— Какой поединок был прекрасный — глаз не оторвать! Так вы помните, господин: ночью, когда все уснут, я к вам приду. Ох и отблагодарю ж я вас за все добро и благородство ваше, ох и отблагодарю!..
Кадзэ не ответил, храня на лице пристойно-каменное выражение. Но после — девица, собравши все подносы, миски и палочки, уж удалилась на кухню — он все ж таки решил осмотреть предоставленную ему комнату. Ничего особенного, но чистенько. Футон на полу расстелен заранее. Деревянный валик для головы[32] тоже поставлен. Хороший валик — шея во сне не затечет. Комната крошечная, а посему ей вполне хватает бледного света единственной свечи, вставленной в бумажный фонарик. А впрочем, чего придираться? Обычный размер японской спаленки на постоялом дворе средней руки — клетушка на несколько татами — хватило бы, спать ложась, места и ноги вытянуть, и головой о стену не стукнуться, да и все. Ему повезло еще. Комната аж в четыре татами. Лучшую в гостинице, верно, отвели. Маленькая, но уютная — чего страннику одинокому еще желать?
Минутку Кадзэ посидел на пороге, не без любопытства соображая — интересно, а хватит в этой игрушечной спаленке места не только одинокому страннику, но и пылкой служанке? Наклонился. Задул свечу. На футон, впрочем, укладываться не стал — к чему? Просто подождал немножко, пока глаза к темноте не привыкнут, а после встал и раздвинул скользящие створки седзи. Вышел на общую веранду, огибающую здание постоялого двора, и направился в дальний ее угол — туда, где уборная мужская помещалась.
Уборная была чуть поодаль от веранды отгорожена — жалкий закуток, отграниченный двумя низенькими ширмами бамбуковыми. Но опять же — бедненько, зато чистенько. Пол земляной не песком — свежими сосновыми ветвями и иголками хвойными устлан. Мужчине естественные надобности отправлять удобно — стоит себе на веранде и отливает на ароматную хвою. А ветки да иголки, между прочим, меняются не реже, чем раз в два-три дня. И пол устилается свежей хвоей, чтоб, значит, запах приятный не пропадал. Впрочем, женщинам труднее, им с веранды не помочиться. Хотя… кто ж его знает? Не поклялся бы Кадзэ, что не отпихнет его сейчас локтем, дабы не лез без очереди, решительная престарелая дама, затеявшая страшное дело кровной мести. Но правда, и ей вниз спускаться придется. Нелегко! Однако, опять же, спуститься придется и самому Кадзэ, реши он отправить надобности более серьезные…
Развлекаясь мыслями столь легкомысленными, Кадзэ шел вдоль по веранде назад, в свою комнату. И тут увидел на задах гостиницы две съежившихся прямо на земле фигуры, закутанных в пестрые одеяла. Понятно. Тощий слуга старухи и ее молоденький внук и впрямь ночуют под открытым небом! Кадзэ поразмыслил мгновение — и вдруг глаза его сверкнули остро, молодо и весело. Перепрыгнув через перила, он приземлился рядом с телом, завернутым в одеяло поприличнее. Потыкал спящего сандалией.
— Прошу прощения, — начал Кадзэ вежливейшим тоном.
Существо под одеялом что-то сонно заворчало.
— Прошу прощения, что тревожу ваш сон, — мурлыкав Кадзэ, — но я решил нынче не пользоваться своей комнатой. Душно, одиноко… Проведу-ка я эту прекрасную ночь на вольном воздухе! Вам, молодой человек, может, приятнее было бы поспать на мягком футоне, а не на голой земле?
— Ох, господин самурай, покорнейше благодарю вас… — залепетал паренек, кулаками протирая глаза.
— Отлично. Тогда следуйте за мной, — любезно предложил Кадзэ.
Он кое-как дотащил спотыкающегося мальчишку до комнаты, в которой предстояло ночевать ему самому.
— Залезайте на футон, — посоветовал он любезно, — и укройтесь потеплее. Нет, свет зажигать не нужно. Мошки налетят, комары… Желаю вам сладких снов!
С весьма ехидной усмешечкой на устах Кадзэ задвинул седзи за спиной, снова спрыгнул с веранды, выбрал на дворе местечко поукромнее и с наслаждением растянулся на нагретой за день земле, поплотнее запахнув на груди кимоно. Спал он, как всегда, чутко, не выпуская из рук меча…
Следующим утром Кадзэ вернулся в гостиницу и приказал подавать завтрак. Заспался он — старуха, ее слуга и внук кушать уже заканчивали. Пожилая дама сурово отчитывала паренька.
— Да что с тобой нынче сталось? Демоны, что ль, тебя ночью околдовали? — шипела она. — Спишь на ходу!
Внучек лишь поглядывал на нее поверх миски с похлебкой, затаенно, нежно улыбался да хлопал длинными ресницами.
— Ничего, госпожа бабушка, ничего, — бормотал он, — все прекрасно!
— Что прекрасно?! Странно ведешь себя, подозрительно! — не сдавалась старуха.
Мальчишка не ответил. Сияющая улыбка его, казалось, освещала всю залу.
