Но все это была чепуха, глупости, хотя и с претензией на значительность. Ядовитая тирада о расовой принадлежности, явно позаимствованная у немцев и вдохновленная их взглядами, — вот что было гораздо опаснее и несло в себе разрушительный заряд. Однако Джакомо понимал, что не стоит себя слишком выставлять. Если его возьмут на заметку, то вся миссия может оказаться под угрозой, а этого нельзя было позволить после почти пяти веков ожидания.
Он должен прежде всего думать о книге, последним Хранителем которой является. Этой книге он посвятил всю свою жизнь. Таково было его предназначение, как и у всех де Мола до него. И у всех де Мола, что придут после, пока не наступит момент, когда станет возможным открыть то, что спрятано ныне. Уже почти пятьсот лет тайна хранилась и передавалась в его семье, и он стал последним Хранителем. Следующим будет Джованни, когда он его усыновит и мальчик получит фамилию де Мола. Настанет время, и книга будет опубликована. И когда все, вне зависимости от религии, пола и общественного положения, от мнения политиков и власть предержащих, смогут ее прочесть, тогда сбудется мечта графа делла Мирандолы.
Несколько лет назад, когда фашизм отстаивал социальные идеи, а национал-социализм еще не показал своего настоящего лица, Джакомо решил, что это время близко. Именно ему удастся освободиться от гнета, избавить от него своих детей и внуков. Но в последнее время, несмотря на то что еще живы были в памяти ужасы мировой войны, на мир снова накатило помрачение.
Ему надо быть внимательным, очень внимательным и терпеливым, укрывая книгу от старых и новых демонов, вновь обретающих былую силу.
Рим
Четверг, 7 декабря 1486 г.
Граф Джованни Пико делла Мирандола и Конкордия рассеянно погладил по корешкам стопку книг, которые печатник Эвхариус Зильбер, «сиречь Франк», аккуратно разложил по ящикам. Он взял одну из них и с гордостью прочел на титульном листе:
Johannes Pico Mi.
Conclusiones Sive Theses DCCCC
Publice disputandae, sed non admissae
Потом Джованни стал перелистывать страницы, набранные готическим шрифтом с мягким, легким для чтения наклоном, похожим на тот, с которым переписывали книги монахи.
— Прекрасная работа, Эвхариус. Думаю, мы оба можем ею гордиться.
— Форма мало что значит, как говорит Платон. В этом случае она не более чем тень содержания.
— А ты сам прочел?
— Нет, эччелленца. Я должен был выбирать — либо печатать, либо читать. Знаю, что в данный момент вы заинтересованы в том, чтобы я занялся первым, но обязательно прочту, если позволите. Мне очень интересно.
— Буду весьма признателен, — ответил Джованни Пико. — Надеюсь, что в следующем издании не будет этого «alias» в твоей фамилии, которое тебе явно не к лицу.
— Ох, синьор, я смогу его убрать, когда ослы научатся летать, а луна засияет ярче солнца. Вы же знаете, что «alias» для меня щит, который и прячет, и защищает мое происхождение.
— Эвхариус, ты же не сомневаешься в том, что я посещаю службы в церкви.
— Я тоже, эччелленца, — поспешил уточнить печатник.
— Конечно, перед лицом христианского Бога я заслуживаю гораздо меньшего, чем ты, — заметил Пико и слегка улыбнулся.
Эвхариус взглянул на него с сомнением.
— Да, — продолжил Джованни. — У тебя, по сравнению со мной, огромное преимущество перед лицом Всемогущего.
— Не понял. Растолкуйте, пожалуйста.
— Ты принадлежишь к той же еврейской расе, что и твой сын, которым стоит гордиться.
— Ах, синьор, похоже, вы решили надо мной подшутить. На меня смотрят как на того, кто распял Его, а не как на брата Господня. В глазах мира я должен замаливать этот грех, каждый день слушать святую мессу, публично исповедоваться и жертвовать Церкви крупные суммы.
— Я тебя понимаю, но вспомни, что Иисус был евреем и принял смерть от своих соплеменников. Саул из Тарса, то есть Павел Священного Писания, придал Христу тот облик, который отличался от истинного. И сделал это из политических соображений, друг мой.
— Прошу вас, синьор граф, мне бы не хотелось это слушать. Как вы можете считать себя христианином, если говорите такие вещи?
— Я христианин, ибо слово Христа было и есть изумительно.
— Не понимаю, синьор, а может, не хочу понять.
