Выругавшись вполголоса, палач пригнулся и пополз на четвереньках сквозь заросли. Шипы без конца цеплялись за одежду, колючие ветки царапали лицо, и репьи путались в бороде. Но Якоб все-таки перебрался на другую сторону.
Он оказался возле одного из сараев, расположенных позади дома. Собаки уже не лаяли, но где-то совсем рядом слышался низкий, злобный рык.
И доносился он не из псарни.
Куизль огляделся. В нос ударил приторный запах, и к горлу сразу подступила тошнота. По левую руку тянулся длинный ров, в котором, присыпанные известью, виднелись ошметки шкур и кости. Над ямой черным облаком кружили мухи.
Свальная яма. Хоть в этом отношении Алоизий не солгал.
Задержав дыхание, Куизль направился к ближайшим двум строениям. Одно из них представляло собой сколоченный на скорую руку сарай, и держали в нем, скорее всего, дрова. Второе было куда внушительнее, устроенное из крепких досок и с массивной дверью. На уровне глаз по всему периметру были проделаны узкие щели.
Оттуда и доносился рык.
Палач осторожно подошел к двери. На сырой земле были видны следы, они вели со стороны дома к сараю и обратно. Похоже, кто-то был здесь совсем недавно. Куизль взглянул на засов, запертый на ржавый замок. Присмотревшись, он заметил, что скоба замка была отодвинута. Тот, кто был здесь, не потрудился запереть его как следует.
Или он вернется в ближайшее время.
Рев стал еще громче. Низкий и угрожающий, он походил на медвежий. Якоб вынул замок из засова и неслышно положил на землю.
Потом принялся медленно отодвигать засов.
Что-то царапнуло дверь изнутри.
Куизль помедлил, но потом все-таки приоткрыл дверь. Если и существовала какая-то опасность, ему просто необходимо было взглянуть на нее. Возможно, тогда он получит ответы на многие свои вопросы…
В этот миг за спиной у него послышался шум, и палач заметил краем глаза, как мелькнула дубинка. Он инстинктивно пригнулся, так что удар пришелся не по затылку, а в плечо. Но удар оказался такой силы, что Куизль рухнул как подкошенный и уткнулся лицом в грязь и мокрую листву.
Прежде чем нападавший замахнулся во второй раз, палач перевернулся на спину и выбросил вперед обе ноги. В глаза набилась сырая земля, но Якоб, не видя, почувствовал, что удар достиг цели. Противник вскрикнул и повалился на спину.
Только теперь у Куизля появилась возможность вытереть грязь с лица. Он вскочил и приоткрыл глаза. Перед ним, всхлипывая, лежал Алоизий и держался за промежность. Рядом валялась дубинка, которой он свалил палача.
– Чертов ублюдок! – прохрипел Якоб. – Тебе чего…
– Осторожно, дверь! – прогремел вдруг громкий голос.
В следующий миг из-за сарая показался Бартоломей. Несмотря на хромоту, он был проворен, как черт. Брат метнулся к двери, уже распахнувшейся. В нее ударилось что-то тяжелое, раздался свирепый лай и рев. Дверь приоткрылась, и Якоб заметил белесый силуэт и пару красных сверкающих глаз.
– Быстрее, помоги! – крикнул Бартоломей.
Якоб вскочил и встряхнул головой, словно хотел отогнать дурное видение. Потом всем весом налег на дверь. Младший Куизль со вздохом облегчения задвинул засов и защелкнул замок. Яростный лай не утихал еще какое-то время, дверь сотрясалась под ударами, но выдерживала. В конце концов лай сменился тихим ворчанием. Рядом постанывал Алоизий.
– Что… черт возьми, что это было? – спросил Якоб, отдышавшись.
– Это? – Бартоломей вытер пот со лба. – Алан. Да не один, а сразу два. Если б я не подоспел вовремя, они бы загрызли тебя, как олененка. Дьявол! Может, и поделом было б тебе за твое любопытство!
– Алан? – Якоб старался не обращать внимания на угрожающий рык за дверью. – Что еще за алан такой?
