Где-то на этаже заплакал ребенок. Комиссар очнулся. Похоже, он попал в ловушку. Он кашлянул, пытаясь привлечь внимание к своей персоне и прервать неудержимый шквал красноречия Од Самбатель. Его собеседница при этом скорее напоминала бледную тень человека, чем живое существо.
— Ну и вот, поскольку я была разумной и передовой девушкой, я решила не выходить замуж, продать Бертин магазин, приобрести квартирку в новом доме в Часовом тупике и украсить ее всякими безделушками, приобретенными во время прогулок по городу. Еще я запоем читала мачехины книги. И вот пришел несчастный день, когда на меня напала непонятная хворь, четверо врачей называли разные ее причины, но ни один не мог предложить лекарство. И я оказалась закрытой в четырех стенах. Я и тут не утратила здравого смысла и сумела организовать свое затворничество достойным образом, благо, материальных средств мне хватало, и я сумела нанять помощников, которые ведут мое хозяйство и ходят за покупками. Сама я перемещаюсь только из кровати на кухню, из кухни в уборную, из уборной в комнату, к окну, и от окна назад в постель. Вот теперь вы все знаете, господин комиссар.
— К окну? — пробормотал комиссар.
Од Самбатель проверила рукой, на месте ли клюка, чтобы при необходимости встать с кресла.
— Да-да, именно окно, в нем-то я все и видела! Вот кошмар! Вы будете удивлены, но я люблю ночь, я совсем ее не боюсь, ее тишину нарушают лишь пьяницы, забредающие сюда выгулять хмель от вина, которым налились на Холме или на бульварах, но это случается не так часто. Я-то все по дому болтаюсь, стараюсь соседей не беспокоить, веду себя скромно, вот даже на палочку пришлепала наконечник из резины, я ведь…
— Так что в окне? — устало переспросил комиссар.
— Я в какой-то момент заметила этого фанфарона, который поджидал кого-то внизу. Он стоял в непривычном месте, обычно люди возле фонаря ждут, а не у кучи обломков. Ну, сперва я предположила, что у него назначено свидание с женщиной. По этому поводу я вспомнила рассказ, что прочитала на прошлой неделе, там один…
— Так что в окне?
— Ну если это вам так важно… Затем я подумала, что больно он беспокоен, как-то слишком дергается, и я решила, что он замышляет неладное. И тут сзади появляется вовсе не фифа в рюшечках — из темноты выдвигается мужской силуэт, он мне кого-то напомнил, но никакой возможности вспомнить, кого же… Короче, он достает короткую палку с лезвием на конце и два или три раза пронзает горло того фанфарона. Затем раскладывает какие-то вещи возле тела…
— Благодарю вас за проявленную гражданскую доблесть и предоставленную ценную информацию, — объявил комиссар, с облегчением вставая с неудобного, словно набитого булыжниками, диванчика. — Мы еще придем, чтобы задать вам несколько вопросов.
— Конечно-конечно, я отсюда никуда не денусь.
Од Самбатель проводила комиссара до двери: калека-калекой, она тем не менее оказалась на голову выше кучерявого стража порядка.
«Он похож на спаниеля… — подумала она, пожимая ему руку. — Грустный спаниель, который притворяется полицейской ищейкой».
Она уже готова была закрыться, как в дверь просунулся чей-то ботинок, а за ним голова молодого человек в кепке.
— Рено Клюзель, репортер «Паспарту». Мой дядя — владелец газеты. Вот моя визитная карточка. У нас есть связи в парижских комиссариатах, и как только где-то произойдет убийство, нас сразу предупреждают. Согласитесь ли вы рассказать что-нибудь интересненькое для нашего листка? Если желаете сохранить анонимность, не волнуйтесь, я обещаю! Я могу предложить вам даже небольшое вознаграждение.
— Даже не думайте! У меня все есть. Я так люблю вашу газету! И счастлива буду прочесть в ней свое имя. Проходите, располагайтесь! Чайку? Что-нибудь выпить?
— Я бы не отказался от чашечки кофе.
Хозяйка заковыляла на кухню, а журналист примостился на жестком, как камень, канапе и принялся разглядывать полку, на которой в рядок выстроились шкатулки из перегородчатой эмали.
— Красивая у вас коллекция, — заметил он, когда она появилась в комнате с подносом, на котором дымилась чашечка кофе в окружении сахарницы и трех черствоватых на вид печенюшек.
— Ох! Это воспоминания о том прекрасном времени, когда я выходила из дома и ходила по магазинам. Я не закрываю дверь на ключ, поскольку ко мне часто забегает соседка по этажу, так она, порой, возьмет да и стащит одну или две! Нравится ей водить меня за нос, что поделаешь. А меня это даже как-то забавляет. Так что вы хотите знать?
