету… Правда, Машка?
Та зарыдала в голос, не выходя из-за печки.
– Пора, – сказал Лыков, глядя на часы. – Иначе на поезд опоздаю.
Полицейские взяли тело за руки, за ноги, не забыли и сумку с бомбой. В темноте понесли убитого к пролетке. Из окон на них смотрели, но выйти на крыльцо никто не решился.
Алексей Николаевич успел к поезду до Курска. Урядник проводил его. На перроне мужчины крепко пожали друг другу руки. Хотели что-то сказать, но говорить оказалось нечего… Пустой беседой завершать знакомство не стали, и сыщик уехал.
У него оставалось от отпуска еще полторы недели, и Лыков чуть не отправился в Париж к дочери. Но передумал. Пугать ребенка простреленной шеей? И так газеты каждый день пишут о новых жертвах террора в России. Заявиться в Нижний Новгород, навестить могилу родителей? И напугать уже сестру… И коллежский советник выбрал Варнавин. Там Титус, ему ничего не страшно. Осень, рыжики пошли… Ветлужской стерляди поудить… Хорошее занятие для отпускника. Сыщик давно мечтал поймать мерную стерлядь[73], да все не удавалось. Может, сейчас повезет? Кроме того, Яша говорил, что паровая машина на лесопилке устарела. Нужно принять решение на десять тысяч рублей и не ошибиться. Вот и повод для поездки, настоящий, ненадуманный! Поручики пускай служат, а папаша защитит их интересы.
В Москве Лыков взял билет через Галич до Шарьи. Только что построенная Вологодско-Вятская дорога упростила путь до Нефедьевки. Коллежский советник даже успел купить новые каучуковые блесны на ветлужских щук и поехал отдыхать. За весь отпуск он ни разу не вспомнил о Варешкине.
Утром 19 декабря 1916 года Антон Макушкин, как обычно, зашел в гараж МВД. Возле моторов уже возились товарищи Антона, такие же шоферы. Макушкин двинулся было к своему авто, но его перехватили. Сторож гаража, долговязый Васька Демин, снова принялся канючить:
– Антон, ну будь же человеком! На один вечер всего! Утром верну!
Демин давно просил у приятеля его шведскую куртку. Он обхаживал новую пассию и хотел пофорсить. Действительно, эти куртки украшали любого мужчину! Они полагались лишь авиаторам и самокатчикам, но чаще их носили тыловые крысы… Антон случайно раздобыл кожанку и делиться ею не собирался. Поэтому он отмахнулся и прошел к автомобилю с приметным цилиндрическим капотом. Погладил решетку радиатора и сказал вполголоса:
– Здравствуй, соколик!
Это был «Делоне-Бельвиль» особой модели – 70 SMT. Любимый мотор государя! Таких всего четыре в целом Петрограде. Три стоят в Императорском гараже, а четвертый – здесь. И водит его Антон. Мощность шестицилиндрового двигателя – семьдесят лошадиных сил. Способен разгоняться до ста верст в час. Внутри аж девять педалей и рычагов. Два тормоза – правый и левый; особый «горный» тормоз, он же упор; акселератор; педаль усиленной подачи масла; пневматический свисток; рычаг запуска двигателя; рычаг пневмодомкрата; педаль подкачки шин. Автомобиль запускается сжатым воздухом и может проехать на нем несколько верст. И передача не устаревшая, цепная, а карданная. Мечта, а не мотор!
Но гладить «соколика» Антону долго не пришлось. Явился министерский курьер и сообщил:
– Выезжай сей же час! Лыков ждет тебя на главном подъезде!