– Наверное, прекраснейшая из собачьих пород, когда-либо созданных Богом. Сильные, отважные, с белоснежной шерстью, идеальные охотники, – Бартоломей глубоко вздохнул, голос у него стал куда мягче. – К сожалению, за последние столетия они практически вымерли. Остались только в испанских Пиренеях, да и тех совсем немного. Когда-то в древности аланы были бойцовыми собаками, и от них произошло большинство крупных пород. Доги, громадные молоссы, в том числе и мастифы, которых мы держим здесь для епископа… – Он показал в сторону загонов и гордо улыбнулся: – Но аланы самые крупные и сильные, величиной с теленка. Мне удалось вывести несколько особей…
Бартоломей с любовью посмотрел на сарай. Вместо рычания оттуда доносились визг и радостный лай. Похоже, собаки узнали голос хозяина.
– Брут, Демиан и Цербер. Вот моя настоящая гордость.
– Ты говорил, что в сарае их двое, – заметил Якоб. – Где же третий? Отвечай!
Бартоломей помедлил с ответом. Но потом лишь махнул рукой:
– Черт с ним, все равно ты рано или поздно узнал бы. Да третий сбежал. Бедняга Брут, самый крупный из них. Алоизий оставил дверь приоткрытой, когда кормил их, и глупая псина умчалась сквозь заросли.
Якоб вспомнил, как несколько дней назад увидел в лесу что-то большое и белое, вспомнил зловещий рык… По спине у него побежали мурашки.
– Хочешь сказать, по лесу шатается такая вот зверюга и рвет животных и людей только потому, что мой младший братец заделался собаководом? – спросил он, стараясь сохранять спокойствие.
Бартоломей закатил глаза:
– Я знаю, что ты имеешь в виду. Что Брут и есть тот оборотень. Многие так и решили бы, если б узнали о нем. Поэтому я держу это в тайне и разыскиваю его сам, с Алоизием. Мы уж и у реки искали, у старого охотничьего дома. В каждую нору заглянули. Должен же он где-то быть! Верно, Алоизий? Мы разыщем его. Если не сегодня, так завтра уж точно!
Он повернулся к своему помощнику. Алоизий, покорно кивнув, подошел ближе, по-прежнему кривясь от боли и потирая промежность.
– Поверь мне, Якоб, – чуть не с мольбой в голосе продолжал Бартоломей, – Брут не имеет никакого отношения к этим жутким историям! Да, может, он и задрал кое-кого из зверей и представляет опасность для одиноких путников. Но подумай же! Некоторые из жертв совершенно точно были убиты в городе, там же нашли их конечности. Брут просто не мог этого сделать! Как бы он попал в город? Кроме того, он сбежал всего неделю назад, а эти убийства начались гораздо раньше. Он где-то в лесу, поверь мне!
Якоб нерешительно кивнул. Похоже, Бартоломей говорил правду. Теперь становилось понятным, почему и он, и Алоизий старались не пускать его на задний двор. И почему Алоизий так подробно рассказывал о том, как трудно украсть собак епископа.
– Полагаю, его преосвященству о них ничего не известно? – спросил палач.
Бартоломей кивнул.
– Если бы Филипп Ринек узнал про них, то наверняка упрятал бы в свой зверинец к обезьянам, павлинам и попугаям. Епископ любит редких зверей. Но бедняги, скорее всего, умрут в этих жалких клетках. Я знаю, о чем говорю. Мне уже приходилось кормить там зверей и убирать за ними. От медведя там одно название осталось, а старый павиан с каждым годом все злее, потому что живет без сородичей…
Бартоломей поджал губы, в уголках глаз у него подозрительно заблестело. По всей видимости, животные в зверинце были ему столь же дороги, как и его жуткие псины. Куда дороже, чем все пропавшие люди. Якоб задумался, будет ли брат питать такую же любовь к Катарине или своим будущим детям, какую питал к этим собачонкам.
– Почему ты отметил запись о снотворных в травнике Лоницера? – неожиданно спросил он.
Бартоломей взглянул на него в недоумении.
– Почему… – начал он, на секунду опешив. Потом рассмеялся и покачал головой: – Нет, Якоб. Только не говори, будто ты в самом деле считаешь, что это я усыпил и прикончил шлюху. Как ты себе это представляешь? Мы же вместе ее нашли. Я тебя умоляю!
– Может, и не ты ее прикончил, – возразил Якоб малость неуверенно. – Но это не значит, что ты не можешь пропитать губку снотворным. От шлюхи пахло беленой, а это зачастую дело рук палачей! Ты не хуже меня знаешь, что мы иногда используем ее, чтобы успокоить приговоренных в их последние минуты. Поэтому ответь, зачем ты подчеркнул запись?
