Муромцев с указкой стоял возле принесенной из ближайшей гимназии черной доски с мелом, на которой довольно схематично была нарисована кукла в дурацком колпаке, ниже доска была разделена на две половины. На одной было написано «Аполлон», а на другой «Дионисий». В первом столбце стояло несколько крестиков.
Рядом, за столом, покрытым зеленым сукном, сидели городской полицмейстер Цеховский, Лилия Ансельм и Нестор. Перед этим начальник полиции в приватной беседе сообщил Муромцеву о плачевном положении их дел, практически расписавшись в своей беспомощности — результатов нет, следствие в тупике, а убийства продолжаются.
Цеховский позвонил в колокольчик, стоявший на столе, и прочистил горло, вставая. В зале сразу воцарилась тишина, было лишь слышно, как в коридоре кто-то ходит, скрипя половицами.
— Господа, — громко начал он, — прошу вашего внимания! Надеюсь, вы уже в курсе той причины, по которой мы все здесь собрались! Прежде чем мы начнем, я прошу… нет, я требую, чтобы все сказанное здесь осталось тайной! Дело серьезное, господа! Настолько серьезное, что нам пришлось вызвать из столицы господина Муромцева с его коллегами в надежде, что им удастся распутать эту кошмарную головоломку.
Цеховский повернулся к Муромцеву:
— Роман Мирославович, я предлагаю начать расследование с чистого листа, имея в виду уже полученные нами результаты по делу. И вам будут предоставлены все наши силы, лучшие сыщики и специалисты.
Полицмейстер улыбнулся и снова сел в свое кресло. Роман галантно кивнул, затем нервным движением потер лоб, оставив на нем красное пятно, и, положив указку на стол, сказал:
— Благодарю вас. Если позволите, то я сразу начну с главного — с составления психологического портрета преступника. Опираясь на известные мне факты, я могу с уверенностью сказать, что убийца — психопат, то есть страдает психическим расстройством или даже множеством расстройств. Да, господа, так бывает!
Муромцев посмотрел на кусок мела в руке и положил его на полку доски, вытерев белые пальцы о полу пиджака.
— Итак, — продолжил он, — для нашего преступника убийство есть не что иное, как игра с полицией. Либо он таким образом компенсирует травмы и страдания, перенесенные в прошлом, возможно — в детстве. Позвольте мне немного посвятить вас в нашу категоризацию таких психопатов. Подобных, — Роман замолчал на мгновение и продолжил, выдохнув, — преступников, совершивших ряд убийств, можно грубо разделить на две группы. Эти группы мы выделяем по, так сказать, спецификации или образу преступлений. Есть маньяки типа Аполлона и типа Дионисия или же порядка и хаоса.
По залу пробежали смешки, однако Муромцев невозмутимо продолжил:
— В данном случае мы с вами видим извращенный, но однозначно порядок! У убийцы есть своя система, своя, скажем, градация и мифология, и с этим нам нужно разобраться. Только проникнув в голову маньяка, можно понять его мотивы и выявить образ действий — а в этом лежит ключ к его поимке.
Роман судорожно сглотнул и растерянно посмотрел по сторонам. Нестор уловил его взгляд, налил воды из графина и протянул шефу. Тот осушил стакан и стал прохаживаться вдоль первого ряда. Сидевшие там чиновники в зеленых мундирах с золочеными пуговицами с интересом разглядывали столичного сыщика, обмениваясь короткими репликами.
— Кроме того, — размеренно, словно учитель на уроке, продолжил Роман, — во многих убийствах, характерных для хаоса, мы зачастую можем увидеть сексуальную подоплеку, имеют место увечья, наносимые маньяком жертвам женского пола. Такое свойственно человеку ущербному, не имеющему успехов у слабого пола. Он таким образом желает отомстить женщинам за свою слабость или половое бессилие, продемонстрировать власть над жертвами, полностью подчинив их своей воле. Преступления, совершенные в вашем городе, не носят характера полового насилия, и в них мы наблюдаем определенную систему, что о многом говорит. Смотрите, все убитые — это взрослые мужчины, между которыми нет ничего общего, кроме, пожалуй, возраста. Это люди разных профессий, разного достатка и социального положения. Убиты они по-разному, и вполне возможно, что и орудие убийства, и метод умерщвления также имеют какой-то определенный, скрытый смысл или являются символом. Возможно, это такой ритуал, который отправляет маньяк.
