– То… самое? – переспросил Непомук Бирман. – Вы знаете, его чрезвычайно трудно достать. И вообще-то мне… запрещено продавать такое. Это может стоить мне моего дела.
Магдалена чувствовала, что Бирман боялся. Она осторожно прижалась к стене, чтобы лучше слышать.
– Я заплачу, – ответил незнакомец. Послышался звон монет. – Но, надеюсь, что теперь оно подействует как надо. В прошлый раз смерть наступила слишком быстро. В этот раз все должно произойти медленно и незаметно, иначе…
– Вам следует использовать его в малых дозах, – стал заверять Бирман. – Лишь малые дозы, тогда никто ничего не заметит, клянусь!
– Тогда поклянитесь на распятии, – ответил незнакомец и издал хриплый смешок. – Deus lo vult.
От последних его слов у Магдалены перехватило дыхание. Эти же слова произнес человек, напавший на отца в крипте.
Мог ли этот же человек стоять теперь у прилавка?
Магдалена сознавала всю опасность и все же стала подбираться к дверному проему. Оказавшись у самого края, она медленно наклонилась и заглянула в соседнюю комнату. Разглядеть удалось лишь небольшой участок возле прилавка. Но и этого хватило, чтобы кровь застыла в жилах.
Магдалена выхватила взглядом черную рясу, поверх которой висел золотой крест с двумя поперечинами. Только теперь она заметила, что ко всем экзотическим ароматам примешался еще один.
Аромат фиалок.
– Мне нужно еще кое-что, – сказал незнакомец и принялся яростно чесать грудь. – Ртуть. Вся, какая у вас есть.
Бирман кивнул:
– Я понял. Дайте мне время до завтра. Завтра…
– К утру все должно быть готово, – перебил его мужчина. – А это забираю сегодня же.
Неизвестный выхватил шелковый мешочек, протянутый аптекарем, и, не прощаясь, вышел на улицу. Громко хлопнула дверь.
Магдалена задумалась на мгновение, затем торопливо собрала травы, которые Бирман успел для нее взвесить и завернуть, и запихнула их в принесенную с собой сумку. После чего бросила беглый взгляд на стол: там лежали еще какие-то травы. Магдалена и их сгребла в сумку. Кто знает, для чего они мне еще сгодятся, подумала она.
С сумкой в руках она бросилась к прилавку, а от него к двери.
– Эй! – закричал Бирман ей вслед. Лицо его побледнело, на лбу выступили бусинки пота. – Что ты задумала? Платить кто будет? Постой, он опасен! Ты не ведаешь…
Следующие слова слились с шумом улицы. Обходя снежные заносы и обгоняя укутанных прохожих, дочь палача спешила за убийцей альтенштадтского пастора. Она не успела пока ничего придумать, но не желала впредь зваться Магдаленой Куизль, если упустит свой шанс.
Ненастье бушевало и в Шонгау. Жители грелись у печей и надеялись только, чтобы дрова не закончились. По лесам вокруг города одиноко завывали волки, крыши заметало снегом, и балки скрипели под его тяжестью. Такую вьюгу даже старикам редко доводилось видеть, а со времен войны погоды хуже этой еще не было.
На улицах и в переулках города не было ни души. Кроме одинокого силуэта, пробиравшегося сквозь вьюгу от Речных ворот в сторону тюрьмы. Якоб Куизль придерживал левой рукой широкополую шляпу, а правой заслонил глаза, чтобы хоть что-то разглядеть в разразившемся хаосе. Он походил на черного великана в белеющем море. Палач ругался вполголоса, потому что трубка в такой снегопад погасла и придется постараться, чтобы снова поджечь отсыревший табак. А чтобы поразмыслить, Куизлю крайне необходимо было закурить именно сейчас.
Сразу после собрания Лехнер сообщил палачу, что снова отправляет его на поиски грабителей, чтобы тот обезвредил и вторую банду. Но в этот раз Куизль сам сможет выбрать себе помощников. Палач решил собрать лишь небольшой отряд. По сведениям главаря Шеллера, в лесах скрывалось всего четыре разбойника, хотя все они были умелыми бойцами. Каким-то неведомым до сих пор способом они выведывали запланированные маршруты торговцев. При этом все потерпевшие божились, что если и рассказывали о своих намерениях, то только в кругу коллег. И все же как-то сведения из этого круга просачивались. Уж не случилось ли так, что кто-то из дворян сам спутался с грабителями?
