Осторожность тут действительно не помешала бы: каждая половина здания имела свой дворик в форме буквы L, а парапеты были такие низкие, что через них легко можно было перекувырнуться прямиком в вечность. Однако скоро мы оказались на второй лестнице, которая выходила на крышу так же, как первая. И двадцать минут из следующих двадцати пяти мы провели в восхитительном экипаже, мчась на восток.
– Немного же поменялось в родной дыре, Банни. Больше стало светящейся рекламы, и самая жуткая безвкусица в городе – эта статуя всадника с позолоченными стременами и сбруей[43]. Почему бы им в придачу не вычернить ботинки этого дурачка и копыта его лошади? Больше велосипедистов, конечно. А раньше их было совсем мало, помните? Это может нам пригодиться… А вот и старый клуб – эк его упаковывают к юбилею ее величества! Клянусь Юпитером, Банни, туда непременно нужно зайти. Не высовывайтесь из экипажа на Пиккадилли, старина. Кто увидит вас, тот сразу вспомнит обо мне, и у Келльнера нужно быть ого-го какими осторожными… А, вот мы и на месте! Я уже говорил, что у Келльнера я грубый балаганный янки? И вам лучше прикидываться таким же, пока официант крутится рядом.
Нас отвели в маленькую комнатку на втором этаже, и на самом пороге я, даже я, знавший Раффлса в прежние времена, испытал потрясение. Стол был накрыт на троих. Я шепотом обратил на это его внимание.
– Да, кстати! – прогнусавил он. – Эй, парень, дамочка не придет, но раз накрыли, что уж теперь. Комната наша, все равно мне раскошеливаться!
Я никогда не был в Америке и меньше всего на свете хочу оскорбить американский народ, но и стиль, и интонация поразили мое неискушенное ухо. Я посмотрел на Раффлса, желая убедиться, что говорил именно он, – с ним никогда не мешает присмотреться повнимательнее.
– Какая еще дамочка? – в ужасе осведомился я при первой же возможности.
– Никакая. Они не захотели бы отдавать эту комнату для двоих, вот и все. Банни, мой Банни, за нас!
И мы чокнулись бокалами, в которых плескался золотистый “Штайнберг” тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года. Но едва ли я посмею замахнуться на описание изысканных блюда нашего ужина. Это был не просто ужин, не грубое чревоугодие – это был маленький пир для капризных богов, способный, пожалуй, удовлетворить самые безумные капризы Лукулла. И я – хлебавший баланду в Уормвуд-Скрабз[44], затягивавший пояс на чердаке в Холлоуэе – я восседал за этой невероятной трапезой! Где блюд не так много, но каждое – шедевр, было бы несправедливо выделять какое-нибудь одно – хотя вестфальский окорок в шампанском мучительно соблазняет меня это сделать. А что за шампанское мы пили – я говорю не о количестве, а о качестве! Ну да, “Поль Роже” восемьдесят четвертого года, мне ли жаловаться, и все же оно было не суше и сверкало не ярче, чем веселый плут, который тащил меня в преисподнюю да бросил на полпути, – но уж теперь-то я допляшу под его дудку до конца! Я хотел объяснить ему это. С тех пор как я вернулся в этот мир, я честно старался вести себя как можно лучше, но жизнь обращалась со мной все хуже и хуже. Но дальнейшие противопоставления и декларация о намерениях застыли у меня на губах, когда вошел официант с “Шато Марго”, потому что он принес больше, нежели великолепное вино, – он принес еще и визитную карточку на серебряном подносе.
– Проводите его сюда, – коротко приказал Раффлс.
– А кто это? – воскликнул я, когда официант ушел. Раффлс дотянулся до меня через стол и словно тисками сжал мою руку. В его пристальном взгляде блеснула сталь.
– Банни, я рассчитываю на вас, – сказал он тем прежним голосом, которому невозможно было сопротивляться, – и суровым, и обаятельным. – Я рассчитываю на вас, если тут начнется заварушка!
Больше он ничего не успел добавить – дверь распахнулась, и с поклоном вошел щеголеватый человек: сюртук, золотое пенсне, сияющая шляпа в одной руке, черный мешок в другой.
– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он со спокойной улыбкой.
– Присаживайтесь, – небрежно протянул Раффлс в ответ. – Что ж, позвольте мне представить вам мистера Эзру Б. Мартина из Чикаго. Мистер Мартин – мой будущий шурин. Это мистер Робинсон, Эзра, управляющий фирмой “Спаркс и Компания”, знаменитых ювелиров с Риджент-стрит.
Я навострил уши, но ограничился кивком. Я ни капли не верил, что могу хоть сколько-нибудь соответствовать моему новому имени и адресу.
