— Ты чего? — еще больше удивился Володька. — Выпил, что ли?
— Соню забрали, — расплакался старик.
— Кто?.. Куда?
— Жандармы. В острог.
Кочубчик от неожиданности даже присел на ступеньки.
— Мать моя девушка… Вот это мансы. — Минуту соображал, поднял глаза на Никанора. — А эту… ну, Миху… тоже загребли?
— Девушка успела спрятаться.
— А барыня где?
— Они как раз вдвоем беседуют.
— Дела-а… — Володька озабоченно почесал бороду. — Так и меня сцапать могут!
— Вас-то за что?
— За любовь!.. Полюбил воровку, полезай с ней в один чувал! — Поднялся, двинулся дальше, оглянулся на старика. — У тебя выпить чего-нибудь имеется?
— Не пью и вам не советую.
— Иди ты со своими советами знаешь куда, шланбой!
Анастасия и Михелина сидели в спальне, негромко беседовали о произошедшем.
— Теперь к Андрею я поехать не смогу, — сказала Михелина.
— Понимаю, — кивнула княжна. — Значит, поеду я одна.
— А дом на кого останется?
— На Никанора… Да и ты рядышком.
— Хотелось бы к тому времени избавиться от Кочубчика.
Княжна удивленно подняла глаза на подружку.
— Но он мужчина твоей мамы!.. Соня любит его.
— Ей не до любви сейчас.
— Нет, так нельзя!.. Это нечестно! Пусть живет себе. Никанор присмотрит.
— Он вор, понимаешь?
— Но ты же тоже воровка. И мама твоя. В доме одни воры! — невесело рассмеялась княжна.
Михелина подумала, пожала плечами.
— Это к добру не приведет.
— Непорядочно, понимаешь?.. Не-по-ря-дочно! Соня человека привела, а как ее забрали, мы гоним его!
— Может, ты и права.
— Не может, а точно!
Обе помолчали, Михелина взяла со стола конверт с письмом.
— Хочешь, прочитаю еще раз письмо от Андрея?
— Конечно, — обрадовалась княжна и уселась поудобнее. — Читай.
— «Дорогие мои, любимые, единственные и ненаглядные девочки, — стала читать воровка. — Уже три дня, как я пришел в сознание. Открыл глаза и первым делом подумал о вас, мои светлые, мои желанные…»
Как и в прошлый раз, в храме никого не было, потому как время было позднее, и батюшка специально ждал свою прихожанку.
Табба, не доходя еще до него, истово перекрестилась перед некоторыми иконами, после чего приблизилась к священнику, смиренно поцеловала руку.
— Я совершила страшный грех, батюшка, — тихо произнесла она.
— Ты знала, что совершаешь его?
— Знала.
— Зачем же совершала?
Артистка подумала, пожала плечами.
— Не знаю… Наверно, от страха.
— В чем же твой грех?
— Я предала мать.
— Мать?
— Мать.
— Это смертный грех, — сказал священник. — За это нет прощения.
— Знаю, — еле слышно сказала Табба. — Но она в свое время тоже предала меня.
— Это ее грех. Зачем ты пошла на это?
— Меня вынудили. Заставили.
— Люди?
— Люди.
— И ты подчинилась им?
— Меня, батюшка, уволили из театра. Я без денег и без работы. Мне страшно жить.
— Теперь тебе будет страшно жить вдвойне. Мать поняла твое предательство?
— Да, теперь она в тюрьме.
— Отныне мать станет жить в двух темницах — телесной и душевной, — вздохнул батюшка и перекрестил девушку. — Ты должна жить в покаянии ежедневно и ежечасно.
— Но это не поможет мне! Буду каяться, буду просить у Господа прощения, а жить на что?.. Что есть, что пить, на что надеяться? Я чувствую гибель и не знаю, как ее избежать!
— Господь поможет.
— Поможет?.. А почему Он не помог мне до этого? Он же видел, что я стою на краю пропасти, и не протянул мне руки!
— Сила Божия в немощи совершается.
— В немощи?.. Когда я стану нищей, старой и обездоленной?
— Через страдания ты сможешь обрести силу духа и истинную веру в Господа!
— Я обрела!.. Иначе я не пришла бы к вам!.. Я не желаю больше страдать! Я настрадалась, когда мать бросила меня в младенчестве!
Батюшка помолчал, подумал, перекрестил прихожанку.
— Ступай к матери и проси у нее прощения. Только в этом твое спасение.
— Куда?.. В тюрьму?
— В любом месте Бог услышит твое покаяние.
— Я не буду просить у нее прощения!.. Я ее ненавижу!
— Надеюсь, Господь надоумит тебя. — Священник перекрестил Таббу еще раз, бросил вслед: — Не хочешь страдать — смиряйся!
Было далеко за полночь, за окном стояли тишина и покой, даже собаки в соседних дворах поугомонились и перестали брехать.
Никанор дремал на кушетке и при появлении Володи Кочубчика приподнялся, удивленно уставился на него.
— Чего изволите?