Раненых извозчиков торговца Маттиаса Хольцхофера уже расспросили, но сведения оказались довольно скудными. По их словам, нападавшие кутались в плащи и были вооружены арбалетами, мушкетами и саблями. Речь, вероятно, шла о небольшом, но довольно боеспособном отряде, значительно превосходящем обычные разбойничьи шайки.
Чтобы разузнать побольше об этой таинственной банде, палач, невзирая на буран, отправился в тюрьму. Он собрался повидаться с Гансом Шеллером.
Перед дверями массивной башни не было никакой стражи. Куизль предположил, что часовой сидел либо в каком-нибудь трактире, либо в стенах крепости. Кто станет упрекать его в этом при такой-то погоде? Палач дважды ударил в усиленную железом дверь, и внутри послышались шаги.
– Кто там? – раздался голос.
– Это Якоб Куизль. Открывай, пока меня ветром не сдуло.
В замке скрипнул ключ, и дверь немного приоткрылась. Из-за нее выглянуло заспанное лицо стражника Йоханнеса.
– Чего тебе? Последний твой визит обошелся мне в восемь крейцеров штрафа и лишний день на посту. Лехнер не любит, когда что-то делают за его спиной.
– Позволь мне еще раз поговорить с Шеллером. – Палач столь решительно распахнул дверь, что стражнику пришлось потесниться в сторону.
– Эй, Куизль, так не пойдет!
Куизль бросил ему небольшой мешочек.
– Возьми и успокойся.
Стражник с любопытством заглянул внутрь.
– Что это?
– Жевательный табак. Из западной Индии, земли, где змеи толще дубов. Жуй его, но не глотай. Он взбодрит тебя и согреет.
Йоханнес вернулся с подарком в руках к лавке в углу и понюхал содержимое мешочка.
– Хм, жевать? – Он снова взглянул на палача. – Только не сломай Шеллеру вторую руку. Иначе он окочурится еще до казни, а отвечать мне.
– Не беспокойся, я знаю, что делаю.
Палач шагнул к камерам, где разместили разбойников. В отличие от прошлого визита, в этот раз пленники не обратили на него никакого внимания. Мужчины и женщины, укрытые рваными плащами, ежились по углам на гнилой соломе и жались друг к другу, пытаясь согреться на январском морозе. Между ними лежал больной мальчик и трясся всем телом. В зарешеченное окошко задувал ветер. Перед заключенными стояла миска с плесневелым хлебом и кувшин для воды, скорее всего, пустой. Из ведра, куда справляли нужду, исходило такое зловоние, что палач невольно отступил на шаг. Ганс Шеллер смотрел на него пустым взором из-за решетки, мизинец на правой его руке вздулся до неузнаваемости.
– Опять ты, – прошептал Шеллер. – Чего тебе еще?
Палач резко развернулся.
– Что за свинарник здесь развели? – вскинулся он на стражника Йоханнеса, все еще занятого экзотическим зельем. – Этим людям ни есть, ни пить нечего. А где свежая солома и одеяла? Хочешь, чтобы они передохли еще до виселицы?
Стражник пожал плечами:
– Сам видишь, какая погода на улице. Я уже два раза запрашивал провизию, но никто так и не пришел.
– Так сходи сам.
– Прямо сейчас? – озадаченно спросил Йоханнес. – Но буран…
– Немедленно.
Палач шагнул к нему и поднял с лавки за воротник, так что стражник задрыгал ногами в воздухе. Лицо Йоханнеса стало пунцовым, а глаза вылезли из орбит.
– Вот так скоро почувствует себя Шеллер, – прошипел Куизль. – И, богом клянусь, ты тоже, если не сделаешь сейчас же, как я велю. Свежая вода, хлеб и теплые одеяла. Понял ты меня?
Стражник закивал, и Куизль опустил его на пол.
– Ну так ступай.
Не оборачиваясь, стражник поспешил на улицу. В открытую дверь ворвался ветер и начал задувать в тюрьму снег. Палач захлопнул дверь, и стало почти тихо. Слышались лишь плач младенца и далекие завывания вьюги. Главарь Шеллер изумленно уставился на палача. Он раскрыл было рот, чтобы что-то спросить, но Куизль его перебил.
– Помогло мальчику лекарство?