– Я рассчитывал, что мисс Мартин тоже приедет, – продолжал Раффлс, – но она, к сожалению, неважно себя чувствует. Мы уезжаем в Париж на девятичасовом поезде завтра утром, и она побоялась, что чертовски измотается. Жаль разочаровывать вас, мистер Робинсон, – зато вы увидите, что я рекламирую ваши товары.
Раффлс поднес правую руку к электрической лампе, и на пальце блеснуло кольцо с бриллиантом. Я готов был поклясться, что пять минут назад его не было.
Лицо у торговца было разочарованное, но оно просветлело, когда он принялся рассуждать о стоимости кольца и о цене, за которую его продал. Мне предложили угадать цифру, но я благоразумно покачал головой. Редко в своей жизни я бывал столь молчалив.
– Сорок пять фунтов! – воскликнул ювелир. – И даже пятьдесят гиней было бы слишком дешево!
– Верно, – кивнул Раффлс. – Чертовски дешево, согласен. Но тогда, приятель, вы получили все сразу наличными, не забывайте об этом!
Меня в очередной раз дурачили, но не об этом речь. Я просто прерываюсь, чтобы отметить: все это действо доставляло мне живейшее удовольствие. Это так напоминало прежнего Раффлса, наше прошлое. Изменилось только мое отношение к происходящему.
– Добрый вечер, джентльмены, – сказал он со спокойной улыбкой.
Оказывается, эта мифическая леди, моя сестра, только что согласилась на помолвку с Раффлсом, который заваливал ее дорогими подарками, стараясь заманить под венец. Я не мог толком уразуметь, кто кому подарил кольцо с бриллиантом, но за него, очевидно, кто-то заплатил, и я погрузился в раздумья, гадая, когда и как. На землю меня вернули драгоценности из мешка ювелира. Они сияли в своих футлярах, словно электрические лампы. Мы трое склонились над ними, причем я понятия не имел, что произойдет дальше, но не исключал применения насилия. Полтора года в тюрьме не проходят даром.
Чего только мы не выбрали!
– Сейчас, – говорил Раффлс, – мы выберем за нее, а вы поменяете все, что ей не понравится. Так я вас понимаю?
– Таково мое предложение, сэр.
– Ну, Эзра, давай. Уж ты-то, думается мне, знаешь, что Сэди нравится. Помоги мне выбрать.
И мы выбрали – бог мой! Чего только мы не выбрали! Кольцо с бриллиантом в пол-ободка. Оно стоило девяносто пять фунтов, и мы даже не попытались заполучить его за девяносто. Затем бриллиантовое колье – двести гиней, не торговались ни на фунт. Это должен был быть подарок жениха. Свадьба, очевидно, была неминуема. Мне надлежало играть роль заботливого брата. Я не мог не оправдать возложенных надежд: вычислил, что ей понравится бриллиантовая звезда (сто шестнадцать гиней), но подсчитал, что не могу себе такого позволить, за что тут же получил пинок под столом. Я боялся открыть рот, когда звезда в конце концов была приобретена за цену около сотни. А затем обстановка накалилась, потому что заплатить мы не могли, хотя денежный перевод (заявил Раффлс) был “на полпути из Нью-Йорка”.
– Но я вас не знаю, джентльмены! – вскричал ювелир. – Не знаю даже, в какой гостинице вы живете!
– Я говорил вам, что мы остановились у друзей, – сказал Раффлс без злости, хотя был сокрушен и подавлен. – Но вы правы, сэр! Да, вы чертовски правы, и я последний человек, который попросит вас пойти на такой неоправданный риск. Я пытаюсь найти выход. Да, сэр, именно это я и пытаюсь сделать.
– Хотелось бы, чтобы вы его нашли, – сказал ювелир с чувством. – Не то чтобы мы сомневались, что получим деньги. Но есть четкие правила, которые я поклялся соблюдать… не то чтобы я старался для себя… да и потом – вы же говорите, что отправляетесь в Париж утром!
– Девятичасовым поездом, – задумчиво проговорил Раффлс, – и я столько слышал о ювелирных магазинах в Париже! Но это нечестно – нет, конечно, не обращайте внимания. Я пытаюсь найти выход. Да, сэр!
Он курил сигареты из коробки на двадцать пять штук; у меня и у торговца были сигары. Раффлс сидел нахмурившись, и взгляд его выражал глубокую задумчивость. Мне было совершенно ясно, что его планы пошли наперекосяк. Но этого они и заслуживали, невольно думалось мне, если он рассчитывал накупить добра на четыреста гиней в кредит, один раз заплатив процентов десять. Это казалось недостойным Раффлса, и я, со своей стороны, по-прежнему сидел готовый в любой момент вцепиться в горло нашему гостю.
– Мы могли бы послать вам деньги по почте из Парижа, – протянул Раффлс. – Но как мы можем быть уверены, что от вас не будет никакого подвоха и вы вышлете нам те самые украшения, которые мы выбрали сегодня?