Тот был заметно пьян, держал в руке ополовиненную бутылку водки.
— Изволю выпить с тобой, — ответил Кочубчик, присаживаясь, и потребовал: — Стакан!
Дворецкий послушно взял с буфета стакан, поставил на стол.
— Два! — показал на пальцах Володя.
— Я не пью. Нельзя по возрасту и по здоровью.
— Поставь два стакана. Для антуражу!
Никанор извлек второй стакан, стал наблюдать, как ночной гость разливает водку.
Тот взял себе стакан, второй подал дворецкому.
— Держи.
— Не пью.
— Для антуражу, сказал!
Чокнулись, Кочубчик в один взмах опрокинул налитое. Смотрел красными глазами на старика, с трудом выговорил:
— Закусь…
— Не держу здесь, — ответил Никанор и добавил: — Время позднее, пора вам почивать.
Володя помахал перед его носом пальцем, затем погрозил:
— Шутковать со мной не надо. Понял?.. Сиди, наблюдай и молчи!
Старик подобрал на коленях большие бледные ладони, сел поудобнее.
— Вот ты кто такой? — ткнул на него Кочубчик и объяснил: — Дубарь, барахло, чухна, пакостник, хмырь, люмпик, кугут и все прочее… А все из себя изображаешь. Почему?
— Вам надо идти почивать, — деликатно напомнил дворецкий. — Скоро двор проснется.
— А потому из себя изображаешь, что считаешь себя персоной!.. Ва-а-а-ажной персоной! Угадал?.. А ты не персона. Холуй! Подай-принеси!.. Говешки из-под любого готов таскать, когда прикажут!
— Утром я доложу барышне, и вас попросят из дома.
— Доложишь?
— Если не перестанете пить и не уйдете, святой крест, доложу.
Дворецкий хотел перекреститься, но Володя перехватил его пальцы.
— Вбей себе в кумпол! Я здесь надолго. Навсегда! А стуканешь хозяйке, я стукану синежопым!.. Знаешь, про кого стукану? Ага, про нее. Про воровочку-шпановочку! Про Сонькину дочку!.. Ею ведь тоже полиция интересуется?!
— Вы нехороший, подлый человек, — сказал Никанор и поднялся. — Прошу вас выйти вон.
Кочубчик налил еще себе водки, опрокинул ее в широко открытый рот, занюхал рукавом. Вдруг резко поднялся, крепко взял старика за воротник.
— Запомни, салоп!.. Не приведи господь, ливернешь на моей дорожке, всю жизнь будешь на костыли зарабатывать. Понял?
— Ступайте, господин хороший.
— Дубарь барахляный! — Оттолкнул старика и тяжело двинулся к выходу. Остановился, ткнул в свою грудь пальцем. — Володя Кочубчик — человек!.. Помещик!.. Две тысячи десятин имел!.. И ни одна шваль не смела руку на Володю поднять!.. Поэтому не моги и не смей!
* * *
Вор Артур держал в руках целую дюжину утренних газет, на первых страницах которых бросались в глаза крупные, на четверть страницы, сообщения:
ЛЕГЕНДАРНАЯ ВОРОВКА СКРЫВАЛАСЬ В ДОМЕ КНЯЗЯ БРЯНСКОГО.
СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА В КРЕСТАХ.
СОНЬКУ ВЫДАЛА РОДНАЯ ДОЧЬ.
ДОЧЬ-ПРЕДАТЕЛЬНИЦА.
МЛАДШАЯ ДОЧКА СОНЬКИ В БЕГАХ.
ЖДЕТ ЛИ Г-ЖУ БЕССМЕРТНУЮ ТЕАТР?
В комнате, кроме Артура, находились Улюкай, Резаный, Безносый и младший полицейский чин Феклистов.
Артур развернул по очереди каждую из газет, показывая сенсационные заголовки, бросил макулатуру на стол.
— Стерегли, следили, а под конец получили — Сонька в Крестах.
— Это нужно еще проверить, в Крестах ли?.. Может, для отвода глаз напечатали, — усомнился Безносый.
— В Крестах, точно, — подтвердил младший полицейский чин. — В участке только об этом и говорят.
— В Крестах из наших кто-нибудь есть? — спросил Резаный.
— Ворон уже год как пухнет, — ответил Артур.
— Я не об этом. Люди там есть свои?
— Был один надзиратель. После случая с Безруким лес под Иркутском валит.
— Надо срочно делать человека.
— Я потыркаю кой-кого, — неуверенно пообещал Феклистов, — только дело это страшно опасное. Вряд ли кто легко на такое пойдет. За Сонькой глаз будет особенный.
— Ясное дело, — согласился Артур и поинтересовался: — На Ворона проблемно выйти?
— А зачем? — не понял Улюкай. — Сам ждет, кто бы его дернул.
— Нужно потрясти товарищей, может на какую-нибудь гнилуху и выйдем.
— Гнилуха может заломить такие пенензы, что шапка вспотеет.
— Мамай сказал, что ради Соньки любые шелестухи отвалит.
