я, по чести сказать, понимал плохо. Я рассеянно поддерживал беседу, выбирая момент, чтобы спросить о том, что истинно меня интересовало. Наконец момент, как мне показалось, подвернулся.
– А что там, собственно, у Трушниковых, вы не знаете? – как можно более небрежным тоном спросил я.
Дядя отставил чашку и слегка откинул голову.
– А что там может быть? На будущей неделе завещание вскрываем, хотя я просил обождать, но… Ольгу Михайловну как подменили – настаивает, торопит: «Хочу окончить с этим делом… Похоронить всех мертвецов… Закрыть все связи…» – он вздохнул и пригладил бакенбарды. – Женщина не понимает ничего. Как тут закрыть? Если, скажем, в духовной Дмитрия Александру что отписано, ведь это придется в суде рассматривать. «Устранение от наследования по недостойности», если я правильно помню. Все равно задержка выйдет. А тут еще этот князь с векселями. Никакого стыда у человека. Да и китайцы не отстают. Что уж им там Дмитрий обещал? На что они надеются? А все мне головная боль. Попомни мои слова, Вышносельцев попробует тиснуть записочку, да и граф не отстанет. А тут еще выборы. Одно к другому, попортят мне крови. Будто в других губерниях никого не убивают! Но ты, Аркадий, не переживай (будто я переживал!) – я вот что скажу: не на того нарвались! Я это дело уж придумал, как себе на пользу повернуть. А впрочем, что я опять? Есть и хорошее – Ивана Федоровича вот отпустили. Я рад. Хоть и жду, что может он выкинуть какое-нибудь коленце. Все они, Трушниковы, отчаянные, что ли, без удержу.
Он отхлебнул чай и помолчал. Я нетерпеливо заерзал. Денис Львович вздохнул.
– Да ты что меня спросить-то хочешь? Уж не об Ольге ли Михайловне? Галина Григорьевна мне сказала, что опять тебе от нее корзину с фруктами передали? Правда, нет? Большая честь. С ее-то положением и хлопотами… Что краснеешь? Ты не красней. Я тебе вот что скажу – ты, Аркадий, в эту сторону даже и думать не берись. Я тебе как родственник, как, можно сказать, отец. Она – женщина красивая и даже выдающаяся. Набожная, опять же. Плохого никто не скажет, не подумай. Но ты держись подальше.
– Мне многие передавали и фрукты и цветы, – буркнул я, – что ж такого, раненого человека подбодрить?
– Да ничего, с одной стороны. Конечно, ничего, Аркадий. Что ты так взвился? А только кто, кроме меня, о тебе позаботится? Впрочем, она – женщина умная. Зря тебе морочить голову не станет. И хватит об этом. Ты меня слушать должен. Я жизнь хорошо понимаю. И вот я тебе говорю: держись подальше.
Я нехотя покивал.
– Так… вот что действительно важно, – сменил тему дядя. – Ольга Михайловна передала нам карты, что ее отец составлял. Там много любопытного. Весь город подземельями пронизан. Просто как в романах история! Тайные ходы и все, что там пишут – «les donjons mystiques» [45],– он огладил бакенбарды. – Петр Николаевич по этим картам облавы устраивает. Но… пока толку чуть. Сидит Трушников где-то под землей, как крыса в подполе. – Он передернул плечами.
Я знал, конечно, что в тот несчастный день Александр сбежал от Выжлова. Знал и то, как и где он скрылся. Впрочем, на этом, наверное, стоит остановиться несколько подробнее.
Выжлов в тот день опоздал буквально на секунду. Когда он в сопровождении полицейских ворвался в дом, то сразу не разобрался, что же происходит. Бросился было на второй этаж, потом снова вниз. Младший же Трушников тем временем выскочил через черный ход и кинулся в каретный сарай. Ольга Михайловна, посланная Дмитрием поторопить с экипажем и как раз оказавшаяся на заднем дворе, ринулась было остановить пасынка, однако, по чести сказать, больше помешала его задержанию. От всех выпавших на ее долю волнений, от самого вида Александра – бледного, полубезумного, с окровавленным ножом в руке – бедная женщина лишилась чувств. Спешивший ей вослед кучер, вместо того чтобы догонять барина, замешкался возле нее, и дело было решено. В сарае, как теперь знали все, начинался один из множества подземных ходов. Длинный, в нескольких местах разветвляющийся путь был особенно хорошо известен всему семейству Трушниковых, поскольку много раз служил местом игр и мистификаций для молодых Мити, Саши, Вани и Олечки – что тогда еще считалась невестой старшего брата. В общем, Выжлов со своими орлами обидно опоздал. Когда он сунулся в подземелье, шаги беглеца уже стихли. Несколько посланных на его поимку групп, проблуждав под землей по часу и более, вернулись ни с чем.
– Там целый лабиринт, – рассуждал, сидя у меня двумя днями позднее, Петр Николаевич. – Поверите, я спустился – да и вылез. Страшно. И не смейтесь надо мной.
Я и не думал. По совести сказать, наше бегство из монастыря по подземному переходу тоже произвело на меня гнетущее, тягостное впечатление. И не столько из-за трагических обстоятельств, вынудивших нас искать спасение под землей, сколько из-за самой противоестественности этой среды для человека. После я часто обращался мыслями к обитателям Нор. С внутренним содроганием представлял себе их жизнь в темных, сырых пещерах, узких переходах, что грозят обрушиться. Как это, должно быть, страшно родиться и жить там, где другие оказываются лишь после смерти, где все противно самой человеческой природе. Впрочем, нужда заставит – человек стерпит. Вот и Александр Васильевич, судя по всему, уже почти неделю скрывался где-то в путаных подземных переходах. Почему я так в этом уверен? Все просто. С момента его побега не было во всем городе лица, более известного каждому уряднику, квартальному, дворнику или филеру. На всех выездах и на пристани дежурили. Лодочники, извозчики, трактирщики – все его искали, но шло время, а вестей не было. Выжлов мотался по округе. Устраивал, как он это называл, «осмотры» – то есть выделял на карте, переданной Ольгой Михайловной, какие-то части и прочесывал их. Но, на мой взгляд, гоняться за Александром Васильевичем под землей было делом безнадежным. Одного взгляда на схемы подземелий было достаточно, чтобы понять, насколько сложной, запутанной и даже алогичной является система тоннелей, шурфов, шахт. Да и как могло бы быть иначе, если строились они в разное время, с разными целями, а то и вовсе образовывались естественно, путем вымывания породы?
– И примите во внимание, Аркадий Павлович, – жаловался мне Петр Николаевич, – что эти схемы далеко не полны! Отец-то Ольги Михайловны и четвертой части не исследовал – сошел с ума-с. И немудрено. Как бы мне за ним не отправиться. К тому же черт разберет, может, не все правильно картографировал, а