— Всё, дорогая мадам, абсолютно всё!
Проворство вчерашнего выпускника Торговой школы Рено Клюзеля, которого дядя взял на работу, только чтобы угодить старшему брату, помогло газете «Паспарту» раньше всех подготовить специальный выпуск про убийства. К откровениям Од Самбатель добавились сведения, по крохам собранные в полицейском участке.
И потому Жозеф Пиньо, воспользовавшись отсутствием клиентов в магазине, решил скрасить себе хмурое утро чтением увлекательнейшей криминальной хроники. Рядом валялось недоеденное яблоко, намерения поработать над романом «Кровавый сочельник» тоже были забыты. Он все не мог закончить рукопись о бессмертном герое, безжалостно уничтожавшем полчища призраков в парижских подвалах. К счастью, его предыдущий роман, «Адский селезень», только что вышел в издательстве «Артем Файар». Хотя аудитория тут была попроще, чем у «Шарпантье и Фаскель», он добился большого успеха у широкой публики, все более падкой на романы господина Пиньо.
— Отлично сработано! Хрясь ему прямо в сонную артерию! Но прежде чем смыться, преступник положил возле тела жертвы несколько странных штук!
— О чем это вы здесь сидите и рассуждаете возле кассы, обложившись со всех сторон бумагами — с одной, я вижу, ваше последнее творение, а с другой — одна из вечных скандальных газеток?
Жозеф внезапно обнаружил, что перед ним стоит Кэндзи, который спустился с первого этажа раньше, чем обычно. Жозеф скрестил ноги (чтобы справиться с беспокойством) и хлопнул себя по ляжке (чтобы поскорее прийти в себя).
— Да я просто оценил лихо закрученный сюжетец…
— Держу пари, что в этой истории действует некто, отправленный к праотцам каким-нибудь злоумышленником. Так что за газета?
Жозеф с несчастным видом протянул Кэндзи номер «Паспарту», тот водрузил на нос очки и насупил брови.
— Жозеф, скажу вам прямо: вам нужно немедленно избавиться от этой мании. Вы собираетесь опять впутать Виктора в одну из этих заварушек, чтобы он рисковал жизнью?
— Ох! Я сыт по горло вашими упреками! Это он всегда начинает! А я, что ли, не рисковал жизнью, не закрывал его собой? Ну спасибо на добром слове!
— Что тут за перепалка и при чем здесь я? — раздался спокойный голос, принадлежащий владельцу велосипеда «Алкион». Он только что затащил свое средство передвижения в магазин и теперь тщетно пытался найти ему место.
Присвистнув, новоприбывший вопросительно посмотрел на спорщиков.
Его появление остудило страсти. Жозеф тут же принялся аккуратно складывать стопку рукописей, чтобы лежала листик к листику. Кэндзи положил газету на кассу и сел за свой рабочий стол, где скопилось огромное количество нечитанных писем.
— Вы же должны быть на заседании Кружка книготорговцев, — проворчал он.
— Я ушел, закончив дела с нашим зимним каталогом. Простите мою смелость, но меня охватило неистовое желание вернуться в родной магазин, где я чувствую себя как дома. И когда я увидел, каким счастьем осветились ваши лица при моем неожиданном появлении, бальзам пролился на мое сердце, — невозмутимо ответил Виктор.
Потом он оттащил велосипед в кладовку, а вернувшись, заглянул через плечо Жозефа и пробежал глазами статью, которую тот, наконец получив такую возможность, дочитывал.
— Вот где собака зарыта! О чем речь-то?
— Расскажу вкратце. Сегодня ночью в Часовом тупике (это XVIII округ) было совершено кровавое преступление. Был найден труп молодого человека с перерезанным горлом. У него забрали все документы, кроме одного письма, по которому и удалось идентифицировать его личность. Этот юноша стал жертвой адской постановки. На его груди лежала иллюстрация из старинной рукописи — впрочем, поддельная. Рядом с телом — три камня, обтянутых белой тканью. Водяные часы. Плюшевый крокодил. Мешочек с пшеничными зернами и черной галькой. Можно, я вырежу эту статью и наклею в свой дневник?
— Дружище, вы забываете о том, что вам давно уже не нужно ни моего согласия, ни согласия Кэндзи на ваши действия! Вы же теперь наш коллега и к тому же известный писатель! Вырезайте, наклеивайте и, главное, не отвлекайте меня от основных обязанностей, а то тут есть один человек, который нам за это устроит взбучку!
Уязвленный иронией в свой адрес, Кэндзи резко обернулся:
