Уже нельзя было понять, кто какую роль играет, – текст подхватывался мертвыми и живыми поочередно. Все они вплетали свои голоса в невесомую ткань пьесы и обменивались образами так легко, точно мерили чужие костюмы. Отжившие свой век мастера играючи раскрывали персонажей, вспоминая тонкости своего искусства, а молодые таланты подхватывали искру и разжигали ее еще ярче. А над ними шумел ветер, закручивался в невидимую воронку под потолком и вдыхал жизнь в нарождающийся спектакль. Кто бы ни был режиссером, в этот миг актеров вдохновлял сам театр.
– …Мы все были слепы, когда пришли сюда.
– Что зря волноваться! Он скоро придет. – Жюли оказалась у края сцены. Она переместилась незаметно, как будто сама была призраком. Девушка парила, не касаясь туфельками пола, но не замечала этого и продолжала играть так же непринужденно.
Вся мизансцена перенеслась теперь выше уровня сцены, и актеры парили, двигаясь и обмениваясь репликами. Вокруг шумела листва, и пели птицы, и волны плескались о берег неподалеку. Слепые все больше беспокоились, ожидая своего поводыря-монаха. Они предчувствовали чье-то приближение, но не знали, что поводырь их мертв, и что некто уже здесь, рядом с ними.
– Подождем еще немного. Но больше мы с ним никуда не пойдем, – кивнула Марго. Силуэт бывшей примадонны мерк на глазах, удалялся в глубь сцены и таял. Жюли опустилась на колени прямо в воздухе.
– Мы не можем ходить одни, – испуганно и жалобно проговорила она. Ее рука потянулась туда, где стояла Марго, но встретила пустоту. Слепые не видели друг друга. Взгляд каждого из них был обращен внутрь себя.
Франсуа встал, справившись наконец с состоянием оцепенения. В голове журналиста мелькали старые афиши, пожелтевшие газетные вырезки – и его собственные свежие статьи. Он пытался осознать и объяснить самому себе то, что видел, но привычная логическая цепочка никак не желала выстраиваться. Молодой человек твердил себе, что Марго, Ив Бретеш и Клоди мертвы, мертвы и забыты. Но театр, очевидно, считал иначе. Франсуа отчаянно захотелось на свежий воздух. Больше не глядя на сцену, он схватил пальто и вышел.
То ли он выронил спички где-то в театре, то ли оставил их дома, но ему пришлось попросить прикурить у случайного прохожего. Когда Франсуа сжал сигарету между пальцами, то заметил, что его руки дрожат. Мысли кружились вихрем, ища объяснений происходящему. Что, черт возьми, происходило на репетиции? Почему он мог видеть актеров, которые уже умерли? Были они галлюцинацией или…
Глядя на поблескивающий под фонарем асфальт и спешащих прохожих, журналист почти поверил, что просто переутомился, работая для редакции, и увиденное им в полумраке репетиционного зала не более чем плод воображения. Закуривая вторую сигарету, он не услышал, как хлопнула дверь за его спиной.
– Милый, тебе наскучила наша пьеса?
Он вздрогнул и обернулся. Свежее лицо Жюли ничем не напоминало ту чужую незрячую женщину с незнакомым голосом, которая так напугала его. Он машинально поцеловал ее.
– Что ты, мне было… интересно. А ты не заметила ничего необычного?
– Необычного? – Она ловко выхватила у него сигарету и с наслаждением затянулась. – Ты о чем?
– Ну, когда вы играли…
– Кстати, как мы изобразили слепых? По-моему, эта затея с повязками на глазах просто отличная. Это Филипп придумал. То есть он где-то читал, что…
– Жюли, ты правда ничего не видела?
– Чего? Видеть что-то я вряд ли могла. Франсуа, ты какой-то странный, – она положила руку ему на лоб. – А что было не так?
– Ну… да нет, ничего. – Он пожал плечами. – Ты не хочешь пообедать?
– О, – Жюли замешкалась и виновато посмотрела на журналиста. – Я разве не говорила тебе? Мы договорились сегодня поехать к Этьену и продолжить репетицию у него. Премьера так скоро, мы ничего не успеваем, вот и…
– Ты об этом не упоминала, – Франсуа нахмурился.
– Я совершенно забыла, новый спектакль отнимает столь сил. Извини, давай пообедаем вместе завтра? – Она быстро поцеловала его в губы и вернула сигарету Франсуа. – Мне пора бежать, меня уже и так ждут!
Молодой человек промолчал, затягиваясь. Каблуки Жюли быстро стучали по мокрой мостовой, и совсем скоро ее спина стала едва видна в темноте. Возле поворота на улицу Дантон девушка присоединилась к компании актеров, которые громко разговаривали и смеялись в ожидании такси, а Франсуа так и остался стоять на крыльце служебного выхода.
Холодный воздух вернул его в реальный мир и выветрил из головы воспоминания о только что виденном. Теперь он вспоминал репетицию «Слепых» не иначе как странный сон – один из тех, после которых просыпаешься с сильным сердцебиением и еще полдня не можешь выкинуть его из головы, несмотря на несколько чашек крепкого кофе.
Франсуа поежился на ветру, выбросил окурок, но, вместо того чтобы отправиться к остановке трамвая и ехать домой, повернулся и толкнул дверь. Она была не заперта, и журналист ступил в темный коридор. Где-то далеко горел слабый свет, однако здание окутывала полная тишина – актеры последними покинули его после своей репетиции, оставив здесь, в лучшем случае, сторожа да уборщицу. Почему-то именно сейчас, осторожно ступая по скрипучим доскам, он подумал о Жане-Луи Мореле. Тот умер поздно ночью, когда в здании никого не было. Один в этих стенах, слушая только тишину. Франсуа до сих пор не мог понять, что побудило финансового управляющего покончить жизнь самоубийством, и все еще надеялся найти ответ на этот вопрос.
Ему хотелось вернуться в зрительный зал, чтобы убедиться в том, что все увиденное им полчаса назад на сцене было обманом зрения. Или нет? В любом случае, Франсуа чувствовал необходимость вновь оказаться в этом месте. Он прекрасно понимал, что образы Марго д'Эрбемон или Ива Бретеша не могли быть реальными. Значит, это некий обман зрения, может быть, кинематографические проекции или какая-то хитрость с зеркалами и тенями. Режиссер хотел шокировать зрителей, вернув на сцену некогда знаменитых актеров, и ему это удалось. Франсуа осталось только разгадать, как это было сделано. Сделав несколько стремительных шагов в сторону зала для репетиций, он вдруг нерешительно остановился. В полумраке журналист не мог понять, где находится.
Это было ужасно глупо – потеряться в знакомых стенах, однако именно так и произошло. Коридор повернул налево там, где должен был идти прямо, а вместо двери в зал была гладкая стена. Франсуа ускорил шаг и почувствовал, как его медленно охватывает паника – чувство прежде незнакомое и потому столь неожиданное. То ли оттого, что он не мог понять, где находится, то ли потому, что весь сегодняшний вечер перевернулся с ног на голову, но такого смятения журналист не испытывал никогда в жизни.
– Что за черт! – Вместо того чтобы успокоить и придать уверенности, его слова разлетелись в тишине по безлюдному коридору, отразились от стен и затихли где-то вдали. Больше всего на свете Франсуа сейчас хотелось уйти отсюда и никогда не возвращаться. Плевать на статьи, расследования, смерти – почему, в конце концов, все это должно его беспокоить? Он вернется к Веру и получит новое задание – например, цикл статей о Комеди Франсез. Он недолюбливал этот театр за скучные и консервативные постановки, но сейчас отдал бы многое, чтобы оказаться там, а не в ставшем недружелюбным Театре Семи Муз.
Франсуа шел вперед, сам не понимая куда. Главное – идти. Иначе призраки Марго, Ива и Клоди нагоняли, дышали в спину холодным мертвым дыханием, скрипели половицами. Стоит остановиться – и он навсегда пропадет в их мире, где мертвые существуют рядом с живыми, и между ними нет разницы. Как только Жюли этого не понимает? Отсюда надо бежать! Франсуа поймал себя на том, что и в самом деле бежит, не разбирая дороги: через гримерную и бутафорскую, по парадной лестнице прямо к выходу. Сторож, читавший газету в тусклом свете лампы на своем посту, удивленно поднял голову, но ничего не сказал – узнал вечно снующего здесь журналиста и покачал головой. Франсуа изо всех сил толкнул тяжелую дверь, стремясь поскорее покинуть театр. Ночной воздух мелким колючим дождем ударил в лицо, а молодой человек жадно глотал его и никак не мог надышаться.
Сделав несколько шагов, он обернулся: Театр Семи Муз высился над ним мрачным гигантом, враждебно смотрел темными глазницами окон и гнал прочь, точно застуканного с поличным воришку. Охваченный страхом, не в состоянии сдвинуться с места, журналист простоял так несколько минут, неотрывно глядя на здание. Только спустя несколько мгновений оцепенение отпустило его, и журналист смог сделать шаг в строну освещенной улицы. Глухой удар заставил его вздрогнуть и резко обернуться. На том самом месте, где он только что стоял, лежала каменная фигура в полметра высотой. Франсуа присел рядом с ней. Она была почти целой, не считая нескольких мелких сколов. Девушка в греческой тунике с арфой в руке. Одна из семи муз, украшавшая фасад здания и пережившая артиллерийские налеты в недавней войне, упала прямо перед входом в театр. Обрушься она на пару мгновений раньше, угодила бы прямо в голову незадачливому журналисту. Он почувствовал, как по лицу заструился холодный пот. А на глазах фигурки проступили темно-красные слезы и тяжелыми каплями упали на землю.
