Сутенер, издав вздох полного отчаяния, рухнул в кресло и от охватившего его ужаса не смог вымолвить ни слова.
– Слава богу, – облегченно промолвил Джон Корнуоллис и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на Питта. В противоположном конце ложи Шарлотта и ее мать Кэролайн, склонившись, с интересом смотрели в партер на входившую и выходившую публику. Половина спектакля была уже позади.
Джошуа Филдинг, новый муж Кэролайн, был звездой спектакля. Томасу было немаловажно знать, как воспримет его начальник новость о том, что мать его жены вышла замуж за актера, который к тому же был на много лет ее моложе. Но если Корнуоллис и нашел в этом что-то необычное, то, будучи человеком воспитанным, и виду не подал. Равным образом он ничего пока не сказал и о спектакле – довольно эмоциональной и ломающей каноны драме, которая поднимала непростые вопросы. Если бы суперинтендант узнал содержание пьесы раньше, он едва ли рискнул бы пригласить на нее своего начальника. С Микой Драммондом все было по-другому. Питт хорошо знал его пристрастия и слабости, знал, что могло оскорбить его чувства, а что нет. Новый же шеф пока оставался для Томаса незнакомцем. Они слишком мало работали вместе – по сути, только над делом Ады Маккинли, а оно оказалось не таким сложным и опасным, каким грозило стать вначале. Его вполне можно было не передавать Томасу. Но кто мог знать это тогда?
Корнуоллис провел рукой по волосам и невесело улыбнулся.
– Призна́юсь, я думал, что это дело будет гораздо более неприятным, – сказал он с удовлетворенным вздохом. – Нам чертовски повезло, что убийцей бедной женщины оказался ее сутенер. По сути, это почти семейная драма. – На высоком лбу Джона появилась тонкая морщинка. Несмотря на эти успокаивающие слова, он держался не очень уверенно. Безукоризненный фрак и белая манишка не скрывали странной скованности его тела. Казалось, он чувствовал себя не совсем уютно в этой обстановке.
Шарлотта и Кэролайн продолжали разглядывать зрителей в партере.
– Неужели всего лишь несчастливая случайность заставила нас подозревать Финли Фитцджеймса? – понизив голос, спросил помощник комиссара полиции, стараясь, чтобы их не услышали. Чувствовалось, как ему не хочется говорить о работе сейчас, но он был вынужден это обсудить.
– Я не очень верю в такие случайности, – задумчиво согласился Питт.
Он тоже был доволен такой скорой развязкой. Во всяком случае, теперь без особых трудов будет доказано, что убийцей является Костиган. Однако некоторые аспекты этого дела продолжали беспокоить Томаса. Арест сутенера и его допросы так и не смогли многого объяснить.
– Какой из значков оказался подлинным? – спросил Джон, словно читая мысли своего подчиненного. – Первый, найденный в постели убитой, или второй? Или же оба, поскольку и тот и другой были заказаны самим Фитцджеймсом?
Из соседней ложи донесся смех и восторженные возгласы. Внизу шумел партер.
– Не знаю, – ответил Питт. – Первые значки клуба заказывал Хеллиуэлл. Но он уверяет, что не помнит, к какому ювелиру тогда обратился, а свою собственную эмблему куда-то задевал.
– А что говорят остальные двое? – поинтересовался Корнуоллис.
– Они тоже не помнят ювелира, а свои значки давно потеряли. – Томас пожал плечами. – Я подозреваю, что Финли сам заказал копию, чтобы подтвердить свою невиновность или, во всяком случае, поставить под сомнение подозрения полиции.
– Следовательно, значок, найденный в Пентекост-элли, – это и есть его подлинный значок? – Джон быстро повернулся и посмотрел в лицо суперинтенданту. Всякая попытка непринужденной беседы исчезла. – В таком случае при чем здесь Костиган? Я не совсем понимаю.
– Я тоже, – признался Томас.
Он хотел было объяснить, но ему помешал стук в дверь ложи. Вошел Мика Драммонд. Он поздоровался с Шарлоттой и Кэролайн и, как только правила этикета позволили ему, подошел к Питту и Корнуоллису. Высокий, худой, с орлиным профилем, Мика был приятным и светским человеком, умело научившимся скрывать свою природную стеснительность.
– Примите мои поздравления, – искренно промолвил он, глядя на обоих бывших коллег. – Потенциально крайне неприятное расследование успешно завершено. Вашей большой победой следует считать и то, что многое не попало в прессу. А это дорогого стоит, поверьте мне. До меня дошли слухи, что Огастес Фитцджеймс весьма удовлетворен. – Драммонд усмехнулся. – Боюсь, что слово «благодарен» было бы сильным преувеличением, когда речь идет о таком человеке, как он, но мне кажется, он это оценит и не забудет, и, кто знает, возможно, в будущем вы обретете союзника.
