— Ты видишь это парчовое платье с бахромой? — взревел Хенслоу, указывая на одежды, драпирующие два стула на краю сцены. — Эту сияющую юбку из белого шелка? Красный нагрудник, который я сам только что кончил расписывать? Он пишет о Пентесилее, царице амазонок! И ни ты, ни кто другой ему не помешают. А теперь, кто бы ты ни был, убирайся вон! Не то я прикажу тебя вышвырнуть!
Побагровев от ярости, Фрайзер повернулся на каблуках, чтобы уйти, но Марло сказал:
— Погоди.
Фрайзер подошел к сцене.
Марло сказал вполголоса:
— Можешь передать Тому, что завтра утром он найдет меня в Дептфорде. С рассветом. У Элеоноры Булл. Не знаю точно когда, но я буду там ночью.
— Ну, это подойдет, Кит. Отлично подойдет.
Из «Розы» Фрайзер вышел с твердой уверенностью, что без труда выполнит свое смертоносное поручение; что противозаконная сделка, которую он помогает Роберту Сесилю осуществлять, и дальше будет беспрепятственно приносить доход. Когда он уходил, Марло начал перебирать костюмы, и Фрайзер не опасался, что Марло успеет открыть еще что-нибудь опасное для налаженного обмена. И в дополнение ко всему, подумал он с наслаждением, бумагомарака станет покойником прежде, чем его последняя мерзость выйдет на подмостки.
Во всяком случае, так полагал Фрайзер. Воображение не было его сильной стороной, и ему в голову не пришло, что Марло занимался как раз тем, что он сам проделал несколько дней назад, — грабил арсенал. Чтобы взять верх над своим последним противником, Марло в качестве оружия намеревался использовать кое-какую бутафорию и костюмы, которые не захватила с собой труппа лорда-адмирала, когда покинула Лондон. И еще Фрайзеру не пришло в голову, что для следующей своей драмы Марло наметил сцену куда обширнее, чем в «Розе».
ГРИНВИЧСКИЙ ДВОРЕЦ — СУМЕРКИ
Пронзительное арабское проклятие огласило огромный вестибюль.
Страж у двери совсем растерялся. Он указал на сады, на водовороты пышно одетых, прогуливающихся там гостей, а над их головами рвались и рассыпались звезды фейерверка. Мраморные фонтаны взметывали многоцветные струи, акробаты кувыркались, жонглер подбрасывал горящие факелы. Так кто же хотел войти?
Ослепительная молодая женщина в золотом платье с бахромой топала ногами. И новые неудобопонятные проклятия сыпались из ее уст. В бешенстве она отбросила вуаль на украшенную драгоценными камнями диадему.
Знатная иностранка, решил страж, оценив ее богатый наряд и непонятность слов. Но под кого она оделась? Какие королевы или царицы ходили с мечами и в латах? Красный нагрудник?! И что было важнее — чего ей тут понадобилось? Если не считать троих лордов Тайного совета, допрашивающих банксайдского бумагомараку, дворец был практически пуст.
Затем, когда она снова разразилась проклятиями, он различил два знакомых слова «спальня» и «служанка».
А! Наша королевская гостья, сообразил он, кивнул и пригласил ее войти.
Она властно пересекла вестибюль и поднялась по лестнице.
Несколько минут спустя она появилась вновь. Рядом с ней шаркала согбенная фигура, укутанная в белое покрывало.
Колючая ткань, которой Марло только что обмотал голову, не помешала ему вскоре узнать Роберта Сесиля. Лицо можно надежно скрыть под маской, но замаскировать сгорбленные плечи не так просто. К тому же Марло узнал попугая, сидящего на руке Сесиля. Одетый в простой белый балахон мавра-сокольничьего Сесиль, видимо, использовал золу, чтобы зачернить белые перья своего любимца, — золу, которая теперь, заметил Марло, припудрила рукав балахона.
Щуплый мастер шпионажа стоял на пологом пригорке и беседовал с русалкой — дамой, корсаж которой был телесного цвета, а колышущиеся шелковые юбки — голубыми. К талии у нее был прицеплен зеленый хвост, богато расшитый драгоценными камнями. Лавируя между странными зверями, вырезанными изо льда, и настоящими, скованными цепями, Марло увлекал Елену к их цели. Он заметил, как королевский лев сожрал живую курицу, и попытался отыскать взглядом свою государыню. Женщин с укрытыми белилами лицами и в рыжих париках вокруг было немало, но…
Где почтительные поклоны и расшаркивания? Где королева Елизавета? Ее трон, заметил он, пустовал. И камергер растерянно вглядывался в толпу. Наверное, она смотрит из окна, подумал Марло. Он наслышался рассказов о ее склонности ошеломлять гостей и подданных. Наиболее примечательным был случай, когда много лет назад королева, как говорили, появилась перед французским послом с расстегнутым корсажем. Бедняга побагровел и начал заикаться.
