Когда офицеры появились в палате, фельдфебель лежал на койке и скулил. Он был основательно напуган. Увидав начальство, попробовал встать, но у него не получилось…
– Лежи! – приказал барон. – Ну что я тебе говорил? Ты им живой не нужен! Сознавайся, облегчи душу.
– Ваше высокоблагородие! Ничего не утаю! Велите только, чтобы мою персону усиленно охраняли! Никого пусть не пускают. И решетки на окна непременно!
Таубе рассердился:
– Это кто тут персона? Ты, что ли? Говори живо, как с Гизбертом снюхался!
И фельдфебель стал рассказывать:
– Самого-то его я ни разу не видел и показаний дать не могу. Только на его лакея Смидовича. Он опять из ляхов, близкий к их высокородию человек. Вот тот Смидович меня и совратил.
– На что?
– Побеги спотворить. На другой, значит, манер, не как «иваны» бегут.
– Что такое «на другой манер»?
– Ну, когда бумаги имеются.
– Выражайся яснее!
– Ну… как же вам обсказать-то?
Тарасюк запутался в словах, но быстро нашелся:
– Когда, значит, в тайгу собирались фартовые, то моя задача была одна – облебастрить, как с тем же Шуркой Аспидом. Сначала выпустить их золотишко помыть. С возвратом в узилище. Потом, стало быть, они делали ноги, а я помогал через пали перелезть. Их искали при Татарском проливе, а фартовые шли на Охотское море. Японцы их сопровождали.
– Что за японцы? Откуда они взялись?
– Не могу знать. Уже третий год, как они повозле Рыковского живут. С весны до осени – зимою их не бывает. Где-то на мелких речках у них лагерь. Только «иваны» сбегают, косоглазые тут как тут. Ведут их до моря и сажают там на судно. И опять все тихо…
– Ты как с ними договаривался?
– Приходил от них человек, по ночам. Мало-мало по-русски говорит, понять можно. Мы сверяли с ним список, считали по головам. Он давал золото. Ну я в назначенный день ставил начальником караула или Щекатурина, или Точилкина. Им тоже часть песку перепадала.
– Ясно. Засадим и их. Дальше!
– Дальше сам побег. Мастерили его фартовые, а мы только подсобляли. Вот. А когда поляки или жиды уходили, там еще проще было. Те никуда не драпали, по тайге не скитались. Бутаков получал на них бумагу: перевести в другой округ. Их собирали в партию: статейные списки, довольствие, чин чином, как полагается. А ко мне приезжал Смидович, про которого я рёк…
– Кто тебя, дурака, научил этим глупостям? Персона, узилище, рёк… Журналов, что ли, начитался?
– Так точно.
– Вредно русскому фельдфебелю журналы читать. Плохо выходит! Ну, продолжай.
– Слушаюсь. Указанный Смидович привозил мне деньги. Помене получалось на круг, чем за «иванов». И бумажками, а не песком. Но тоже ничево… Главное – риску никакого. Ну, я опять снаряжал конвой из Щекатурина с Точилкиным.
– И куда они отводили партию?
– До Пороная. Там садили в лодку и сплавляли до устья. Японцы их принимали и помещали на судно. Дальше нас не касалось.
– А где Смидович деньги брал, чтобы с тобою расплатиться?
– Не знаю.
– Выходит, со статским советником Гизберт-Студницким ты лично не общался?
– Никак нет. Но догадаться несложно, что без него такие деяния… дела то есть, провернуть нельзя. Бумаги-то он подписывал!
– Ладно. Перескажешь все это аудитору, он оформит как добровольное признание.
– Спасибо, ваше высокоблагородие.
– Никого к тебе больше не пустим, кормиться станешь из роты.
– Век буду Бога молить… Прощенья просим… за служебные наши проступки…
– У суда проси. Что за поселенец тебе яду принес?
– Незнакомая мне личность. Но сказался от Смидовича. Я обрадовался, что не забыли! А оно вона как вышло…
На этих словах фельдфебель зашлепал синими губами и впал в забытье. Офицеры крикнули доктора, а сами отправились к начальнику караула. Мешковатый, но сообразительный подпоручик доложил, что велел арестовать поселенца Заварзина сразу после покушения. Сейчас тот сидит в свободной камере. Канючит, что хотел только заработать косушку… Мужика вызвали на допрос, и он подтвердил рассказ фельдфебеля. Нанял его Смидович. Вручил косушку и попросил отнести на гауптвахту посылку с пирогом. А то ему самому некогда. Вот, отнес на свою голову… Заварзин подписал показания и был отпущен. Вскоре под усиленным караулом был доставлен и лакей. Рослый и вальяжный, он больше походил на записного театрала, чем на ссыльнокаторжного. На вопросы Смидович отвечать отказался и стращал военных своим хозяином. В итоге он сел в карцер. А вечером стало известно, что Заварзин отдал богу душу. Выпил подаренную лакеем водку и умер. Видимо, в косушке был яд, чтобы избавиться от свидетеля. И лишь расторопность начальника караула доставила следствию признания поселенца.
