Еще не справившись с дрожью, Летиция задрала ему рукав. Рана оказалась неглубокой, Но ирландец все жаловался:
– Мне больно! А для дела понадобятся обе руки!
– Какого дела?
– Того, о котором я хочу вам рассказать. Но теперь разговор откладывается. Две смерти – дурное предзнаменование. Я не могу сразу вернуть Ему долг, но, по крайней мере, обязан сделать первый шаг. Прощайте, Эпин! Потолкуем завтра.
Он рысцой побежал по переулку, придерживая перевязанную руку.
– Куда вы?
– В бордель! Я должен посеять новые семена! Ведь урожай будет только через девять месяцев!
О, люди, как же вы смешны с вашими нелепыми верованиями и суевериями! Гарри Логан из вас – еще не самый нелепый.
Глава шестнадцатая
Что-то начинает проясняться, а что-то еще больше запутывается
Ирландец убежал «сеять семена», а мы остались в темном переулке, в окружении бездыханных тел.
Одно из них, впрочем, еще подавало признаки жизни. Лысый разбойник по прозвищу Тыква, которого Гарри отказался учитывать в своих деликатных взаимоотношениях с Господом, шевелился и жалобно стонал.
Должно быть, вспомнив о своих лекарских обязанностях, а может быть, просто из сострадания, Летиция приблизилась к раненому.
– Ничего не вижу, – пробормотала она. – Нужно перетащить его на открытое место…
Взяла под мышки и оттащила к углу, где тень от домов не закрывала луны. Тыква хрипел: «Оставь меня… Больно! Будь ты проклят…», но Летиция не обращала внимания на его жалобы.
Она сняла парик, сунула его в шляпу и пристроила голову умирающего на эту импровизированную подушку. Из бочки, что стояла под водостоком, зачерпнула воды, и обмыла Тыкве лицо, смочила губы. Потом расстегнула окровавленную рубаху и вздохнула. Тут не помог бы и куда более опытный врач. Я повидал на своем веку немало ран и сразу понял, что пуля пробила бедняге легкое.
– Мне конец, – сипел Тыква. – Дай мне глоток рома. Ради Бога! Дай… У Джима за пазухой всегда есть фляга…
Летиция сходила за ромом. Приподняв раненому голову, дала выпить.
Тыква жадно забулькал и не остановился, пока фляга (между прочим, сделанная из маленькой тыквы) не опустела. Огненный ром натворил на свете немало бед, но в данном случае его действие было благотворно или, во всяком случае, милосердно.
Бандит (а я все еще полагал, что мистер Тыква – разбойник с большой дороги) перестал стонать и корчиться.
– Хорошо… – сказал он почти спокойным голосом. – Я не могу пошевелиться, от ног поднимается холод. Скоро я подохну. Но сейчас мне хорошо. Спасибо тебе, парень, что помог мне в мой смертный час. Не уходи, а? Побудь со мной до конца. А за это я дам тебе добрый совет.
– Ты лучше молчи, из тебя уйдут последние силы.
Тот качнул головой:
– Минутой раньше, минутой позже… Совет вот какой. Не связывайся с рыжим дьяволом. Он попользуется тобой, а потом воткнет нож в спину. По тебе видно, что ты славный парнишка, из хорошей семьи. Не верь Логану! Он поманил тебя сокровищами Сан-Диего, я знаю. Но учти: Гарри ничего не делает просто так.
– О каком сокровище ты говоришь? – спросила Летиция.
А я сразу вспомнил рассказ о Невезучем Корсаре и его пропавшем корабле.
– Гарри не говорил тебе о сокровище капитана Пратта? Тогда тем более. Я не хочу унести эту тайну в могилу. Пусть все знают, все… Пока у меня еще есть силы, слушай. Это будет мой прощальный подарок конопатому мерзавцу…
Тыква оскалил редкие зубы, но вместо смеха из горла вырвался стон.
– У шотландца Хью в сапоге должна быть фляжка из черепахового панциря. Может, там еще что-то осталось? Мне нужно подкрепиться. Прежде чем сдохну, я должен тебе все рассказать. А ты труби об этом повсюду…
Он осушил и вторую емкость, после чего заговорил быстрее. В этом оживлении я увидел несомненные признаки близящейся агонии.
