– Улита едет – никогда не приедет, – как всегда, пословицей высказался Ганцзалин.
– Что-то в этом роде, – согласился Загорский. – Поняв это, китайский амбань решил плюнуть на свой хитроумный план с червонцами и просто снести Желтугу силой. Первая удачная попытка разогнать республику случилась летом 1885 года, вторая – уже сейчас. Разумеется, амбань потерял к истории с фальшивыми деньгами всякий интерес, однако Ван Юнь с менялой продолжали обменивать фальшивые червонцы – не пропадать же, в самом деле, добру. Ван Юнь так был охвачен жадностью, что даже поволок червонцы с собой через границу, прямо в Россию. Здесь он надеялся обменять их на золото и только потом вернуться в Китай, где ему за его труды было обещано помилование. Именно жадность почтенного да-е позволила нам взять с поличным сначала менялу, а потом и самого старосту. И поскольку преступление он совершил против Российской империи, судить его будут не по китайским, а по нашим, российским законам. Как, кстати, и лежащего перед нами загадочного Андрея Георгиевича, который не только фальшивки распространял, но и убил революционера Забелина, дело которого расследует наш друг Николас. Но, впрочем, всеми этими деталями будем заниматься уже не мы, а те, кому положено по службе. Однако скажу прямо: ничего хорошего господина Ван Юня тут не не ждет. Пожизненная каторга в лучшем случае. А поскольку каторга в России – дело очень тяжелое, то и жизнь у него будет совсем короткая.
И он вперил тяжелый взор в китайского старосту. Тот некоторое время открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, и вдруг сказал:
– Нет!
– Что – нет? – нахмурился Загорский.
– Ничего нет, – отвечал Ван Юнь. – То, что вы говорили, ничего не так.
Надворный советник крякнул от неожиданности и перевел взгляд на Ганцзалина. У того, однако, у самого был озадаченный вид.
– Ничего не так, – повторил Нестор Васильевич. – То есть фальшивки сбывались не только русским?
– Только русским, – кивнул староста.
– Может быть, все дело организовал не амбань?
– Амбань, амбань, – закивал Ван Юнь.
– Что же, в таком случае, не так в моей версии?
Староста заморгал глазами и как-то хитро улыбнулся. Он готов сказать господину, что не так в его предположениях, если тот обещает не отдавать его русским властям. Он, Ван Юнь, очень не любит каторгу, он от каторги может даже умереть. Поэтому он все скажет, но только если не будет каторги.
Загорский посмотрел на Ганцзалина.
– Что скажешь? – спросил он, переходя на английский язык, так, чтобы их точно никто не понял – ни Ван Юнь, ни хозяйка, ни злосчастный Андрей Георгиевич. – Говорит он правду или просто пытается извернуться?
– Черт его знает, – помощник пожал плечами. – Мы, конечно, можем оставить дело, пусть дальше полиция с ними разбирается.
Надворный советник покачал головой: нет, так не годится. Если они не узнают правду, вся история может повториться, только вместо Ван Юня будет какой-то другой фальшивомонетчик. Если же Ван Юнь им все объяснит, тогда Россия будет застрахована от подобных неприятностей в будущем.
– Предлагаете его отпустить? – спросил Ганцзалин.
– Ну не совсем отпустить, – отвечал Нестор Васильевич. – Человек он ушлый, ловкий и вполне может сбежать, не спрашивая нашего разрешения. Нам сейчас гораздо важнее узнать всю правду об этом деле, чем загнать этого жулика на каторгу.
Помощник только руками развел: хозяин – барин. Надворный советник кивнул головой и повернулся к Ван Юню.
– Ну, – сказал он, снова переходя на китайский, – рассказывайте.
Из дальнейшего рассказа китайского старосты выяснилось, что Загорский переоценил политическую ловкость цицикарского амбаня. Тот, действительно, с самого начала существования Желтуги испытывал сильное давление со стороны Пекина. Императрица требовала, чтобы существование незаконных приисков было прекращено, а сами прииски вместе с золотом перешли бы в полное и окончательное ведение китайской короны.
