Ознакомительная версия.
А когда поймет - под подозрением окажутся решительно все. В том числе и Абросимов.
Выходит, старый полицейский подозревал давнего приятеля? И Федькина догадка была верной?
Преисполнившись гордости, архаровец замедлил шаг и неторопливо подошел к калитке. Тут он задумался - вроде бы уже не было смысла являться к Елизарову. Но и уходить он не хотел - мало ли как обернется дело. Абросимов может сцепиться со стариком, или же старик приведет какие-то основательные оправдания, или, наоборот, признается в грехе, и они вдвоем начнут думать, как теперь изворачиваться.
Судя по крепкому и длинному забору, по высоким воротам, семейство Елизаровых было зажиточное. То бишь, воровство ради добычи, кажется, исключалось. Хотя было же недавно дельце с сумасшедшей бабкой…
Вспомнив его, Федька невольно улыбнулся.
В почтенном купеческом семействе жила на покое бабушка, сестра покойной хозяйки. В чуму она потеряла всю мужнюю родню и своих детей с внуками, оставшись единственной наследницей немалых денег. И одолела бабку дурь - стала она кричать, что ее-де изводят, напускают на нее порчу, чтобы поскорее похоронить и воспользоваться денежками. То одного, то другого домочадца обвиняла старуха, несколько раз переписывала завещание и окончательно всех перессорила. И был у порчи признак - кладбищенская земля, которую подсыпали под двери бабкиных покоев, чтобы бабка наступила и тяжко захворала. Тут явно действовал какой-то бес - у дверей беспокойной родственницы по ночам несколько раз ставили караулы, земля же появлялась в виде маленьких кучек - словно с потолка падала.
Не в силах справиться с бедой, домочадцы позвали на помощь знакомого архаровца Сергея Ушакова.
Ушаков не так давно подобрал бездомного паренька Никишку и приютил его. А чтобы найденыш не избаловался, привел в полицейскую контору. Там Никишку стали обучать ремеслу - сперва был на побегушках, потом начали доверять несложное наружное наблюдение. И вот настал день его триумфа - парнишку провели в дом и помогли спрятаться в покоях старухи. Он наутро и доложил - кладбищенская та земля или нет, а хранится она у бабки под кроватью, и сама же бабка, выходя спозаранку в нужник, ее исправно у дверей рассыпает, чтобы был повод для шума и склоки.
Так что Федька уже знал: старики воруют не только от нищеты, но и от особой придури.
Семен Елизаров мог по старой памяти забрести в верхний подвал, увидеть открытый чулан и стянуть первое, что подвернулось под руку. Мог…
На сем Федькины воспоминания и умопостроения были прерваны криком. Кто-то бегом пересек елизаровский двор, распахнул калитку и выскочил в переулок.
Это был мужчина лет тридцати, ростом малость пониже Федьки, худощавый, темноволосый, взъерошенный. Красавцем Федька бы его не назвал - он скорее уж походил на белобрысого Демку Костемарова, Демка же имел внешность какую-то угловатую - острый носик, торчащий вперед и не всегда гладко выбритый подбородок, впалые щеки. Но было в его живой мордочке некое хитрое очарование, особенно сильно действующее на молодых вдовушек.
Мужчина зажал в руке скомканный кафтан, и чем-то этот кафтан был Федьке знаком.
Растерянность длилась мгновение, не более - Федька узнал полицейский мундир.
Поняв, что Абросимов попал в беду, он кинулся не мундир выручать, а товарища. Но во дворе его встретил огромный черный барбос, из той породы, что лаять то ли не любят, то ли не умеют, а нападают молча.
Абросимов был пропущен потому, что во дворе - большом, кстати, и довольно опрятном, - кроме пса, были еще и старик в длинном то ли армяке, то ли грязном халате, опиравшийся на толстый костыль и ковылявший к лавочке под сиреневым кустом, и баба с ведрами, и какой-то молодец, голый по пояс и с мокрой головой. Очевидно, они прикрикнули на собаку.
Федька выскочил и захлопнул калитку. Потом приоткрыл ее настолько, чтобы видеть старика и обратиться к нему с речью.
– Придержи кобеля, дедушка! - крикнул он. - У меня до тебя дело.
– Пошел к черту, - отвечал недовольный дедушка.
Судя по всему, это был Семен Елизаров.
– Подойди к калитке, - крикнул тогда Федька. - Господин Шварц тебе кланяется!
Он искренне полагал, что это имя держит в трепете всю Москву.
– Плевал я на твоего Шварца.
Тут-то и закралось в Федькину душу некое подозрение.
Человек, служивший в полиции, так ответить не мог.
У Федьки был при себе нож, хороший нож, с широким клинком полуторной заточки, но ему никогда еще не доводилось драться с большим, сильным и злобным псом. Для пса требовалось иное оружие - и оно во дворе имелось…
Все зависело от быстроты бега.
