Затем коронер провел пару часов с Ральфом Морином и Габриэлем, проверяя готовность солдат к предстоящей экспедиции. Все они сняли свои кольчуги, которые висели на деревянных шестах, продетых сквозь рукава. Солдаты натирали стальные звенья смесью сена с говяжьим жиром, чтобы предохранить металл от воздействия соленой воды. Де Гренвилль также находился во дворе замка, давая указания своим солдатам и рыцарям. Его воины были одеты в самые разнообразные доспехи и вооружены чем попало, но в целом выглядели достаточно грозно, чтобы выполнить грядущую задачу.
В тот вечер гостеприимный правитель Бидефорда накрыл для своих гостей щедрый стол, и хотя это вряд ли можно было назвать пиром, все остались довольны, особенно учитывая количество вина. Между переменами блюд гостей развлекали менестрели и пара жонглеров. Супруга де Гренвилля и две их старшие дочери присутствовали в начале трапезы, но перед тем, как гости всерьез принялись за напитки, тактично удалились. За столом, во главе которого восседал де Гренвилль, присутствовали не только шериф, тамплиеры и аббат, но и бидефордские рыцари, капеллан, управляющий, казначей и несколько других обитателей городка.
Джон де Вулф сидел рядом с Козимо, деля с ним один поднос, который постоянно оставался полным благодаря внимательным слугам. Хотя коронер питал в отношении аббата самые серьезные подозрения, ему не оставалось ничего иного, как в знак уважения к хозяину вести себя достаточно учтиво, хотя он и предпочел бы лучше удалиться в свою комнату, чем сидеть в компании итальянца. Впрочем, когда Джону все-таки пришлось вступить с Козимо в беседу, коронер не смог сдержаться и высказался весьма откровенно.
– Несмотря на всю конфиденциальность вашей миссии в Англии, о чем вы с такой твердостью дали нам понять, у меня почти не вызывает сомнений, что основной вашей заботой были эти два заблудших тамплиера, – сказал он.
Хитрые глазки аббата уставились в лицо коронера.
– Вы можете думать все что вам угодно, коронер. Я не стану отрицать, что они, по крайней мере частично, явились причиной моего путешествия из Франции через полный опасностей Ла-Манш. И я от всего сердца желал бы узнать правду о Бернаре де Бланшфоре.
Де Вулф ткнул острием кинжала в кусок соленой свинины, лежавший на ломте хлеба, и поднес его к губам. Прежде чем впиться в него зубами, он ответил:
– Я говорил вам правду, когда сказал, что он остановил меня на улице и сообщил, что собирается сделать какое-то публичное заявление со ступеней собора. Очевидно, он передумал и сейчас направляется в какие-нибудь более безопасные для него края. – «И все это истинная правда, – подумал Джон, пережевывая мясо, – хотя и не вся».
Козимо обращался с пищей в более изысканной манере, накалывая ее тонким серебряным стилетом.
– Интересно, так где же он может сейчас быть? Ведь это опасный безумец, которому нельзя позволить разъезжать без присмотра по христианскому миру.
Джон, которого не слишком заботили вопросы религии или будущего его бессмертной души, тем не менее, как и большинство людей, относился к священникам с некоторой опаской, привитой еще в детстве родителями и капелланами. В разговорах со служителями церкви коронер старался избегать откровенной лжи, но при этом не прочь был при случае слегка приврать.
– Я не знаю, где он мог бы сейчас находиться, аббат, – Джон успокаивал свою совесть той мыслью, что Томас не сказал ему точно, в какой именно деревне они остановились.
Священник какое-то время молча жевал, затем произнес, обращаясь скорее к лежавшему между ними подносу, чем к де Вулфу.
– Все здание европейской цивилизации покоится на уравновешивающем влиянии Святой Римской церкви. Без этого каркаса единообразия и постоянства воюющие нации и племена уже через год-два разорвали бы друг друга на части.
Он снова отправил в рот кусок мяса, а де Вулф замер, почти против своей воли дожидаясь окончания этого глубокомысленного, но туманного заявления.
– Все, что может повредить этому равновесию, угрожает самой структуре жизни, в том виде, как мы знаем ее в этих западных землях, и может погрузить нас в африканское и азиатское варварство. И равновесие это покоится на основных постулатах христианской веры, хранителем которой уже более тысячи лет является римская церковь.
Хитрые глазки скользнули вверх и замерли, ожидая реакции коронера.