Статский советник Лыков был начальником Макушкина. Руководитель Восьмого делопроизводства Департамента полиции, большой человек! Можно сказать, с нуля создал общероссийский уголовный сыск. До этого каждый был сам за себя, отделения варились в собственном соку. Взаимодействия не было, и жулики легко скрывались, переезжая с места на место. Лыков и его приятель Лебедев придумали единую службу. Она руководила отделениями, снабжала их сведениями, методиками и обучала кадры. Все это шофер знал от департаментской молодежи. Сыщик от бога, Лыков пользовался там большим авторитетом. Да еще и человек приличный, не зазнается…
Антон лихо подкатил к подъезду, взял пассажира. Тот был чем-то сильно озабочен.
– Давай к Большому Петровскому мосту.
«Делоне-Бельвиль» ринулся вперед и уже через двадцать минут был на месте. Антон вылез из авто. На берегу Малой Невки собралась толпа важных чинов. Шофер узнал градоначальника Балка, полицмейстера Галле, начальника сыскной полиции Кирпичникова, жандармского генерала Попова, следователя по особо важным делам Середу. Рядом стояли незнакомые прокурорские и кто-то из Охранного отделения. Все они рассматривали нечто, лежащее возле полыньи. Лыков энергично вторгся в толпу, сказал что-то Балку и тут же спрыгнул на лед. Помахал рукой, и к нему присоединились двое городовых.
– Что тут делается? – спросил Макушкин у околоточного.
– Как что? Распутина нашли. Мертвого.
Вот это да! Антон знал, что зловещий старец два дня как пропал. И что полиция его разыскивает. И вот отыскали… Между тем городовые пешнями стали вырубать закоченелый труп. Вскоре они, взмокшие от усердия, уже тащили страшную находку наверх. Неожиданно статский советник привел их к «Делоне-Бельвилю». Служаки приблизились к роскошному мотору и замялись в нерешительности. И тут Антон увидел вблизи знаменитого «царского друга». Голова прострелена, лицо в кровоподтеках. Руки со сжатыми кулаками подняты вверх, да так и застыли… Шелковая рубаха задралась, открыв пулевые отверстия. Ноги завернуты в мешковину и связаны. Жуть.
– Сними куртку и положи назад, – скомандовал Лыков. – Живее!
Негнущимися пальцами Антон стянул кожанку и расстелил, как было велено. Труп уложили на нее, городовые уселись напротив. Статский советник велел ехать в Выборгский приемный покой.
Антон гнал и не мог унять дрожь. Возле морга тело выгрузили и поехали в Департамент полиции, затем в министерство. Они с Лыковым мотались по городу весь день. Макушкин устал и замерз, но так и не решился надеть кожанку. Когда вечером он ставил «Делоне-Бельвиль» в гараж, тот уже не казался ему «соколиком» и красавцем…
Уходя, шофер встретил Ваську. Тот смотрел на него с надеждой.
– На! – Антон протянул кожанку сторожу. – Дарю. Носи, не стаптывай!
– А… че это вдруг? – ошарашенно ответил тот, не решаясь взять вещь.
– Такой я человек. Ну? А то передумаю!
Васька схватил подарок и, не сказав ни слова, убежал.
На другой день по распоряжению Лыкова Антона пересадили на скромный «Руссо-Балт».
Воинская повинность начиналась с 21 года, но в вольноопределяющиеся брали с 17 лет. (Здесь и далее примеч. автора.)
Лампасная пехота – пластуны, пешие казачьи части.
Картузники – уничижительное прозвище линейной пехоты.
Редиф – турецкие запасные части.
Полковой командир князь Абашидзе.
Гора Чахата.
Натурный – настоящий, твердый.
Четверить обозы – запрягать повозки двойной упряжью.
Штабок – презрительное прозвище «штабных крыс» в войсках.
Формально пластуны – это пешие батальоны Кубанского казачьего войска, обученные выполнению разведывательных задач. Но на Кавказе пластунами часто называли любые подразделения пешей разведки.
Чакура – часть гурийского национального костюма, разновидность черкески.
Табор – пехотный батальон; талиа – стрелковая рота в линейных частях турецкой пехоты.
Ода – отряд башибузуков.