Федька распахнул калитку, вдохнул, выдохнул - и, что было мочи, кинулся к старику. Он подбежал, выдернул у деда из-под мышки костыль и обернулся как раз вовремя, чтобы с силой ударить пса дважды, сперва по башке, потом поперек хребта. Потом, не слушая ругани и не оборачиваясь, архаровец кинулся в дом, проскочил в сени, оказался в горнице.
Абросимов лежал на полу, закрыв глаза, раскинув руки и ноги. Федька, благоразумно не бросая костыля, кинулся на колени и, еще не осознавая беды, встряхнул его за плечи.
– Дурак… - прошептал старый полицейский. - Нож… он меня ножом… не тронь…
– Погоди, не помирай! - приказал Федька. - Сейчас я их всех!
И тут в дверях горницы возник Клаварош - такой же, как всегда, высокий, тонкий, гибкий, в полицейском мундире.
– Мусью?! - изумленно спросил Федька. - Ты-то тут как?…
И тут лишь Федька заметил в руке у Клавароша обнаженную шпагу.
Он вскочил и поудобнее перехватил костыль.
Никто Федьку штыковому бою не обучал - ни на полковом плацу, ни в сражении. Но кое-какие приемы он знал от знакомых солдат. Костыль вполне мог бы сойти за ружье с примкнутым штыком - во всяком случае, оборониться им и от шпаги, и от палаша опытный боец сумел бы. Да и стойка солдата, орудующего штыком, была архаровцу привычнее фехтовальной - левобокая, как в кулачном бою.
Но Федька не имел опыта да и растерялся - не ждал такой каверзы от Клавароша. Потому он, выставив перед собой костыль, отступил.
– Побойся Бога, мусью! - закричал он.
Но противник кинулся на него со шпагой, и тут до Федьки дошло: это вовсе не Клаварош, просто рост, сложение, мундир да еще плохое освещение в горнице способствовали сходству, не более.
– Караул! Архаровцы, ко мне! - заорал Федька, отбивая первые выпады весьма успешно. - Ко мне, архаровцы!
Только чудо могло бы занести сюда молодцов с Рязанского подворья, но Федька и не рассчитывал на чудо. Он желал смутить противника и устроить переполох. Откуда, в самом деле, этому человеку знать, что Федька приплелся сюда один?
Уловка подействовала - внезапно отступив, фехтовальщик скрылся в соседней комнате и дверь захлопнулась.
– Архаровцы, сюда! - орал Федька, в пылу преследования колотя костылем в дверь. - Тимофей, в окно лезь! Ушаков, справа заходи!
Ему удалось проломить непрочную дверь, а делать этого не стоило.
Раздался выстрел. Пуля, выпущенная в щель между досками, которую так усердно расширял Федька, едва его не задела. Полицейский отскочил и прижался к стене, кляня себя за то, что пришел в этот милый домик без оружия. Но следующий выстрел прозвучал уже со двора. И сразу же раздался дикий бабий визг.
– Ты, Абросимов, погоди умирать, мы тебя выручим! - сказал Федька и, не бросая костыля, выскочил в сени, а оттуда - на свежий воздух.
Визжала баба, присев на корточки. Проследив ее взгляд, Федька увидел полуголого парня, лежащего на траве. Над ним стоял человек в полицейском мундире и с пистолетом в руке. Он целился как раз в бабу.
– Беги, дура! Дура, беги! - приказал Федька, и тут же пистолетное дуло переместилось - теперь под прицелом был он сам.
Федька рухнул наземь и откатился за крыльцо, а пуля вошла в стенку дома.
Ничего подходящего, чтобы хоть запустить в убийцу, за крыльцом не нашлось.
Вдруг до Федьки дошло - не может же быть, чтобы этот мерзавец таскал с собой дюжину заряженных пистолетов! Один выстрел он сделал в доме, два - на дворе. Возможно, у него есть еще один пистолет - и если заставить его разрядить это оружие, то уже можно надеяться на удачу!
Не зря обучал обер-полицмейстер своих архаровцев приемам ломанья. Этот выход на полусогнутых, словно бы подгибающихся ногах, это вихляние тела, припадание, игра плечами, эта издевательская проходка перед противником была необходимой особенностью поединка бойцов перед тем, как сойтись двум стенкам. И только мастер мог знать, когда безвольно болтающиеся, словно веревочные, руки наберут вдруг силу и скорость для хорошей размашки или мощного тычка.
Федька выскочил из-за крыльца и двинулся на противника, шутовски приплясывая. Но этого ему было мало - он вспомнил вдруг старинные Демкины проказы.
– А чума по улочкам, чума по переулочкам! Во пиру ль чума была, сладку бражку пила! А у нас на Дону полюбил черт чуму! Прислонив ее к тыну, запихал кляп в дыру! - выкрикивал он тонким глумливым голосом. - А и вот она я, раскрасавица чума!
Ознакомительная версия.
