Ознакомительная версия.
Летом горожане уезжали на дачи и, чтоб сэкономить, отказывались от квартир, которые по новой арендовали ближе к осени. Мебель же сдавали на хранение.
– Засаду у сарая выставили? – поинтересовался Тарусов.
Антон Семенович вновь смутился:
– Нет, без толку же. Про убийства уже весь город знает. Преступник туда не вернется.
– Зря, ох зря!
– Да понимаем мы, Дмитрий Данилович! Только территория там большая, двумя городовыми не обойтись. Резерв надо привлекать. А резерв занят, государь нынче в театр надумал.
Князь не нашелся от возмущения. Когда же успокоился, спросил:
– У Прибабкиной были?
– Вам бы в следователи, Дмитрий Данилович, – сказал Выговский.
– Сам знаю, но не взяли. Рожей не вышел! Что там нашли? Не тяните!
– Кровь на полу. Никаких следов, никаких свидетелей. Все пули совпали по калибру с той, которая Васютку Мордасова убила.
– Значит, баррикадировались мы не зря! – отметил Тарусов.
– Вы нападения опасаетесь? – забеспокоился Выговский – Если хотите, могу на ночь остаться. У меня оружие при себе!
– Оружие? Отлично! Тогда мы с вами прокатимся, – поднялся из кресла Дмитрий Данилович.
– Куда?
– Сперва к Телепневу, потом на Малую Невку. Голову Павла Фокина надо откопать.
– Я с вами! – вскочил Лешич.
– Э нет! Ты у нас верный рыцарь, вот и защищай этой шпагой прекрасную даму. Вперед, Антон Семенович, вперед!
Заспанная Авдотья побожилась, что Козьма Сысоевич как ушел, так и не было. Дондрыкина тоже не появлялась.
Дмитрий Данилович очень расстроился:
– Плохо! Чует мое сердце, будут еще жертвы. Скорей! Надо опередить этого нелюдя!
– Вы на нелюдя с лопатой собрались? На них вернее осиновый кол, – пошутил Выговский.
Князь и впрямь выглядел комично: в широких рукавицах (Ильфат сунул, чтобы Дмитрий Данилович заноз не насажал), с лопатой наперевес и фонарем в руках.
Изложенная по дороге версия разочаровала Антона Семеновича. Без единого доказательства, одни догадки и предположения.
Подъезжая к сараю, Выговский на всякий случай вытащил револьвер и взвел курок.
– Глядите! – толкнул его Дмитрий Данилович.
Из-за щелей пробивался свет.
– Мы тут сойдем, – как можно тише сказал вознице Выговский. – Не уезжай никуда. Я из сыскной. И тихо чтоб!
Они слезли.
– Может, возницу за подмогой отправить? А сами пока покараулим? – предложил Выговский, имевший опыт подобных вылазок.
Пытаться с одним стволом задержать безжалостного убийцу – может статься, что себе на погибель.
– Я думал, Дондрыкина мертва. Выходит, ошибался. Скорей туда!
Расстояние до сарая преодолели за несколько секунд.
– Рывком распахиваете дверь, я врываюсь, а дальше по обстоятельствам, – придумал план Антон Семенович. – Если станет стрелять, падайте на землю и молитесь.
– Черт! – Дмитрий Данилович осознал, как рискует Выговский. – Давайте лучше я!
– Стрелять-то умеете?
– Как-то пару раз, – соврал Диди.
– У вас семья, дети. Пусть лучше меня!
Стрелять не пришлось. В сарае все было кончено. На полу корчился раненный в ногу Челышков, рядом, с револьвером в руке, валялся Телепнев с разрубленной саблей головой…
Судебный следователь Пискунов встал, прокашлялся, пригладил давно редевшие волосы, нацепил очки, снова прокашлялся и забубнил:
– Проведенное следствие пришло к следующим выводам: Телепнев Козьма Сысоевич, год рождения одна тысяча восемьсот первый, русский, вероисповедание – православный, происхождение из купцов, в ночь с 29 на 30 июня одна тысяча восемьсот шестьдесят девятого года убил Фокина Павла Константиновича. С большой долей вероятности можно утверждать, что причиной данного злодеяния послужила боязнь Телепнева, что вышеназванный Фокин располагает сведениями, полностью изобличавшими Козьму Сысоевича в поджоге его собственных складов, случившемся в одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году. Целью поджога являлось получение страховых выплат от общества «Русь».
В ночь с 08 на 09 июня одна тысяча восемьсот семидесятого года Телепнев совершил новое убийство. На сей раз Муравкина Сидора Петровича, из крестьян, вероисповедание православное, русский. С большой долей вероятности можно утверждать, что причиной второго злодеяния послужила боязнь, что вышеназванный Муравкин был свидетелем первого…
Пискунов прервался, налил себе воды, жадно выпил. Заметив, что репортеры строчат вслед за ним в блокнотики, терпеливо подождал, пока закончат.
