Ознакомительная версия.
– Я слышал, ты собираешься заказать свой портрет, – сказал Михаил. – Это правда?
– Да, у Ренуара.
От Амалии не укрылось, что сын слегка поморщился при упоминании этого имени.
– А почему не у какого-нибудь приличного художника? – проворчал сын. – Он уже три раза тебя рисовал… и хоть бы один портрет он закончил.
– Что тебе не нравится в его портретах?
– Все, – честно ответил Михаил. – И ты почему-то всегда у него рыжая… На мой взгляд, Ренуар вообще не умеет рисовать.
– О! – вырвалось у Аделаиды Станиславовны.
– Я живу среди ретроградов, – вздохнула Амалия. – До чего же вы суровы, ваше благородие… Дядя Казимир, будь так добр, передай мне соль.
– Ты знаешь мое мнение: по-моему, импрессионисты не стоят красок, которые перевели, и холстов, которые испортили, – гнул свою линию Михаил. – В конце концов, есть Больдини, есть…
– Когда я только вышла замуж, – промолвила баронесса, – я хотела, чтобы мой портрет написал Мане.
Михаил, слушая мать, застыл на месте.
– Я чувствовала, какой это художник. Но я была очень молода и не умела еще настоять на своем. Над Мане было принято только смеяться, и в конце концов меня отвели к этому… как его… с двойной фамилией. Чрезвычайно модный был тогда портретист, как Больдини сейчас. Вот он и нарисовал мой портрет, совершенно ужасный – я там стою, как манекен.
– Мама, что ты выдумываешь! – возмутился Михаил.
В глубине души молодой человек всегда восхищался портретом, на котором его мать изображена в блеске молодости и красоты, в бальном платье и драгоценностях, в перчатках до локтей, с розой в волосах и веером в руке. Сын даже забрал картину к себе после того, когда мать сослала ее в чулан.
– Правильная, скучная, безжизненная мазня, – твердо сказала Амалия. – А Мане вскоре умер и мой портрет так и не написал… А те же самые критики, которые раньше ругали импрессионизм на чем свет стоит, сегодня уже кричат, что он – самое значительное художественное движение прошлого века. Поэтому я больше никого не слушаю, и если картина мне нравится, просто покупаю ее. Кстати, самый лучший способ защитить себя от подделок и заодно не обогащать спекулянтов – приобретать картины у самих художников. Хотя, конечно, метод работает только с современниками…
– Прости, мама, но мне кажется, что это пустая трата денег, – упрямо проговорил Михаил. – Пройдет лет двадцать, и все забудут и о Ренуаре, и о Мане, и…
Александр не смог удержаться от усмешки. Что за манера у старшего брата – вечно рваться рассуждать о том, в чем совершенно не разбирается. Михаил перехватил его взгляд, без труда угадал мысли младшего брата и нахмурился.
– Я покупаю картины для собственного удовольствия, – улыбнулась Амалия, – и мне все равно, что будут думать об их создателях через двадцать лет и сколько они будут стоить. Если мы говорим о деньгах, то их куда легче сделать на чем-нибудь другом.
– Согласен, – кивнул Михаил. Затем повернулся к брату: – Кстати, а что, в Оксфорде уже наступили каникулы? Я не ждал увидеть тебя так рано.
Звякнула вилка, которую Александр положил на стол. «Вот, начинается», – с досадой подумала Амалия.
– Я больше не буду там учиться, – холодно сообщил Александр.
– Почему? Можно узнать причину?
– Можно. Я повздорил с одним студентом и вызвал его на дуэль. А так как его отец лорд и важная шишка, он добился того, чтобы меня отчислили.
– Я так и не понял, дуэль была или нет? – поинтересовался Михаил.
– Была.
– И что? Чем все закончилось?
– Ничем. Я прострелил ему бедро, так что теперь этот наглец будет хромать до конца своих дней.
Амалия поглядела на непреклонное лицо сына и подумала, что причиной ссоры вряд ли были разногласия по поводу какого-нибудь монолога Шекспира.
– И правильно, – неожиданно одобрил Михаил. – Никогда не следует спускать обиду, когда можно за нее покарать.
– Прекратите эти разговоры в моем доме, – приказала Амалия холодно, хотя внутри ее все кипело. – Вы оба невыносимы! А если бы ногу прострелили тебе, что тогда? А если бы все кончилось гораздо хуже и он тебя убил?
– У него бы ничего не получилось, – уверенно ответил Александр. – Я стреляю лучше, чем он.
– А если бы хорошо стрелял? Если бы ему повезло? Ведь бывает так, что везет даже тем, кто стреляет плохо.
– Значит, ранил бы меня. Или убил.