– Слушай же. Шли мы из Сан-Диего, радовались добыче. Такого богатства не доставалось еще никому. Двадцать сундуков золота и серебра! Я думал, куплю на свою долю кабак или даже гостиницу, женюсь, буду жить припеваючи… А Мордатый Джим, он у нас был самый башковитый, говорит: «Все себе заберем. Тогда, говорит, ты себе не кабак – дворец купишь». Ребята слушают, сомневаются. Сундуки-то все у нас, на «Бешеном», это правда. Но сзади еще два корабля… Тут вдруг буря, страшенная. Раскидала всю эскадру. Наш фрегат сел на мель возле какого-то паршивого островка. Логан знает, что это за остров. Гарри, он был у Пратта штурманом… Как ураган прошел, стали мы корабль с мели тянуть. Мордатый Джим опять за свое: Бог, говорит, нам помог. Дураки будем, если упустим свою удачу. Ну и уговорил. Вышли мы на палубу, все семьдесят семь душ. Вот так – мы, на той стороне – только Пратт с Логаном, да лейтенант Брикс. А все равно страшно. Пратт, чертяка клешастый, на расправу короток был. И ничего никогда не боялся. Поэтому кричим хором, как сговорились: «Подымай, капитан, черный флаг! Не желаем больше служить королю!» Он, конечно, за саблю и на нас – хотел рубиться. Но Логан его за пояс ухватил, зашептал что-то. Мы ждем. Заранее меж собой сговорились, что не отступимся. Коли Пратт хочет быть нашим капитаном – его воля, а заартачится – конец ему. Послушался Пратт хитрого ирландца. Это мы потом только поняли, что Гарри насоветовал нас обдурить, а тогда обрадовались. Когда капитан сказал, что будь, мол, по-нашему, «гип-гип-ура» кричали и шапки кидали. Потому что с таким вожаком все нипочем. Опять же никто из нас навигации не знал, карту читать не умел… А Джереми говорит: «Давайте добычу на острове спрячем. Нечего нам такое сокровище по морю возить. Корабль у нас ядрами пробитый, бурей потрепанный, в трюме течь. Не дай Бог потонет. Пойдем на Тортугу, купим там новое судно, а после вернемся». Выбрали мы десять человек, кому можно доверять. И высадились они вместе с Праттом и Логаном на берег… Что рома-то, нет больше?
Тыква высосал из обеих фляг последние капли. Это его немного подкрепило.
– Сундуки погрузили в шлюпки, полдня перевозили на берег. Там мели, близко к острову не подойдешь… Ждали мы их пять суток, на якоре. Но вернулись только Пратт и Логан. Беда, говорят, на нас дикари напали. Всех поубивали, мы насилу ноги унесли. Вот гады! Ясное дело – поубивали наших товарищей, а добычу спрятали! Хотели мы связать их, да подвергнуть пытке, но не тут-то было. Пратт здоровенный, с полдюжины ребят поубивал-покалечил. Гарри тоже ловок, как вьюн. Да еще лейтенант Брикс им помог. Лейтенанту, правда, Мордатый Джим кишки выпустил…
Силы Тыквы были на исходе. Он говорил еле слышно, и Летиции пришлось наклониться к самым его губам. Я прыгал по земле, взволнованный рассказом.
– Что было дальше? – спросила девочка.
– …Мы бы с ними справились, но сумасшедший Пратт залез в пороховой погреб, заперся там и кричит: «Подорву корабль к чертовой матери!» И Логан с ним тоже был… Спустите нам парусный бот, говорит, а сами все идите в трюм. Дайте нам уплыть, потом делайте, что хотите. Ну, мы посовещались. Джим говорит: пускай плывут. Мы их на корабле догоним. Никуда не денутся… Сделали мы все, как велел Пратт (а придумал Гарри, это наверняка). Приготовили бот, сами спустились в трюм. Наверху что-то прогрохотало. Джим говорит: пора, ребята, вперед! Мы кинулись по лестнице, а люк открыть не можем. Пратт, дьявол двужильный, сверху две палубные пушки прикатил. Сколько мы ни бились, никак не вылезти. Пришлось топором через две переборки прорубаться. Пока выбрались, бота и след простыл… Несколько дней рыскали мы наугад по морю, ну и налетели на риф недалеко от Мартиники. Все кроме Джима, меня и шотландца Хью потопли… Два дня нас на обломке мачты по волнам носило. Потом рыбаки подобрали, привезли в Фояль. И говорят нам: был тут третьего дня Гарри. Один. Сказал всем, что корабль погиб, а капитана Пратта акулы сожрали. Сел Логан, подлый убийца, на французский бриг и уплыл невесть куда… Джим говорит: баба у него тут с ублюдком. Рано или поздно Гарри к ним вернется. И отведет нас к сокровищу Сан-Диего. Будем караулить, ребята… Сколько мы за этот год набедовались, ожидаючи… За то, что мы британцы, чуть в тюрьму нас не посадили. Но мы сказали, что мы больше не подданные короля Вильгельма, а вольные флибустьеры. Отпустили… Чтоб с голоду не подохнуть, чего только не делали. Даже на большую дорогу выходили. Мы с Шотландцем уже отчаялись. Один Джим верил. И вот сегодня…
Не договорив, не вскрикнув, даже не захрипев, Тыква вдруг откинул голову назад и умолк на полуслове. Он был мертв.
Летиция прикрыла ему глаза и стала читать отходную:
– «Иисус милосердный, возлюбленный души, молю Тебя ради мучений Твоего наисвятейшего сердца, ради печалей пречистой матери Твоей, обмой драгоценной Твоею кровью грешников земных, кто ныне страдает и умрет…»
А я потратил время с большей пользой: начал сопоставлять факты. И многое мне открылось – будто раздвинулись шторы, и в темную комнату хлынул свет.
– Ах, ах, ах! – закудахтал я почти по-куриному. Да перестань же ты молиться, глупая девчонка! Шевели мозгами!
