Леонид Юзефович - Князь ветра

Мы закурили, и я рассказал о моем разговоре с князем Вандан-бэйле. Зудин усмехнулся: «Знаете, это ведь с его легкой руки Найдан-ван стал нашим национальным героем. Еще лет десять назад никто о нем не вспоминал, потом вдруг Вандан-бэйле, вернувшись из России, стал пропагандировать его как предтечу борьбы за независимость, как мученика, чья кровь должна скрепить фундамент будущей монгольской государственности. Что касается Джамби-гелуна, он выступил в роли апостола Павла и адаптировал эту кружковую идеологию к уровню сознания народных масс».

Монголы не любят спешки. Нельзя спешить, дабы не оскорбить ту высшую силу, которая скрыта в самой природе вещей и способна, если пожелает, разрешить все вопросы без чьего-либо вмешательства. Из этих квиетистских соображений, никогда, впрочем, прямо не высказываемых по неумению их сформулировать, свидание Ергоновой с хубилганом отложили на неделю. Тем временем стало известно, что губернатор Шара-Сумэ собрал наконец и двинул на выручку осажденным отряд пехоты численностью до полутысячи штыков. Приходилось выбирать одно из трех: или начать штурм в ближайшие дни, до появления идущих к Барс-хото гаминов, или атаковать их на марше, или снимать осаду и с позором возвращаться в Ургу. На военном совете большинство голосов было подано за третий вариант, хотя перебежчики доносили, что в крепости ощущается нехватка патронов, осталось не более двадцати выстрелов на винтовку. Сам Баир-ван заколебался, опять всплыла байка про мышей, победивших льва, которому не хватило мудрости с ними не связываться.

Положение спас Джамби-гелун, От имени Найдан-вана, как всегда, он предложил объехать окрестные улусы, конфисковать там старых и больных верблюдов, а затем ночью, имитируя движущееся в темноте войско, погнать их к стенам и заставить китайцев израсходовать свой и без того ограниченный боезапас. Я не пожалел красок, расписывая гениальность этой древней как мир хитрости.

Все понимали, что скрытая в природе вещей высшая сила не намерена сгонять чужих верблюдов к нам в лагерь, и план был не только принят, но приведен в исполнение с невероятной для монголов оперативностью. В тот день, когда Ергоновой предстояло официально подтвердить или опровергнуть тождество нашего Найдан-вана с тем, которого убили в Петербурге тридцать или сорок лет назад, верблюжья армада была готова к бою. Ждали безлунной ночи.

Под вечер меня с группой штабных офицеров и несколькими ламами пригласили в генеральский аил. Все расселись по чинам, справа и слева от входа. У задней стенки юрты лежали отдельно две стопки подушек-олбоков, неодинаковые по высоте. На той, что пониже, с меньшим числом подушек, сидел Джамби-гелун, более высокую занимал его подопечный. Перед ним расстелен был белый войлок с орнаментом эртни-хээ, «отвращающим всякое зло». Баир-ван восседал немного в стороне, а левее, на женской половине, стоял предназначенный для Ергоновой раскладной стул с парусиновым сиденьем. Она вошла, сопровождаемая одним из прибывших с ней гвардейцев, и по всем правилам этикета, с поправкой на ее пол, приветствовала сначала хозяина юрты, потом его гостей. Ее монгольский был превосходен, но я уже овладел им настолько, что понимал почти все.

«Эжы [13], — почтительно обратился к ней Баир-ван, — не сердись, что, прежде чем ты скажешь свое слово, я скажу свое. Ты привезла письмо от Богдо, мы верим тебе, но если ты в самом деле видела Найдан-вана, расскажи нам, как он выглядел».

Для монголов описание костюма равносильно портрету. Узнав, что Найдан-ван носил подобающий его титулу желтый дэли и синий шарик чиновника третьего ранга на шапке, Баир-ван вполне этим удовлетворился. «Где ты его видела?»— спросил он. Ергонова ответила, что встречалась и говорила с ним дважды: первый раз в театре, второй — на обеде у начальника Азиатского департамента министерства иностранных дел. «Мой муж, — пояснила она, — состоял переводчиком при посольстве Сюй Чженя. Я присутствовала на этом обеде вместе с мужем…»

Прозвучала какая-то литовская, по всей видимости, фамилия с окончанием на «гайло», в тот же момент Джамби-гелун порывисто встал, сделал шаг по направлению к Ергоновой и неожиданно простерся перед ней в «восьмичленном поклоне», припав к земле восемью частями тела— ступнями, коленями, локтями и кистями рук. Я увидел его мощный, отливающий стальной синевой свежевыбритый затылок.

Затем, разогнув спину, но оставаясь на коленях, он произнес энергичную речь, целиком сводимую к чрезвычайно изысканному и церемонному изъявлению благодарности, предмет которой поначалу от меня ускользал, как и от самой Ергоновой. Заметно было, что она не понимает, в чем состоит ее заслуга. Через минуту я уловил несколько раз повторенное слово «убийца» в сочетании с именем Найдан-вана.