Муромцев вдруг громко хлопнул ладонями и, улыбнувшись, спросил:
— Пока все понятно? Я отвечу на ваши вопросы в ходе следствия, господа. А пока могу с уверенностью сказать, что наш маньяк — это человек типа Аполлона, что дает нам возможность составить его приблизительный портрет. Скорее всего, это мужчина старше тридцати лет.
— Почему? — подал голос грузный сыщик с пышными рыжими усами, сидевший на заднем ряду.
— На этот вопрос лучше всего ответит мой помощник, — сказал Роман и кивнул Нестору.
Барабанов медленно поднялся и, посмотрев на усатого мужчину, ответил:
— Понимаете ли, господин сыщик, чаще всего подобные болезненные фантазии формируются у человека достаточно продолжительное время. Иногда на протяжении всей жизни, являя острую форму уже в зрелом возрасте. И тогда эти фантазии выражаются в конкретных действиях. Разумеется, бывают и исключения, но пока мы пробуем рисовать общую картину, исходя из наиболее статистически вероятных случаев. Я ответил на ваш вопрос?
Усатый кивнул, прижав к груди шляпу-котелок. Нестор вернулся за стол и бросил взгляд на Муромцева, который с явным удовольствием слушал своего ученика. Роман взял со стола тяжелую хрустальную пепельницу, подошел к открытому окну и поставил ее на подоконник. Закурив папиросу, он невозмутимо, не обращая внимания на удивленные взгляды сидевших в зале чиновников, продолжил:
— Скорее всего, господа, убийца — вполне нормальный член общества. У него есть работа, какой-нибудь чин и даже семья. Но он ведет двойную жизнь, так как его больная душа требует убийств ради того, чтобы закрыть, залечить весьма болезненные раны, полученные им в детстве. Или, возможно, притупить на время боль от них — отсюда много жертв.
Роман выпустил несколько дымных колец, наблюдая за их медленным полетом.
— Как я уже говорил ранее, все жертвы мужского пола, притом немолодые, потому можно предположить, что в них убийца видит своего отца или отчима — этого нельзя исключать, властного и жестокого человека, от которого ему пришлось настрадаться в детстве. Они любили друг друга по-своему, однако нанесенные мальчику травмы были столь болезненны, что он старался подавить их, убеждая себя, будто отцовская строгость — это нормально и отец желал ему лишь добра. Прошу отметить, что здесь большое значение имеют не физические травмы, а именно психологические. Таким образом, подсознание мальчика — это новый термин герра Фройда, популярного психолога из Вены, — не смогло терпеть подобных унижений, и в итоге, когда ребенок подрос и окреп, оно прорвалось наружу, как гнойник. А так как убийца не мог выместить свою ненависть на отце, которого уважал и боялся, он стал мстить неизвестным мужчинам, похожим на его мучителя.
Роман глубоко вздохнул и положил погасшую папиросу в пепельницу. Обведя притихший зал отстраненным взглядом, он добавил:
— Различие в возрасте убитых позволяет сделать предположение, что это как бы образы его отца в разном возрасте. И если вы внимательно изучите фотографии и рисунки судебного художника, то сможете заметить вполне очевидное внешнее сходство жертв. Прошу вас, господа, если угодно, подойти к столу и взглянуть на эти фотографии.
Барабанов взял со стола желтый бумажный пакет с красным штемпелем «Секретно!» и стал вытаскивать из него один за другим фотоснимки, раскладывая их на зеленом сукне. Несколько сыщиков поднялись и подошли к столу. Они внимательно всматривались в карточки, на которых были изображены жертвы при жизни и после смерти. Сходство, хоть и весьма относительное, в самом деле было. Слишком разные были возраста у погибших. Темные волосы (а у некоторых и с сединой) жителей южных губерний сочетались с прямым носом, глаза были умные и ясные.