– Но, слава богу, никто никого не убил, – вмешалась Аделаида Станиславовна, которая видела, что ее дочь готова в сердцах наговорить много лишнего. – Дети, как вам десерт? Его, между прочим, готовила наша новая кухарка.
Казимир тотчас же подхватил тему десерта, развил ее и направил беседу в правильное русло, то есть такое, когда уже никто никого не мог задеть.
После обеда Михаил задержался, чтобы немного помузицировать на пианино для Ксении. Остальные разошлись по комнатам, и в столовой остались только Амалия и Александр.
– Я вас не стесню? – спросил сын.
– Ты же знаешь, что нет. А вообще, что ты собираешься теперь делать?
Молодой человек вздохнул. По правде говоря, Александр принадлежал к таким людям, которые куда лучше представляют, чего они не хотят, чем то, чего, собственно, желают от жизни. Но юноша хорошо знал мать и чувствовал, что с ней можно говорить свободно.
– Пока я об этом не думал. Но вполне могу учиться в Париже.
– А ты хочешь? – проницательно спросила Амалия.
Александр неуклюже повел плечами.
– Не знаю. Я не представляю, для чего все это.
– Что «все это»?
– Учиться, зубрить десятки скучных и ненужных предметов для того, чтобы потом целый день корпеть в конторе и делать вид, что работаешь. Тратить свою жизнь на всякую… на всякие глупости, чтобы потом в один прекрасный день проснуться и понять: пора умирать, а ты так и не сделал ничего стоящего.
Амалия пристально посмотрела на сына. «Хм, что-то новенькое… И напоминает дядюшку Казимира с его упорным нежеланием принимать на себя любые обязательства. Или Саша просто начитался модных книжек и воспринял всерьез то, что там написано?»
– Но ты бы хотел стать кем-то? – настаивала баронесса. – Кем? Согласна, в работе на одном месте нет ничего захватывающего. Но ведь есть же что-то такое, что тебе по душе?
Юноша пожал плечами. Миг – и у матери возникло ощущение, словно перед ней только что захлопнулись створки раковины, в которую спрятался ее сын.
– А знаешь, что самое неприятное? – внезапно выпалил Александр. – Что люди – мерзавцы. Причем все. Из-за этого пропадает охота иметь с ними дело.
Амалия не смогла удержаться от улыбки. Сколько философии! Какие бездны смысла! И все наверняка из-за того, что приятель, с которым он дрался на дуэли, не к месту дал волю языку.
– Бедный мой мизантроп… Что же мне с тобой делать?
Баронесса протянула руку, чтобы пригладить торчащие волосы сына. Александр исподлобья покосился на нее, и она, внезапно рассердившись, взъерошила ему волосы так, что те стали дыбом.
– Мама…
– Да ну тебя!
Амалия поднялась с места.
– У меня есть билеты в театр. Если хочешь, можешь пойти. Хоть развеешься.
– Нет, – твердо ответил Александр, приглаживая волосы. – Прости, не хочу. Французские пьесы глупы до неприличия, во всех на разные лады толкуется об адюльтере, как будто ничего, кроме этого, в жизни не существует. Хуже только русские пьесы, где персонажи истязают друг друга, сами толком не зная для чего.
Амалия пристально посмотрела на сына. Боже мой, до чего же он серьезен, просто оторопь берет! Интересно, когда это у него пройдет? И почему, из-за кого, в какой момент Саша заделался таким мизантропом? «Скорее всего, – смутно помыслила Амалия, – из-за женщины… И, как всегда случается в жизни, из-за такой, которая не стоит и его мизинца».
Баронесса как раз собиралась осторожно навести разговор на данную тему, как вдруг растворилась дверь и горничная доложила, что ее хочет видеть комиссар полиции.
Амалия хорошо знала этого грузного, широкоплечего человека с пышными усами и добродушной улыбкой, и он не первый раз был у нее дома. Но едва она сейчас увидела выражение его лица – не расслабленно-дружеское, как обычно, а замкнутое и непроницаемо-официальное, душу ее кольнула иголочка нехорошего предчувствия. Что такое, неужели Александр ухитрился опять ввязаться в какую-то историю, на сей раз на французской территории?
– Господин комиссар… Чему обязана честью видеть вас?
Комиссар Папийон весьма непринужденно поцеловал руку хозяйки и сказал, что хотел бы побеседовать с господином бароном. Мол, консьерж в его доме сообщил, что Михаил должен быть здесь.
– Да, он здесь, – подтвердила Амалия, чувствуя невольное облегчение от того, что визит Папийона не связан с ее беспокойным младшим сыном. – А в чем дело, комиссар?
Но полицейский, которого она знала как старого друга – или, во всяком случае, как хорошего знакомого, – уклонился от ответа. И лишь заметил, что желал бы задать господину барону несколько вопросов.
Ознакомительная версия.
