Но ему не хватило проворства. Вынырнув из-под руки, она выхватила его меч и высоко занесла, держа обеими руками. Дзото завизжал в страхе, пытаясь прикрыться руками, когда мать Тацуо обрушила на него меч. Клинок, соскользнув с головы, рассек ему плечо. Кровь брызнула в разные стороны. Дзото пронзительно визжал. Во второй раз она не промахнулась и вонзила меч глубоко в грудь. Дзото выпучил глаза, в горле у него забулькало, и тело, облаченное в пурпурный шелк, содрогнувшись, рухнуло на пол. Из открытого рта, пузырясь, хлынула кровь, глаза остекленели.
Тора не успел остановить несчастную женщину, когда та, вырвав смертоносный клинок из груди Дзото, замахнулась, чтобы вновь пронзить мертвое тело.
Тора нашел Акитаду в храме Будды — тот стоял, отрешенно глядя на гладкое золоченое лицо божества.
— Господин!
Акитада не ответил.
Тора вздохнул, переминаясь с ноги на ногу.
— С вами хочет поговорить лейтенант Накано.
— Скажи ему, чтобы ушел.
— Накано опознал одного из монахов.
— Тора, оставь меня одного!
Тора колебался, потом выпалил:
— Монах, которого он опознал, раньше был в гарнизоне лейтенантом. Некий Оно. Он руководил охраной двух караванов. После истории с первым сказал, что чудом спас свою жизнь, когда на них якобы напали грабители. Во второй раз он не вернулся, и его сочли погибшим. А теперь вот оказалось, что он состоял в шайке Дзото.
Акитада повернулся. Тора смотрел на него с беспокойством.
— Сообщи губернатору, — бесцветным голосом проговорил Акитада. — Только ради Бога, ради всего святого, оставь меня одного!
Он вернулся к своим раздумьям перед статуей. Удаляющиеся шаги Торы смолкли, и гробовая тишина повисла в полумраке пустынного храма.
Губы у этого Будды были мягкие, полные, красиво очерченные, как у ребенка. Но этот Будда не улыбался. Его полуприкрытые глаза смотрели вроде бы на Акитаду, но была в этом взгляде какая-то неизъяснимая отчужденность. Благодаря мерцающему пламени свечей и масляных ламп казалось, будто Будда дышит.
— Амида! — обратился к нему Акитада. — Но почему же дитя? Зачем губить семя, которое даст цветы и плоды?
Ответа не было. Одни люди верили, что Будда повсюду, заключенный в каждом существе, даже в человеке. Другие же часы напролет твердили его имя в надежде, что он явит им свой лик или уготовит местечко в раю. Погибший малыш молился целыми днями. Попал ли он теперь в рай? И попал ли туда Дзото, который тоже молился? И что тогда представляет собой этот мир, этот ад, где люди так мучительно борются и так мучительно любят, моля равнодушных богов о лучшей доле?
Прилетевший откуда-то мотылек заметался в пламени свечи перед образом и мгновенно погиб, обронив обугленные крылышки и оставив после себя только мимолетный дымок.
Теперь эта несчастная женщина предстанет перед судом за убийство Дзото. Возможно, сраженная горем, она даже не видела, как пришел ее муж, как смотрел он, беззвучно плача, на мертвое тело сына. Он обнял жену за плечи — жест, полный любви и отчаяния. Шептал ей какие-то нежные слова, умоляя подумать о других детях, о нем самом и об их стареньких родителях.
Но она, словно окаменев, молчала, даже когда солдаты уводили ее.
Женщины способны на ярость и живут по собственным правилам, непостижимым для их мужей. Ведь мужчины обычно следуют самым простым законам, руководствуясь честолюбием и чувством долга — как они его понимают, — а силу свою считают чем-то естественным, данным им по праву рождения. И не особенно горюют, если женщинам и детям приходится страдать от их неудач и поражений.
Акитада оторвал взгляд от сгоревшего мотылька и вновь посмотрел в золотое лицо божества. Будду всегда изображали в мужском обличье. С большими ушами — чтобы он мог слышать молитвы — и выпуклым лбом — признаком всеведения. Возможно, Амида и впрямь читает его мысли.
От внезапного движения воздуха пламя свечи задрожало, и тень легла на золотое лицо. На мгновение Акитаде показалось, что Будда заглянул ему в глаза и едва заметно кивнул.
— Господин! — В зал на цыпочках снова зашел Тора. — Паланкин ждет. Пора возвращаться.
Тяжко вздохнув, Акитада отвернулся от статуи.
— Да, — сказал он. — Нужно возвращаться. Я должен защитить эту несчастную женщину. Скажем в суде, что Дзото напал на меня и она выхватила у тебя меч, чтобы спасти мою жизнь.
Поначалу у Торы отвисла челюсть, но потом он быстро кивнул.
По дороге в город, сидя в паланкине, Мотосукэ постепенно приходил в себя, и вскоре от его горестного, скорбного вида не осталось и следа. Беспокойно наблюдая за бледным мрачным лицом Акитады, он заговорил:
— Я понимаю, что вы теперь должны чувствовать. Несчастный малыш… Ведь вы же не могли этого предвидеть. Сейчас нужно думать о том хорошем, что станет результатом сегодняшнего дня. И вы должны помнить о будущем. Вы блестяще провели расследование. Я обязательно особо отмечу это перед его величеством во время высочайшей аудиенции. Я отчетливо вижу, как далеко вы продвинетесь в служении нашей стране.
Акитада приподнял шторку. Они въезжали в город. Люди выстроились по обочинам, почтительно склоняя головы перед их паланкином. Вот что значит власть!
Мотосукэ, по-прежнему с тревогой поглядывая на него, продолжал бодриться.
— По правде сказать, нам на самом деле невероятно повезло. Злобные женщины повесились, Икэду отправил на тот свет ваш неподражаемый Сэймэй, а с Дзото разделалась несчастная мать. Кто знает, сколько еще неприятностей могли доставить нам все эти убийцы, если бы были нынче живы.
Акитада промолчал. Он нащупал в поясе крохотные гладкие шарики — прохладные камешки розового кварца. Молельные четки.
На следующий день они собрались в резиденции губернатора для неофициального предварительного слушания.
В приемной на возвышении сидели Акитада, Мотосукэ и местные сановники. Среди них были начальник полиции провинции, старший судья, градоначальник и глава городского собрания. Сэймэй и двое мелких чиновников сидели ниже за маленькими столиками, приготовив бумагу и писчие принадлежности. Суд собирался выслушать свидетелей по делу монахов-изменников.
Акитада не спал, даже не прилег. Он вообще сомневался, что когда-нибудь обретет покой. Осунувшийся, с покрасневшими глазами, он механически зачитал обвинения против Дзото и его сообщников и попросил судью приступить к слушаниям.
Судья, дородный мужчина с густой черной бородой, пришел в замешательство.
— Ваше превосходительство, должно быть, осведомлен, что настоятель имеет много влиятельных друзей в Кацузе. К тому же, насколько мне известно, буддийское духовенство в большом почете в столице. Некоторые члены императорской семьи сами являются настоятелями. Кто может поручиться, что нас не призовут к строгому ответу за это дело?
— Дзото мертв, — сказал Акитада. — И если вы наберетесь терпения, то ознакомитесь со всеми свидетельствами против него и его сообщников. Их преступления имели такой характер и размах, что никто в столице не сможет замолчать эти злые деяния, даже верхушка буддийского духовенства.
Судья нервно прокашлялся.
— Надеюсь, ваше превосходительство не истолкует это неверно, но у нас огромное число заключенных, а мои дела, назначенные к слушанию по двум убийствам, требуют немедленного рассмотрения. Может, нам следовало бы послать в столицу за подкреплением — пусть пришлют еще судей и судебных исполнителей?
Акитада попытался взглянуть на этого человека с пониманием и сочувствием. Этот судья только что получил очень запутанное и политически опасное дело и боялся бюрократических осложнений не меньше, чем тяжелой работы. Но Акитада ничем не мог ему помочь и не в силах был освободить от этих страхов.
— У нас мало времени, — сказал он. — Вам помогут люди губернатора, к тому же здесь есть еще судьи. Большая часть бумажной работы уже завершена, и все необходимые свидетели будут в вашем распоряжении. Кроме того, большинству преступников предъявляются схожие обвинения.
Судья молча кивнул.
В зал вошли трое монахов, вызвав своим появлением ропот сочувствия. Двое из них выглядели совсем больными — худые ноги дрожали от слабости, глаза слезились и беспомощно моргали от яркого света. Их, конечно, отмыли, побрили и переодели в чистую одежду, но они со смущением и робостью поглядывали на сановников, восседающих на возвышении, В одном из них Акитада сразу признал старого монаха, чьи мучения видел в ночь потайной вылазки в монастырь. Он выглядел немного лучше остальных, но следы побоев по-прежнему виднелись на его лице. Мотосукэ сочувственно шмыгнул носом и вытер глаза рукавом.
— Пожалуйста, чувствуйте себя свободно и не спешите — у нас есть время, — обратился Акитада к монахам, когда те опустились на колени. — Насколько мы понимаем, вы пришли сюда предъявить обвинения монаху по имени Дзото.