После ужина барона Таубе вызвал к себе Кононович.
Объяснение началось бурно. Генерал сидел, но офицеру сесть не предложил и сказал неприятным фальцетом:
– Подполковник! На каком основании вы арестовали лакея моего помощника?
– Ваше превосходительство, – почтительно начал барон, – позвольте поинтересоваться, почему вы озаботились судьбой этого человека? У вас в подчинении таких тысячи.
– А потому, миластадарь, что я начальник острова! Я, а не вы! Или флигель-адъютантские аксельбанты в голову ударили? Сейчас вот отобью экспресс военному министру, чтобы вас немедленно заменили!
– Во-первых, это ничего не даст. А во-вторых, выслушайте сначала мои объяснения.
– Извольте!
– Сегодня утром упомянутый вами лакей – его фамилия Смидович – пытался отравить фельдфебеля Тарасюка. Тот замешан в побеге уголовных из Рыковской тюрьмы. И находится сейчас на гарнизонной гауптвахте. Вот рапорт доктора. Несчастный случай исключен, было именно умышленное отравление. А это показания некоего Заварзина, который и принес посылку с ядом. По просьбе Смидовича. Заварзин дал эти показания и ушел пить водку, которую перед тем получил от поляка. Выпил – и умер. Так лакей избавился от свидетеля, правда, с запозданием.
Генерал пробежал глазами бумаги, неприязненно уставился на барона и спросил:
– Ну и что?
– Попытка убийства лица, в отношении которого нами ведется следствие. Я должен разобраться.
– Немедленно передайте лакея в окружное управление полиции. Разбираться будут там!
– Следствие открыл батальонный аудитор. И он доведет его до передачи в военный суд.
– Нет, я немедленно телеграфирую военному министру! Прислали черт-те кого!
– Тарасюк помогал устраивать побеги. Была целая организация, и следы ведут сюда, в Александровский пост. Попытка устранить такого свидетеля – не шутка.
– Какие следы, какая организация! – покрылся белыми пятнами генерал. – Вы в своем ли уме?!
Таубе выложил на стол несколько листов бумаги.
– Вот. Это списки. Их нашли в тайнике у фельдфебеля. Поляки, евреи, кавказцы – общим счетом двадцать восемь человек. Все они распоряжениями из вашей канцелярии были переведены в другие округа.
– Значит, тому была необходимость. Вам что за дело?
– Эти люди выбыли из Тымовского округа, но никуда не прибыли. Они бежали с Сахалина. Вот признание фельдфебеля Тарасюка.
Кононович схватил протокол допроса и начал его читать. По мере ознакомления с текстом голова генерала стала клониться книзу. Дойдя до конца, начальник острова кивнул на стул.
– Садитесь.
Таубе сел. Кононович смотрел тревожно, костяшки его пальцев побелели.
– Скажите, вы тоже прибыли сюда для секретного расследования? Как и Лыков?
Барон вынул из кармана документ и протянул его генералу. Это был открытый лист, подписанный товарищем министра внутренних дел Плеве. Тот обязывал всех чинов МВД оказывать флигель-адъютанту подполковнику барону Таубе полное содействие.
– Ваша догадка верна. Ведется секретная операция силами двух министерств: военного и внутренних дел.
– Почему мне об этом не сообщили?
– Ваше начальство донесло до вас истинную цель командировки надворного советника Лыкова. И просило держать ее в тайне. Но вы немедленно разгласили эту тайну подчиненным.
Кононович хотел сказать что-то резкое, но передумал. А Таубе продолжил:
– Владимир Осипович, у вас на острове творятся очень нехорошие вещи. Люди бегут десятками. Им помогают почему-то японцы… Никакой фельдфебель и никакой лакей не могли бы организовать дело в таких масштабах. Тут банкуют чины повыше. В ваших же интересах выяснить, кто именно злоупотребил вашим доверием.
– Я…
– Некоторые распоряжения о переводе подписаны лично вами.
Генерал развел руками, кивая на заваленный бумагами стол:
