– Жизнь-то, считай, уже прошла. Кому я там нужен? Тут привык. Тут, знать, и помру.
– Понятно. Скажи, а беглых в тех местах нет? А при них чтобы были японцы.
– Японцы, вашество, на Айроне. На Чибисани нету.
– И вокруг нет?
– И вокруг. Одни айны.
– Ну а просто беглые? Без японцев.
Хомутов отставил посуду.
– А ведь, вашество, кто-то есть!
– Где?
– Да в самой Чибисани!
– Постой, постой! Ты же там живешь! Они что, к тебе подселились?
– Нет, я из деревни ушел. Три года уж. Брошенная стоит деревня, разваливается. Сам-от я сейчас живу в Муравьевском посту. Он тоже брошенный, но я там одну избу подправил. А в Чибисани никого не было. А вчерась вдруг заметил, что топится одна изба.
– Точно ли?
– Точно! Не медведи же погреться приходили? Люди, больше некому. Сторожатся. Днем тихо, никого не видать. А ночью искры из трубы летели, вот-те свят!
– Какую избу топят?
– Общественную. Она там одна такая на три окошка. Посередке стоит. Мы в ней сходы собирали.
– Спасибо, Иван Степаныч. Может статься, ты нам очень важную вещь сказал. А есть в твоих местах что-нибудь необычное?
– Есть! – без раздумий ответил Хомутов. Сыщик с комендантом аж подскочили:
– Что именно?
– Да айны, что в Двенадцатифутовой бухте живут, стали какие-то гладкие.
– Что значит гладкие?
– Ну упитанные. А с чего?
– Погоди, дедушка, я тебя не пойму, – покачал головой Лыков.
– Чего непонятного? Айны, вашество, они не как гиляки. Они без рису жить не могут.
– Ну?
– Гиляк питается рыбой и тюленьим жиром почитай круглый год. А у айна от такой жратвы брюхо пучит. Это их японцы спортили.
– В каком смысле?
– Когда японцы владели Южным Соколином, то брали инородцев на работы. Рыбу ловить, зверя там морского добывать. И платили рисом. Ну, приучили… А когда ушли с Соколина, айны и загрустили. У русских рису нет! Стали они даже вымирать от такого оборота! И переезжать на японские острова. Вот. Одолели совсем здешнего господина Кузе, просятся на Мацмай.
– Теперь понял, – сообразил Алексей. – Для айнов наличие или отсутствие риса – это вопрос жизни или смерти. Так?
– Так, – важно подтвердил старик.
– А твои соседи?
– Они гладкие ходят, с весны. Мордастые! Будто надзиратели. Думаю я, это неспроста. Откуда у айнов взялся рис?
– Интересное наблюдение, – поделился Лыков с Голуновым. – Прав старик – откуда?
– Работают на японских факториях, вот и заработали, – предположил Калина Аггеевич.
– К Царю в кандальную недавно приходил айн. Как раз из той деревни, что стоит возле бухты Буссе. И о чем-то долго с ним секретничал.
– Кто тебе это сказал? – оживился комендант. Лыков смутился. Не откроешь же, что Буффаленок…
– Ну, агентурные сведения. У меня в кандальной есть лягач.
– Кто таков? – насупился бывший японский шпион. – Уж не Мишка ли Кривая Шканда?
– Не скажу.
– Он, собака! Больше некому. До чего поганая душа. Он же хорек! [75]Как можно верить хорьку? Хуже нету людей!
Тут они вспомнили о Хомутове. Старику налили пендюрочку, дали с собой бутылку водки, поблагодарили за рассказ и велели молчать. Когда вольный поселенец ушел, Лыков спросил:
– Поедешь со мной в Чибисань?
– Да. Только, если там онива-бан, нам туго придется. Караульные солдаты против них пустое место. Они нам не помощники. Ну и как мы вдвоем?
– Ты знаешь, сколько там может быть «садовников»? Хоть примерно.
– С тымовскими беглецами прибыло семеро. Двоих застрелил ты, двоих я. Осталось трое. Но вдруг они получили подкрепление? А должны получить. Им еще Царя вытаскивать, а втроем такое дело не сделаешь. Человек десять понадобится.
– То есть в Чибисани их может быть до дюжины?
– Да. Многонько для двоих…
– Возьмем взвод солдат и моих двух казаков.
– И не жалко тебе их? – грустно усмехнулся комендант. – Ты хоть представляешь, что такое двенадцать синоби? Они всю кусановскую роту разгонят!
– Но пули их исправно пробивают. Сам видел!
– Ты не забывай, с ними еще пятеро беглых! Тоже не из духовного звания, а горлорезы будь здоров. Это уже семнадцать! И мы не знаем, где они. Мало ли что за дым шел там из трубы? А если нас подловят из засады, пока мы в походной колонне?
Лыков задумался. Солдат правда жалко. А свою голову еще жальче! Сибирские линейцы не пластуны. Все ляжет на них с Калиной. Справятся ли?
– Эх, «меделян» бы сюда!
– Каких меделян? Собак? – удивился Голунов.
– Это особенное отделение Тымовской военной команды. Отборные. Я видел их в деле – неплохо!
– Ясно! До Рыковского пятьсот верст, а до бухты Буссе пятьдесят. Что делать будем?
Лыков подумал-подумал и сказал:
– Как ты полагаешь, они все в одной избе живут? И пять беглых, и дюжина «садовников»?
– Не, столько в избу не влезет. Но в деревне, чай, не одна изба?
– А где японцам легче устроиться – в русской деревне или в айнской?
– У айнов им привычнее.
– Не кажется ли тебе, что они должны были разделиться? В Чибисани укрылись наши беглые. Топят печку, пьют водку, ждут Царя… А «садовники» ушли к инородцам, на берег бухты Буссе. Это десять верст от русской деревни. И лопают там свой рис, отдавая немного айнам за приют. Зачем им торчать при каторжниках? Не малые дети, сами картошку сварят. И не так заметно – народу меньше.
Голунов тоже призадумался.
– Может быть, так. А может, и не так.
– Надо съездить поглядеть, – быстро сказал Лыков.
– Ага. Вдвоем, без солдат, в разведку! Если твоя догадка верна, беглых мы захватим. Подумаешь, пять «иванов»… А станут противиться – перебьем.
– Правильно мыслишь, – согласился Алексей. – Разведка все покажет. Если там пятнадцать-семнадцать душ в одном месте, мы высмотрим и тихо уйдем. А если ребята разделились – каюк им!
– На «садовников» не полезем, – возразил Калина Аггеевич. – Если только их не двое-трое. Дюжина – это много. Не осилим.
– Давай определимся на месте. Чего гадать? Подкрадемся к Чибисани да все и разведаем.
Голунов почесал шевелюру. Соблазнительно! Двое решительных людей против пяти уголовных. Да притом внезапно. А «садовники», когда увидят, что вышло, сами с острова уберутся. Некого станет в Японию переправлять!
– Так. Давай еще покумекаем, – сказал он. – Карту надо смотреть.
Они подошли к карте. Там, у основания мыса Анива, были нарисованы значительные водные пространства. Деревня Чибисань обозначалась как упраздненная. Она стояла на восточном берегу Большого Чибисанского озера, отделенного узким перешейком от Малого. Дальше на восток расположилось озеро Вайвайто. Наконец, замыкала эту систему больших водоемов бухта Буссе. Путь до бухты тоже шел по узкому перешейку вдоль берега моря.
– Вот, смотри, – ткнул пальцем в карту Голунов. – Здесь и здесь они поставят часовых. Там, где узко. А мы обойдем их с севера, по горам. Засядем сверху и будем наблюдать. Часовых ведь полагается менять! По сменам и выясним, сколько их и где лагерь.
План был хороший. Сразу видать опытного разведчика! Калина Аггеевич был по происхождению кубанский казак, пластун в третьем поколении. Но влюбился в крестьянскую девушку из иногородних. Родители и круг выступили против «порчи казацкой крови». Парень психанул – и перевелся из казаков в крестьяне. Обвенчался с кем хотел, но жена родами умерла… Голунов работал, разводил коней в степях. Когда началась война, пошел добровольцем. Попал в пешую разведывательную команду и там проявил себя. Пластун есть пластун!
Добавить к такой диспозиции было нечего, и приятели начали готовиться.
Вечером из Корсаковского поста выехали на север четыре всадника: Голунов с Лыковым и два казака. Проехав Третью Падь, они разделились. Казаки отправились дальше по тракту с заданием переночевать в Мицульке, а утром вернуться в город. А решительные люди обогнули Корсаковск, срезали угол и вышли к морю возле мыса Эндума. Здесь переночевали в укромной пади. Костра не разжигали. Выпили водки, закусили холодной говядиной и закутались, спина к спине, в лыковскую бурку. Проснулись, когда еще было темно. До Чибисани оставалось тридцать верст пути. Дорога все теснее прижималась к берегу. Всадники пересекли четыре мелкие речки и одну приличную, Мерею. Вскоре подъехали к огромной горе с благозвучным названием Юнона. Более полутора тысяч футов высотой, она опускалась прямо в пролив Лаперуза. По узкой тропе у ее подошвы можно было пробраться только в отлив. Из воды, как зубы огромной акулы, торчали острые камни. Идеальное место для засады, если «садовники» их ждут. Лыков поэтому оставил товарища сзади, а сам поехал первым. Обошлось.