«Ты покарала его убийцу! Ты отомстила за него! — с пафосом восклицал Джамби-гелун, указывая на безмолвного хубилгана. — Он давно узнал тебя, эжы! Обладающий совершенным знанием, он видит, что и ты его узнала…»

Ергонова резко поднялась и вышла на воздух. Я последовал за ней. «Черт знает что такое!» — выругалась она, нервно закусывая мундштук папиросы. «Вы в самом деле кого-то убили?»— осведомился я. У меня и мысли не было, что ответ будет утвердительный, но она кивнула; «Да, я ведь из ссыльных…»

Между тем из юрты послышался баритон Джамби-гелуна, Он пел: «Поклоняемся тебе, величественный, да распространятся дела твои на всякое место и время! Тебе, великому морю, порождающему всякие драгоценности…» Внезапный уход Ергоновой был, вероятно, истолкован в том плане, что она устыдилась своих сомнений в сверхъестественной сущности адресата и героя этого гимна.

«Тебе, — нестройно подхватили оставшиеся в генеральском аиле ламы, — чье знание ясно, как свет… Чье милосердие глубоко, как середина моря… Чьи спасающие силы равны Вачжрапани… Чья мудрость…»

«С тех пор прошло много лет, — снова заговорила Ергонова. — Ума не приложу, откуда ему-то известно? Вы, может быть, в глубине души и допускаете, что этот увалень — реинкарнация Найдан-вана, но я — нет. Чем дольше живешь в Монголии, тем меньше веришь в такие вещи».

«Но чаще о них задумываешься, — улыбнулся я. — По-моему, это одно из немногих мест, где восточная мистика переплетается с западной. Вам не приходилось слышать легенду о том, будто Найдан-ван, как Фауст, продал душу дьяволу?»

«Кто вам это сказал?»— поразилась Ергонова. Голос ее выдавал сильнейшее волнение.

«Еще в Урге, — ответил я, — мне говорил об этом князь Вандан-бэйле. Вы с ним знакомы?»

«Знакома. Что именно он вам говорил?» От нетерпения она даже притопнула ногой.

«Что Найдан-ван в Петербурге заключил договор с дьяволом. В обмен на душу ему обещано было освобождение Халхи от китайцев…»

По реакции Ергоновой я понял, что сказал нечто чрезвычайно для нее важное. Она перебила меня: «Князь говорил вам, откуда он это знает?»

Я объяснил, что могу назвать лишь один из его источников — рассказ малоизвестного, по-моему, писателя Николая Каменского «Театр теней».

Ергонова выплюнула потухшую папиросу и достала новую. Пальцы ее дрожали. «Дайте огня», — попросила она.

Спичка вспыхнула и тотчас погасла. Дул сильный ветер. Я взглянул на небо. Над нами оно было еще чистым, но с севера надвигалась облачная гряда, обещая безлунную и беззвездную ночь.

Баир— ван с группой офицеров тоже вышел из юрты.

«Если ветер не переменится, после полуночи надо начинать», — сказал я.

«Не переменится», — отвечал он, глядя в ту сторону, где ревели согнанные.в лагерь верблюды.

Я сразу догадался, на чем основана его уверенность. Вчера и позавчера ночи стояли ясные, и верблюды были спокойны, словно знали, что задуманная с их участием операция невозможна при яркой луне, а сегодня всю вторую половину дня они жалобно ревели в предчувствии смерти, которую несет им перемена погоды. Это вселяло надежду на успех.

Опять прокричал петух. С восточной стороны веранды на фоне посветлевшего неба начали вырисовываться стволы деревьев.

— Надо заметить, почти все из того, в чем он признался, для меня не было новостью, — сказал Иван Дмитриевич.

— Вы о Килине? — спросил Мжельский.

— О ком же еще? Так вот, еще с зимы книжки о сыщике Путилове стали раскупаться хуже, чем прежде. Килин понимал, что они нуждаются в какой-то оригинальной рекламе, и в качестве таковой решил внушить публике, будто сюжеты этих книжечек не вымышлены, а взяты из окружающей действительности. Для начала он выбрал «Загадку медного дьявола». Тогда она еще не вышла из печати. Мадам Каменская была посвящена в его план и в расчете на проценты с продажи заставила мужа сыграть отведенную ему роль.

Согласно этому плану, на первой стадии успешно осуществленному, Зильберфарб и стал свидетелем того, как кучер в черной маске стрелял в Каменского на Караванной. Кучером этим был сам Килин, черную карету он нанял в похоронной конторе Эргеля в Столярном переулке, но Каменский, как они предварительно условились, рассказал Зильберфарбу про неких фанатиков, приговоривших его к смерти. Затем он обещал: «На днях я вам пришлю мою последнюю книжку, из которой вы многое поймете…» Имелась в виду все та же «Загадка медного дьявола». Предполагалось, что к моменту появления сенсационной статьи в «Голосе» она уже поступит в продажу и на гребне скандала мгновенно будет раскуплена.