Паспорт предателя - Алан Хинд

— Почему же?

— За каждым событием на международной арене, которое вызывает гнев фюрера, стоят Рузвельт и Англия. Они знают, что фюрера легко вывести из себя, и стараются спровоцировать его на такие поступки, которые дали бы повод объявить нам войну. — Гасснер оглянулся, желая убедиться, что никто не подслушивает. Он придвинулся ближе и продолжал:— Рузвельт строит козни в Польше. Я боюсь, что мы вскоре вынуждены будем к нападению в порядке самообороны.

Слушая, Себольд испытывал противоречивые чувства. Он был оскорблен грубой клеветой на свою вторую родину. Одновременно смешил слащавый тон собеседника. Он решил, что Гасснер повторял эту историю так часто, что, быть может, стал верить в нее.

— Вы писали, — сказал Себольд, — что хотели бы вспомянуть со мной старину. Я не помню, чтобы имел удовольствие встречаться с вами раньше.

— Мы встречались в Нью-Йорке пять лет назад в немецком музыкальном обществе, — уверенно ответил Гасснер. — Нью-Йорк — прекрасный город. Мне нравятся там женщины. Разве они не были бы довольны, если бы Третья империя завоевала США и любовниками у них оказались бы настоящие мужчины?

Себольд вновь заговорил о письме.

— Вы писали, что если я хочу себе добра, то явлюсь на свидание. Что вы хотели этим сказать?

Гасснер снова оглянулся; их никто не подслушивал.

— В порядке самозащиты фюрер в свое время приказал моему начальнику Гиммлеру создать в Соединенных Штатах нашу организацию. Теперь у нас имеется там значительно более совершенная организация, чем в прошлую войну.

— Это очень интересно. Но прежде чем продолжать беседу, позвольте спросить, почему вы рассказываете все это именно мне? Я — американский гражданин, как вам известно.

Грубое, лоснящееся лицо Гасснера сморщилось в принужденную улыбку.

— Нам известно все обо всем, герр Себольд. И рассказываю я потому, что вы будете работать для нас. Мы оставим без последствий инцидент на пристани в Гамбурге. Вы тогда не ведали, что творили.

Себольд коротко, отрывисто рассмеялся.

— Но, допустим, я не соглашусь?

Гасснер снова улыбнулся. Казалось, он счел эту реплику шуткой. Затем придвинулся к Себольду и прошептал:

— Не осмелитесь. Иначе вы никогда не покинули бы Германию живым.

Себольд принужденно засмеялся.

— Допустим, я сделал бы вид, что соглашаюсь, а затем, вернувшись в Соединенные Штаты, предал бы вас?

— Этого вы тоже не посмеете.

— Но как вы можете помешать мне?

— Кровь гуще воды, — сказал Гасснер. — Ваше звание американского гражданина — вода, а ваша мать, двое братьев и сестра — это кровь. — Лицо Гасснера просияло. — Понятно?

— Вы хотите сказать, что, если я когда-либо предам вас, вы отомстите им?

— Мы понимаем друг друга совершенно точно, герр Себольд.

— Но как можете вы знать, предал я или нет?

— Гестапо знает все, — сказал Гасснер. — Естественно, за вами будет установлена слежка даже в Соединенных Штатах. Мы узнаем также по характеру вашей работы, вкладываете ли вы в нее все, что можете.

— А что именно у вас имеется в виду для меня?

Гасснер объяснил, что прежде всего он хотел бы набросать Себольду общую картину шпионажа и диверсий в Соединенных Штатах. Шпионская сеть, расширяющаяся с огромной быстротой, уже охватывает весь континент. Люди эти — мужчины и женщины — большей частью американские граждане, родившиеся в Германии. Их работа заключается в собирании и согласовании сведений. Шпионы находятся на военных заводах, на верфях, в армии и в правительственных учреждениях в Вашингтоне. Как только удается добыть ценные сведения, их отправляют в Берлин. Это делается разными путями — дипкурьерами посольства в Вашингтоне и нацистского консульства в Сан-Франциско (там работал пресловутый Фриц Видеман), шифрованными телеграммами и условными телефонограммами, зашифрованными или написанными невидимыми чернилами письмами, отправляемыми по почте в Португалию и Швейцарию.

— Все это очень интересно, — сказал Себольд, прикидываясь заинтересованным. — Но разве Федеральное следственное бюро ничего не знает об этом?

Гасснер согласился, что ФСБ, по всей вероятности, известно кое-что в общих чертах.

— Но они не знают подробностей, — добавил он.— И, разумеется, вы также не будете знать подробностей, пока сами не приступите к делу. И тогда вы будете знать только ту группу, с которой придется вам работать, — и то не всю, а лишь нескольких человек.

Гестаповец принялся объяснять, что нацисты никогда не кладут всех яиц в одну корзинку.

— У федеральной полиции нехватит ума бороться с нами. Если бы им даже удалось напасть на след одной из наших групп, как это было около года назад, они смогли бы только вынуть один-единственный кирпич из всего здания. Нам было бы не так трудно положить новый кирпич на место вынутого.

Только Берлин знает в лицо каждого немецкого шпиона в Америке. Члены одной шпионской группы неизвестны другим, а во многих случаях работники одной и той же группы не знают друг друга в лицо. Таким образом, по рассказам Гасснера, в США не было никого, кто в случае ареста смог бы сообщить сведения, достаточно полные, чтобы причинить серьезный ущерб всему аппарату нацистского шпионажа.

Себольд, симулируя все усиливающийся интерес, спросил, как Германия собирается использовать сведения, доставленные шпионами.

— Двумя путями, — сказал Гасснер. — Во-первых, когда настанет время, будет отдан приказ ста тысячам лойяльных немцев, проживающих в Соединенных Штатах. Одни из них займут командные посты на транспорте и на крупнейших военных заводах; другие устроят диверсионные акты в общественных местах, в магазинах и театрах. Вспыхнут загадочные пожары, произойдут необъяснимые железнодорожные и авиационные катастрофы.

— Когда же настанет время? К моменту начала войны?

— По всей вероятности, нет,— ответил гестаповец. — Это придет неожиданно, во время войны, подобно молнии в ночи, как сказал бы фюрер.

И Гасснер стал рассказывать о втором пути проникновения диверсантов в Соединенные Штаты.

— Мы уже вербуем на ответственную диверсионную работу специально подобранных американских граждан немецкого происхождения. Они приезжают сюда, чтобы пройти курс в организуемой школе диверсантов. Впоследствии вы ознакомитесь подробнее с этой школой. Поистине замечательное учреждение. Это — идея самого фюрера!

Тут Гасснер прервал беседу, чтобы подозвать официанта. Дуисбургерхоф в тот день предлагал посетителям на завтрак небольшой кусок говядины с отварным картофелем, хлеб и эрзац-кофе. Когда официант отошел, Гасснер продолжал:

— После того как эти люди пройдут специальный курс обучения в школе диверсантов, или академии, как фюрер предпочитает ее называть,