– Лишь в том случае, если его враги станут нашими врагами, – сухо резюмировал Джон. – Он из той породы людей, которые помнят обиды, но забывают добрые услуги. Хотя наше расследование меньше всего ставило своей целью угодить ему, – быстро добавил он. – Если бы Питту удалось доказать, что его сын виновен, я арестовал бы его столь же охотно, как Костигана, да и любого другого.
Драммонд снова улыбнулся.
– Я не сомневаюсь в этом. И все же рад, что такая необходимость не возникла. – Он бросил взгляд на Томаса, но затем снова обратился к Корнуоллису: – К сожалению, мы мало чем способны помочь в тех случаях, когда подобные трагедии касаются самых уважаемых семей. Эти дела оказываются наиболее трудными и неприятными.
В памяти суперинтенданта возникли подробности трагедии, постигшей семью Элинор Байэм, которая теперь стала женой Драммонда. Он вспомнил боль и тревогу тех дней и их ужасный финал. Чуткость и понимание, выказанные тогда Питтом, связали их с Микой узами дружбы и доверия. Между Томасом и Корнуоллисом, которого он, бесспорно, уважал, такой близости пока не возникло.
Еще раз обменявшись несколькими словами с дамами, похвалив пьесу и поздравив Кэролайн с успехом Джошуа, Драммонд, извинившись, покинул ложу.
Питт, повернувшись к своему начальнику, хотел было продолжить прерванный разговор, но тут снова раздался стук, и на этот раз в ложу с высоко поднятой головой вплыла леди Веспасия. Она, как всегда, была великолепна. Решив сделать свое посещение спектакля знаменательным событием, пожилая дама облачилась в богатое платье, где шелк цвета лаванды сочетался с серебряно-серой тафтой. На ком-то другом эти цвета показались бы холодными, но не на леди Камминг-Гульд с ее серебряной сединой и бриллиантами в ушах и на шее.
Питт и Корнуоллис мгновенно встали.
– Восхитительно, моя дорогая! – воскликнула тетушка, обращаясь к Кэролайн. – Какой очаровательный мужчина! Столько благородства и умения держаться на сцене!
Миссис Филдинг зарделась от удовольствия и, почувствовав это, покраснела еще больше.
– Благодарю вас, – смущенно произнесла она. – Мне кажется, он действительно хорош в этой роли.
– Он ведет ее великолепно, – поправила ее Веспасия. – Словно она написана для него. Я в этом уверена. Добрый вечер, Шарлотта, добрый вечер, Томас. Ты, должно быть, доволен своими успехами? Добрый вечер, Джон.
– Добрый вечер, леди Камминг-Гульд. – Корнуоллис чуть склонил голову. Однако он был обрадован и смущен. Питт внимательно посмотрел на начальника и понял по выражению его лица, что тот наслышан об отдаленном родстве Шарлотты с Веспасией. Поэтому Джон не был особенно удивлен ее появлением в их ложе.
– Замечательно! – продолжала старая леди, чуть подняв одно плечо и не собираясь разъяснять, к чему именно относится это восклицание. Снова повернувшись к Кэролайн, она одарила ее улыбкой. – Я очень довольна, что пришла сюда. Ни в коем случае не думайте, что иначе мне пришлось бы провести вечер в опере, где дают Вагнера – что-то помпезное, с вмешательством богов и рока. Я предпочитаю обреченную любовь по-итальянски, со всеми человеческими слабостями, которые мне более близки и понятны, чем всесилие судьбы, чего я не понимаю, или предопределение, во что не верю и верить не собираюсь. Такая вера уничтожает все человеческое, что в нас еще сохранилось.
Мать Шарлотты открыла было рот, чтобы что-то добавить, но вовремя одумалась. Это было бы весьма некстати, и, кажется, никто этого не ждал, а менее всех – неумолкавшая леди Камминг-Гульд.
– К тому же я не могла обречь себя на мучения видеть, как самодовольно пыжится Огастес Фитцджеймс, – продолжала Веспасия с упреком. – Не знаю, действительно ли он любит Вагнера, или просто считает, что ходить на него – это признак хорошего вкуса, но он не пропускает ни одной его оперы, тем более премьерных постановок, неизменно в обществе жены, шею и грудь которой украшают все сокровища южноафриканских алмазных копей. Видеть его физиономию было бы еще худшим испытанием, чем слушать вопли Брунгильды, Зигелинды, Изольды и прочих. Единственным развлечением оставалось бы смотреть на публику и по лицам определять, кому еще хуже, чем мне.