Мероприятие, на которое и самого-то Пискунова пригласили в последний момент, было беспрецедентным: полиция созвала газетчиков, чтобы огласить результаты расследования вчерашних убийств. Из лиц официальных, кроме Пискунова, присутствовали: полицмейстер Третьего отделения[62] полковник Мозжухин, начальник сыскной полиции Крутилин, эксперт по анатомо-патологическим и анатомическим исследованиям Врачебного отделения Губернского правления Прыжов, участковый пристав Петербургской части ротмистр Лябзин, околоточный той же части Челышков.
Последний пришел на костылях и был встречен как герой. Начальство жало руку, фотографы пытались при помощи магния запечатлеть его мужественный профиль.
Кроме лиц официальных репортерами был сразу замечен князь Тарусов. Всех удивило, как по-приятельски он болтает с Крутилиным, которого вчера буквально растоптал на судебном заседании. Почти к самому началу в кабинет Лябзина, где проходила встреча, вошла княгиня Тарусова, что тоже стало сенсацией.
Ее здоровье еще утром вызывало опасения. Так, во всяком случае, сказал репортерам доктор Прыжов. Но, видимо, к вечеру состояние княгини улучшилось, и под присмотром того же доктора она прибыла в полицейскую часть Петербургской стороны.
С Диди они не виделись со вчерашнего вечера, с того момента, как Сашенька заснула. Всю ночь и весь сегодняшний день Дмитрий Данилович провел с Крутилиным. Вместе допрашивали свидетелей, вместе давали задания агентам, вместе анализировали добытую ими информацию. Вместе же отправились к Треплову. После долгих обдумываний обер-полицмейстер утвердил план, предложенный Крутилиным и Тарусовым, и даже обещался приехать на встречу с газетчиками, но в последний момент передумал и прислал Мозжухина.
– Федя приболел. Мне поручил присутствовать, – объяснил свое появление полковник.
Федей за глаза называли Треплова подчиненные.
– Ну-ну, – шепнул князю Иван Дмитриевич. – Похоже, испугался. Значит, в правоте нашей не уверен.
О состоянии Сашеньки Тарусову сообщали через посыльного, которого каждые два часа Крутилин отправлял извозчиком на Сергеевскую. Здоровье княгини улучшалось с каждым часом, в полдень она поела бульону, в два часа захотела оладушек со сметаной, в шесть написала, что ждет мужа с нетерпением, чтобы погулять. В ответ Дмитрий Данилович пригласил их с Прыжовым приехать в Петербургскую часть. Сашенька, как никто другой, достойна была увидеть финал!
Дмитрий Данилович бросился к ней, обнял:
– Осторожней… – прошептала Александра Ильинична.
– Я так люблю тебя, – в ответ еле слышно признался князь.
– Ну здравствуй, проказница! – прозвучал голос Ивана Дмитриевича.
– Ой, Крутилин! – вырвалось у Сашеньки.
– Не бойся, – прошептал Диди. – Иван Дмитриевич все знает.
– Все-все? – уточнила супруга.
– Даже дневник читал.
– Ой, мамочки! – Княгиня на миг зажмурилась, а потом развернулась к Крутилину с обворожительной улыбкой: – Здравствуйте, Иван Дмитриевич!
– Как ваше самочувствие?
– Отлично! Скажите честно, вы сердитесь?
– Уже нет. Кабы не вы… Впрочем, сами услышите!
Чем сильно княгиню заинтриговал.
Пискунов продолжил:
– После всплытия обезглавленного тела Телепнев с целью отвести от себя подозрение в злодеянии подкинул голову убитого Сидора Муравкина его брату Антипу.
Сашенька чуть не подскочила. Да что ж такое? Пономарь этот чушь несет, а Диди с Крутилиным сидят и улыбаются. Инфекционное слабоумие подхватили?
Возмущение княгини разделили репортеры. Сразу загалдели, а самый наглый, из «Вестника», прокричал вопрос:
– Разве не Осетров подкинул голову?
Пискунов был готов к каверзе. Схватив другой листок, все так же без выражения зачел:
– Следствие не нашло доказательств версии, что голова Сидора Муравкина была подкинута купцом Осетровым Калиной Фомичом, одна тысяча восемьсот тридцатого года рождения, русским, православным.
– Да как же? Ведь жена его свидетельствовала! – спросили с места.
– С большой степенью вероятности можно утверждать, что супруга Осетрова Аграфена Минична, в девичестве Саморокова, фамилия по первому браку Полуянова, оговорила мужа из ревности.
«С большой степенью вероятности…» был любимейший оборот Пискунова.
Судебный следователь снова испил воды и вернулся к первой из бумаг. Поручить Пискунову доклад было идеей Треплова, который при неблагоприятном исходе надеялся переложить ответственность на ненавистное Министерство юстиции.
Ознакомительная версия.