– Я сделаю все, чтобы сохранить это равновесие, не допустив того, чтобы змеиное семя неверия проникло в умы простого народа. Вполне возможно, коронер, что и вы несете на своих плечах ношу тяжелой ответственности, за которую вас спросят, если не в этом мире, то в следующем.
Промолвив эту едва скрытую угрозу, аббат снова занялся трапезой и до ее окончания не сказал де Вулфу больше ни слова.
Главa четырнадцатая,
в которой коронер Джон отправляется в морское путешествие
Поскольку предыдущей ночью луна была почти полной, вода в реке поднялась достаточно высоко, и отряд смог погрузиться на два нарра, поднявшись по сходням, которые лежали почти параллельно воде.
Сквозь разорванные облака просачивался серый рассвет. Ветер был несильным и дул в направлении северо-востока, что позволяло судам легко выйти из устья реки Торридж, сливавшейся с Toy, которая протекала через Барнстапл и выходила в море за Эпплдором. Русло реки было извилистым и постоянно менялось, приливы и шторма сдвигали отмели, однако сейчас река была полноводной, и плоскодонные суда в течение нескольких следующих часов могли плыть по ней безо всякого риска.
Правитель Бидефорда со своими людьми и аббатом находился на первом нарре, вместе с ними там была и половина прибывших из Эксетера воинов. Остальные, вместе с шерифом, тамплиерами и коронером, разместились на втором судне. Как только все погрузились, капитаны приказали отдать швартовы, и паруса наполнились ветром.
Де Вулф стоял вместе с остальными рыцарями на корме у левого борта. На противоположной стороне палубы возвышался рулевой, державший в руках большое весло, прикрепленное к стойке на фальшборте. В центре палубы стоял капитан, неряшливого вида тип в коротких штанах и истрепанной короткой рубахе. Босоногий, как и остальные четверо членов команды, он постоянно поглядывал на небо и бормотал себе под нос грязные проклятия. Время от времени он выдавал лающим голосом почти неразборчивые для постороннего уха указания рулевому или остальным морякам, державшим в руках шкоты, привязанные к нижним углам квадратного паруса.
Через полчаса, подгоняемые легким бризом, они прошли три мили и достигли главного канала, а обойдя мыс Эпплдор, начали ощущать качку. Вскоре половине не привыкших к морским путешествиям солдат стало худо, и многие из них налегли грудью на шершавое дерево поручней, изрыгая свой завтрак в мутное море.
– Ну и хорошие же из нас будут вояки! – презрительно фыркнул Гвин, который, заложив руки за спину и уперев ноги в палубу, стоял, словно скала. Он чувствовал себя на море почти так же, как и на суше, поэтому к тем, кто плохо переносил качку, относился без всякого сочувствия.
Де Вулф, которому не раз доводилось путешествовать морем, без особого удовольствия воспринимал ритмичные покачивания палубы, сопровождавшие продвижение корабля до самой последней полосы песчаных дюн. Он с облегчением вздохнул, когда корабли вышли в открытое море, где более размеренные движения палубы вверх-вниз оказывали уже не такое неприятное воздействие на его желудок. Лицо шерифа было почти такого же зеленого цвета, как и его туника, однако гордость не позволила ему присоединиться к своим людям, повисшим на поручнях. Двое тамплиеров, похоже, были невосприимчивы к морской болезни, хотя Годфри Капра был слишком молчалив, и лицо его покрывала неестественная бледность.
Выйдя из устья, оба маленьких судна взяли курс на запад, сделав соответствующую поправку, чтобы выйти точно на Ланди. Над головами путешественников начали рассеиваться утренние облака, обнажая бледное солнце и полосы синего неба, которые постепенно увеличивались в размерах. Хотя де Вулф счел погоду достаточно благоприятной, капитан то и дело поглядывал на запад, строя при этом недовольную мину. Время от времени он бормотал что-то рулевому и показывал вперед.
– Что его беспокоит? – поинтересовался коронер у Гвина.
Бывший рыбак, очевидно, разделял обеспокоенность капитана.
– Надвигается шторм, хотя время у нас еще есть. Видите вон ту тучу на горизонте?
Джон прищурился и, действительно, рассмотрел вдали темно-серую полосу, нависшую над горизонтом. Ему она показалась вполне безобидной, и он отвернулся, услышав, что капитан снова начал что-то выкрикивать. Разобрать, что именно он говорит, не представлялось возможным из-за сильного местного акцента.