Кадзэ сел. Вскоре яростным стремительным шагом подошла служанка. Грохнула на его столик поднос с завтраком так, что по всей гостинице звон пошел. На грубовато-смазливом ее личике застыло выражение праведного гнева, глаза метали искры. Ухмыляясь до ушей, Кадзэ с чувством принялся за вкуснейшую похлебку.
Забавная троица собралась в путь. Но паренек успел еще сторожко подкрасться к Кадзэ и сунуть ему в руку что-то легкое, завернутое в тряпицу.
— Не почтите за обиду, — зашептал он, — это всего лишь сэнбэй, печенье рисовое. Знаю, бедный подарок, но уж так хочется мне поблагодарить вас, благородный господин, за то, что в комнате вашей переночевать мне дозволили!
Кадзэ, коротко кивнув, сунул нежданный гостинец в кармашек рукава, где хранил всякие мелочи, и благополучно о нем позабыл. Ну не любил он печенья…
Мертвый птенец… не успел он
Счастливый юг повидать.
Жизнь — дар бесценный!
Денек был — на загляденье. В лесу на все лады распевали птицы, легкий свежий ветерок ласково ерошил нежные, почти прозрачные иголки сосен, тянувшихся по обе стороны дороги. Кадзэ шел неторопливо, на вид — красотой окружающей любовался, на деле же, призвав на помощь весь свой опыт охотничий, местность изучал. Искал отпечатки подков коня, что свернул бы с дороги, либо еще хоть что-нибудь необычное.
Покоя ему слова служанки не давали. Ну на кой, скажите, всаднику, будь он хоть трижды демон, отправляться по дороге, ведущей от Судзаки к Хигаши, а после — назад, к перекрестку? Глупость же! А еще он отчего-то был совершенно уверен: злосчастный грешник, переброшенный через седло чудовища, и убитый самурай, на коего он на перекрестке натолкнулся, — одно и то же лицо. Беднягу просто сбросили там наземь с коня. Как ни крути, все на этом сходится: и время просто один к одному совпадает, и загадка странной полоски крови, идущей по спине убитого прямо параллельно позвоночнику, объясняется, ежели предположить, что тело какое-то время на спине у лошади везли.
Кадзэ прекрасно понимал: если и есть причина, по которой всадник такой основательный крюк дал, от Судзаки стал до перекрестка добираться, то причину эту следует искать не где-нибудь, а на дороге, ведущей от Хигаши к перекрестку. Может, повстречал этот, с позволения сказать, демон кого-то на той дороге, может, еще что… В общем, как ни призывал Кадзэ самурайский долг немедленно направить свои стопы в соседнюю провинцию Рикудзен, дабы продолжить там поиски похищенной девочки (а вдруг именно там повезет, чего на свете не бывает?), решил он все же посвятить нынешнее утро прогулке по дороге, ведущей от Хигаши к перекрестку.
Увы, сколь ни тщательно осматривал Кадзэ дорогу, так ничего интересного и не обнаружил. Злобно кляня себя последними словами за время, даром потраченное, он вышел к повороту. Вдалеке уже виднелся перекресток. И тут Кадзэ замер. Там, на перекрестке, он явственно различил крошечную фигурку, распростертую посреди дороги!
Самурай сорвался с места. Чтоб добежать до перекрестка, ему хватило минуты-другой. Да, зрение не обмануло его — на земле снова лежало тело. Пышные черные волосы, тонкая шея, худые плечи — хоть и лежал человек ничком, уткнув лицо в дорожную пыль, Кадзэ сразу понял: молод он очень. Из спины торчала стрела. Точь-в-точь как у первого убитого, которого Кадзэ совсем недавно нашел вот на этом же самом месте.
Склонившись, самурай осторожно перевернул лежащего — может, жив он еще, может, ранен только? А после долго смотрел в мертвое лицо, покрытое пылью, навеки застывшее в гримасе изумления и боли. Этого человека он знал. Еще бы не знать Хачиро, неудачливого мальчишку-разбойника, которого он дважды пожалел, убивать не стал!
Кадзэ смотрел — и навсегда погасшие глаза Хачиро, казалось, отвечали ему ответным взглядом…
Вздохнув, Кадзэ медленно, почти ласково закрыл убитому глаза. Потом принялся изучать стрелу, оборвавшую краткую жизнь Хачиро. Ну, тут и думать-то особо нечего, сразу ясно: стрела как две капли воды похожа на ту, что несколько дней назад вонзилась меж лопаток другому, первому, убитому. Осмотрев землю вокруг тела, Кадзэ увидел и кое-что другое — отпечатки лошадиных подков. Ясные следы: сразу же можно понять, что на сей раз тело привезли на перекресток прямехонько из деревни Судзака. Вот интересно, а почему убийца теперь не стал кружить? Поскакал прямо к перекрестку, не утруждаясь нелепыми поездками в Хигаши. Ну не укладывалось это у Кадзэ в голове, хоть режь! Хотя, по сути дела, а что тут понятно? Ну вот, к примеру, — зачем убийце вообще тела на перекресток тащить? Не может в лесу бросить, что ли?