В нескольких шагах от Сесиля Елена остановилась, будто залюбовавшись танцорами. Пока она подбиралась поближе, стараясь расслышать, о чем они говорят, Марло, решив, что настоящая служанка выбрала бы такую минуту, чтобы услужить своей госпоже, отошел, чтобы принести ей вина.
Оглядев кубки, он выбрал тот, от которого веяло специями.
— Ты хорошо служишь своей королеве, — произнес негромкий голос у него за спиной.
Марло обернулся к высокому костлявому человеку, видимо, одетому Хароном, древнегреческим паромщиком, перевозившим души умерших. В длинном черном плаще с опущенным на лицо капюшоном, он вдобавок был в черной маске и таких же перчатках, на которых были нарисованы череп и кости кистей. В руке он держал весло.
— Я занимаюсь этим довольно давно, — отозвался Марло наилучшим своим фальцетом.
Подмигнув, Харон ответил:
— Мы это знаем.
У Марло от потрясения отвалился подбородок.
— Закрой рот! — приказала королева Елизавета. — И не сметь раскланиваться, мастер Марло. Чтобы не выдать нас.
Задохнувшись, он сумел выговорить только одно слово:
— Как…
— Сэр Фрэнсис так высоко отзывался о твоих усилиях, что мы поглядели на твое лицо в «Розе».
Опомнившись, Марло по достоинству оценил ее выбор костюма. Пусть королева сама не перевозила души через Стикс, но ведь очень большое число их было отправлено в подземный мир ею и из-за нее.
— Мы полагаем, ты здесь сегодня по такому же делу?
Марло кивнул.
— Тогда мы оставим тебя заниматься им. Но скажи мне, — спросила она, нарочито оглядывая чернильные пятна на его пальцах, — что ты пишешь теперь?
— О Геро и Леандре, ваше величество.
— Про лихого пловца и дуреху, которая нырнула за ним?
— Ваше величество не занимают трагические любовники?
— Напротив. Не нравятся нам трагические дурни. А пуститься вплавь ночью в бурю? Броситься на бездыханный труп, чтобы тебя разбило о скалы внизу? — Королева презрительно покачала головой.
— Да, но моя поэма закончится не так, ваше величество, — сказал Марло.
— Объясни.
— Нептун позволит Леандру достичь берега.
— Интересно. — Королева медленно кивнула. — В таком случае нам хотелось бы прочесть ее.
Едва она договорила, как ее внимание привлек треск солидной пощечины. В нескольких шагах от них мускулистый мужчина, одетый в белую тунику и золоченый шлем с плюмажем греческого воина, пытался поцеловать русалку, которую Марло видел раньше. Русалка его не подбодряла.
Королева Елизавета вновь обернулась к Марло.
— У нас есть куплет, который ты, если хочешь, можешь использовать в своей поэме.
— Для меня это будет великая честь.
Очень тихо она сказала: «Не завоюешь деву грубой силой. Но только речью сладостной и милой».
— Слова вашего величества сверкают подобно драгоценным камням в вашей короне. Они озарят мою страницу.
— Ну что же, Кит Марло, — сказала она и оставила свое обычное королевское «мы», — это будет величайшей честью для меня.
— Ты оглох? Набил уши ватой? — сердито спросила Елена, заставив Марло очнуться от задумчивости.
— Что?
— Ты был прав. Это он. Горбун.
Марло кивнул. С тех пор, как он узнал про пятьдесят тысяч фунтов, которые Сесиль обещал Рэли для плавания в Гвиану, у него почти не оставалось сомнений, что контрабандистом окажется Сесиль.
— А теперь? — спросила она.
— Его дом. Он предатель. Мы поищем улик для королевы.
Откинув голову, Елена сказала презрительно:
— Я не приказывала…
— Для другой королевы, — усмехнулся Марло. Поправив свое покрывало, так что были видны только его глаза, он последовал за ней назад к реке.
ЛОНДОН — 12 ЧАСОВ 05 МИНУТ ДНЯ, НАШИ ДНИ
«Гостиница Диккенса» была переполнена. Все места на трехъярусной бревенчатой веранде были заняты, из каждого ящика на окнах переливались густые волны ярких цветов.
Сидро Медина сидел за столиком вблизи воды. На расстоянии плевка от аляповато выкрашенной черно-желтой яхты, причаленной к пирсу. Прихлебывая содовую, он смотрел на борт. У его ног стояла корзинка с крышкой.
— Э-эй, морячок! Не поставишь одинокой девушке выпить?
