между иннингами, один из них спросил:
— Может, разрешите кому-нибудь из нас попробовать?
Лютер заметил, что у Рута сделался такой вид, словно он пытается найти в земле нору и провалиться в нее.
— Ну, что скажешь, Милашка? Твои новые друзья не обидятся, если кто-нибудь из нас немного поиграет? А то кругом слышишь, какие молодчаги эти негры. Бегут быстрее, чем молоко из кастрюльки, такие ходят слухи.
Говоривший был как раз из тех, кого никто не опознал: видно, запасной, играет редко. Но ладони здоровенные, нос сплющенный, плечи широченные, весь из каких-то твердых углов. Такие глаза Лютер встречал у белых бедняков: всю жизнь жрут собственную злость взамен еды. И так к этому приохотились, что нипочем не проиграют, и не важно, часто ли им удается в жизни питаться как следует.
Он улыбнулся Лютеру, словно прочел его мысли:
— Что скажешь, приятель? Позволишь парню из наших сделать удар-другой?
Руб Грей сам вызвался посидеть на скамейке, и белые выбрали Стаффи Макинниса, «свежее приобретение Негритянской лиги Южного Огайо», как они выразились, заходясь визгливым ослиным смехом, каким смеются, похоже, все крупные белые мужики, но Лютеру волей-неволей пришлось признать, что ему по вкусу такой расклад: Стаффи Макиннис умеет играть, что ни говори. С тех пор как в девятом году он триумфально вернулся на площадку, выступая за «Филадельфию», Лютер старался следить за ним по газетам.
Только вот после финального аута в этом иннинге Лютер побежал от центра на край и обнаружил, что остальные белые все выстроились вдоль пластины домашней базы, и их главный, Флэк из «Чикаго», держит на плече биту.
Лютер видел: Бейб, по крайней мере, попытался их отговорить, что да, то да. Он сказал так:
— Да ладно вам, ребята, мы уже поиграли.
В ответ Флэк так и просиял улыбкой:
— А теперь еще лучше поиграем, Рут. Поглядим, чего стоят эти ребята против верхушки Американской и Национальной лиги.
— Это ты про белые лиги? — подал голос Клещ Джо. — Ты про них толкуешь?
Все так и уставились на него.
— Что ты сказал, парень?
Клещу Джо Биму было сорок два, и выглядел он как один большой кусок пережаренного бекона. Он поджал губы, посмотрел вниз, на площадку, и потом на цепочку белых людей, так что Лютер подумал: «Ну, будет драка».
— Сказал, давайте поглядим, из какого вы теста. — Он смерил их взглядом. — Да-да, сэр.
Лютер посмотрел на Рута, поймал его взгляд, и громадный толстяк с мальчишеской физиономией кисло ему улыбнулся. Лютер вспомнил стих из Библии, который в детстве твердила ему бабушка, насчет того, что дух бодр, а плоть немощна . [4]
«И ты туда же, Бейб? — хотелось ему спросить. — И ты туда же?»
Бейб снова принялся пить, как только черные составили свою девятку на матч. Он не понимал, что тут не так: в конце концов, это всего-навсего игра в мяч, но все-таки он чувствовал какую-то грусть, его переполнял стыд, представьте себе. Казалось бы, и причин-то никаких нет. Просто-напросто игра. Однако грусть и стыд не отступали. Поэтому он отвинтил крышечку и сделал хороший глоток.
Он отказался идти питчером, сославшись на то, что после первого матча у него до сих пор болит локоть. Так что встал Эбби Уилсон, злобный трепач из «Озаркс», с июля игравший за Бостон. Когда ему сунули в руки мяч, он осклабился:
— Все в порядке, парни. Размажем этих негритосов, оглянуться не успеете. И они тоже не успеют. — И рассмеялся, хотя его смеха не подхватил никто.
Эбби быстро разогрелся и мгновенно внес смятение в ряды противника. Но потом к питчерской горке вышел Клещ Джо — этому-то негру незачем разогреваться, он и так на полном ходу, и, когда он шевелит своими щупальцами, только держись! Он бросал крученые мячи, у которых словно бы имелись глаза: завидев биту, они ныряли, да еще как будто подмигивали. Он обвел Манна. Он обвел Скотта. Иннинг кончился тем, что он вышиб Макинниса на «свечке» перед второй базой.
Несколько иннингов шла дуэль питчеров, мимо горки мячи почти не пролетали, и Рут начал позевывать, делая все более глубокие глотки из фляжки. Но тут Лютер Лоуренс, рванув от первой базы, так быстро оказался у домашней, что застал Холлохера врасплох: тот пропустил подачу из центра и только проводил взглядом мяч.
Началось все с забавы, но потом удивление, смешанное с восхищением («Никогда не видал, чтобы так управлялись с мячом, как этот старый негритос. Даже ты так не смог бы, Милашка. Этот парень — просто волшебник»), перешло в раздражение («Думаешь, мы заработаем перебежку, прежде чем вернемся в эту, как бишь ее, долбаную Мировую серию?»), а потом — в гнев («Черномазые — на своем поле. Вот в чем штука. Посмотрел бы я на них у нас в Ригли или в Фенуэе. Черт подери»).
На исходе шестого иннинга цветные вели 6:3, и Стаффи Макиннис принял скоростной мяч непосредственно от Клеща Джо, стоявшего питчером, и запустил его вдаль, над деревьями, так высоко, что Лютер Лоуренс даже не стал его искать. Из брезентового мешка, лежавшего за скамейкой, извлекли другой, и Уайтмен, приняв длинную подачу, перебрался на вторую базу, а потом Флэк отразил шесть подач. Счет стал 6:4, игроки стоят на первой и третьей базе, в ауте — никого.
Бейб смаковал эти секунды, вытирая биту платком. Становясь на пластину и ковыряя землю носком ботинка, он чувствовал, как его кровь пульсирует в унисон с кровью его ребят. Это солнце, это небо, этот лес, эти руки, ноги, пальцы, это мучительное ожидание того, что случится, — все это было прекрасно. Куда прекраснее, чем любые женщины, чем любые слова, чем даже смех.
Клещ Джо вывел его из задумчивости. Послал по крутой дуге высокий мяч, который выбил бы Бейбу все зубы, если бы он вовремя не отдернул голову. Он нацелил биту на Клеща Джо, словно готовясь выстрелить в него из ружья. Он видел веселье, вспыхнувшее в темных глазах старины Джо, и улыбнулся, и старина Джо улыбнулся в ответ, и оба кивнули.
— Вот так удар, все видали? — крикнул Бейб и увидел, что даже Лютер смеется, там, у себя в центре поля.
Бог ты мой, это было неплохо. Но вот со скоростью пули на него несется мяч, Бейб видит красную линию шва, она начинает вращаться, и он делает низкий замах, уже зная, где окажется эта штуковина, черт ее дери, если дать ей промчаться мимо! И