— Эвхариус, Эвхариус, не затыкай уши при звуке истины. Ты прекрасно знаешь, что Павел был римским гражданином, а евреи представляли опасность для империи, и самым опасным евреем был как раз Иисус из Назарета. Задачей будущего апостола, а тогда — римского офицера, было отвратить Иисуса от веры предков, и ему это удалось. Тебе известно, что Павел был осужден старейшинами еврейской общины за колдовство, а римляне его спасли? А ты знаешь, что он защищал изверга Нерона и объявлял его власть данной от Бога?
— Но он святой, мученик за Церковь! — с убеждением произнес Эвхариус.
— За какую Церковь? За великую блудницу? Саул из Тарса — мученик? А кто это сказал? Его страдание окутано тайной, потому что никогда не существовало.
Вспомни, ведь никто в точности не знает, где и какую муку он принял, да и принял ли вообще. Скорее всего, просто бродил в одеждах римлянина по каким-то дальним провинциям, наслаждался почтенной старостью и чередовал возлияния с видениями, посещавшими его во время припадков эпилепсии.
— Перестаньте, граф, прошу вас. Вы рассуждаете как еретик!
— Ересь… — вздохнул граф, покачав головой. — Под этим названием подразумеваются всяческие мерзости. Но ты же знаешь, что «eresia» означает «выбор». Я свой выбор сделал, но и не думал тебя пугать. Веруй, жизнь у нас одна, и это сразу оценят.
— Но что такое вы там написали в ваших «Тезисах»? — спросил Эвхариус, не скрывая тревоги.
— Не волнуйся, ничего такого, о чем я тебе не говорил бы. «Тезисы» написаны честно и… по-христиански, в твоем понимании. Однако когда их публично обсудят в самом крупном в мире научном сообществе и объявят истинными…
— Что еще за обсуждение? Что вы предполагаете сделать с помощью этих книг? Я думал…
— Сядь, Эвхариус. Я хочу рассказать тебе о моем проекте. Ты вполне это заслужил.
Зильбер Франк сел напротив него, и, по мере того как он вслушивался в разъяснения своего знатного собеседника, первоначальный страх сменялся в нем чувством тревоги и тоски.
— Но Папа ничего не знает о вашем замысле, — сказал он наконец, перебив Джованни. — Вам надо было сначала поставить его в известность! Ведь книга не разрешена. Господи! Уверяю вас, граф, если бы я знал об этом, то никогда не согласился бы ее печатать.
— Чего ты боишься, Эвхариус? Ни один из моих тезисов не идет вразрез с волей того, кого ты называешь Богом. Напротив, они доказывают Его существование. Хотя… здесь Он — не то, во что нас заставляли верить в течение многих веков невежества. Обсуждать Его слово — значит не богохульствовать, а идти навстречу Его воле. А Его воля состоит в том, чтобы объединить всех людей и чтобы все люди жили в мире и согласии в одном общем доме.
— И сыны Магомета тоже?..
— Конечно! Почему они этого не достойны? Эти люди тоже верят в Благую Весть. Псалмы и Тора — суть плоды божественного вдохновения. Чем же мы друг от друга отличаемся?
Эвхариус быстро перекрестился. Этот жест ему, еврею, явно дался с трудом, но с годами вошел в привычку. Он взглянул в глаза человеку, который с полным спокойствием говорил ужасные и опасные вещи. Может, происхождение поставило графа выше законов или в нем все еще говорил юный возраст, несмотря на немалую мудрость? Он выглядел человеком мягким и смиренным, почти по-женски нежным, с белокурыми локонами до плеч. Но его слова падали, как молнии, разрывающие небо.
— Я не могу с вами спорить и не осмелюсь давать советы, но умоляю хотя бы прислушаться к моей просьбе. Будьте осторожны!
— Буду-буду, мой дорогой друг!
Джованни Пико поднялся, положил руку на плечо печатника, взял дорожную сумку, вынул из нее три рукописи и с нежностью спросил:
— Ты переплел в кожу и эти копии, как я заказал?
— Да, эччелленца. Как вы и просили, я занялся ими лично. Как вы их находите?
Пико полюбовался прекрасно выполненной, утонченной работой Зильбера Франка. Массивный переплет в итальянском стиле сиял безупречной ярко-красной кожей с тонким золотым тиснением по краям. Шестижильный корешок делал том более крепким, способным выдержать вес двух металлических инкрустированных замков. Ключики к ним представляли собой настоящие шедевры. Ручка в виде кольца, на двух сторонах резного диска изображены альфа и омега. Короткие изукрашенные стержни кончались бородками с частыми, как у расчески, зубцами, загнутыми и неравномерными. Без ключа ни один замок не открыть, все выполнено точно по заказу, включая свободное пространство внутри переплетов, предназначенное для дополнительных листов рукописи.