Вопрос: почему амбань никак не мог выполнить повеление императрицы? Ответ – он не мог, он не хотел. В существовании Желтуги был у амбаня свой шкурный интерес. Хитроумный чиновник решил нажиться на Амурской Калифорнии и стал скупать золото, которое намывали там приискатели, чтобы потом продавать его по более высокой цене. Однако по-настоящему развернуться он не мог, поскольку денег у него было недостаточно. И тогда он решил печатать фальшивые русские червонцы и уже их отдавать за золото. В укромном уголке подвластной ему провинции он обустроил типографскую фабрику – и дело пошло.
– А почему русские, почему не китайские юани? – спросил Загорский.
Потому, отвечал староста, что за фальшивые русские деньги китайскому амбаню ничего не будет, а за фальшивые юани с него бы сняли голову, если бы это стало известно. Вот поэтому печатались исключительно русские деньги. И именно поэтому амбань так долго не мог справиться с Желтугой – потому что, как только он бы ее разогнал, золотой ручей, текущий ему в карман практически бесплатно, немедленно бы иссяк.
Впрочем, этим летом давление на амбаня со стороны центральной китайской власти достигло предела, и он вынужден был изобразить разгон Желтуги. Однако, разогнав республику и сообщив об этом в Пекин, он проявил хитрость: не взял прииск под охрану, вследствие чего приискатели очень скоро вернулись обратно. Но ближе к зиме выведенная из себя императрица объявила, что если Желтуга не будет уничтожена, амбаня снимут с должности и отдадут под суд. Так что пришлось ему взяться за дело всерьез, и тут уже никакие письма ничего не могли изменить.
– Замечательно, – сказал Загорский, который с большим интересом слушал рассказ старосты. – Вот видишь, мы с самого начала двинулись в правильном направлении, но время уточнило некоторые детали.
– Что будем делать со всей этой публикой? – осведомился Ганцзалин по-английски, неприязненно оглядывая лежавшего на полу Андрея Георгиевича и Ван Юня, который, пока рассказывал, кажется, немного успокоился и перестал, наконец, дрожать.
– Я полагаю, мы доставим этих двоих к уряднику, – отвечал Загорский.
– Только двоих? – осведомился помощник. – А как же баба?
Надворный советник заметил, что задерживать Марию Александровну у них нет оснований, если полиция пожелает, она позже сделает это сама. Итак, они поведут этих двоих в полицию.
Ганцзалин нахмурился: они же обещали Ван Юню не сдавать его властям.
– У нас нет никакой законной возможности исполнить это обещание, – развел руками Нестор Васильевич. – Однако не все тут зависит от нас. Вероятно, манегры, которые здесь повсюду, увидят, что мы ведем китайца. Наверняка они на нас нападут и отобьют у нас господина старосту. Противостоять им мы не сможем, потому что оружия у нас нет. Но уж этого золотоглазого господина мы наверняка доставим к уряднику, я дам ему подробные указания, как поступить дальше – и дело будет закрыто.
Помощник кивнул. Однако видно было, что его все еще что-то волнует.
– А манегры не убьют Ван Юня? – спросил он озабоченно. – Они многих приискателей поубивали.
– Уверен, что нет, – отвечал Загорский. – Ван Юнь – не просто приискатель, он староста. Его наверняка доставят в ямынь и будут судить показательным судом. Остается только надеяться, что китайский суд будет достаточно гуманным и сохранит ему жизнь…
* * *
Вечерело. Загорский и Ганцзалин стояли на окраине станицы, разглядывая живописные приамурские горизонты.
– Неплохо бы нам обзавестись пистолетами, – заметил надворный советник. – Места здесь дикие, много лихих людей, особенно сейчас.
Помощник немедленно вытащил из кармана револьвер и показал его господину.
– Где ты его взял? – удивился тот.
– Пока вы беседовали со старостой, немного осмотрелся в доме, – отвечал очень довольный Ганцзалин.
– Значит, ты его попросту стащил? – укоризненно спросил надворный советник.
– Не стащил, а изъял, – уточнил помощник. – На каторге нашему золотоглазому пистолет все равно не понадобится, да и не пустят его туда с пистолетом. Кстати, о каторге. Как вы поняли, что Ван Юнь прячется именно здесь?
