не упустил, лишь в последний момент выхватил из общего гула обрывок фразы:
— …все-таки Тихвинцев окончательно спятил!
Почтмейстер прислушался к рассуждениям прилично одетого толстячка, который придерживал за талию поразительной красоты даму.
— Что удумал! На ходу из поезда прыгать. Нет, конечно, там ход сбавили, перед полустанком, но все же опасно… Безумец!
— Это вы говорите от зависти, — иронично отвечала красавица. — Оттого говорите, что сами на такой поступок не способны.
— Постойте!
Митя учинил моментальный допрос парочке.
Вся труппа Малого театра ехала в одном вагоне. Кто-то спал, другие пили, но большинство играли в шарады. И вот, посреди очередной пантомимы, которую показывал г-н Захвальский, — как раз этот самый толстячок, — Тихвинцев надел пальто, шапку, замотался длинным шарфом, а затем прошел в тамбур, открыл дверь и выпрыгнул во тьму. Да кто же знает, зачем. Может быть на спор или в карты проиграл. А может и от несчастной любви. Нет, не так давно, уже к окраинам Москвы подъезжали. Повторить всю историю для полковника тайной полиции? С искренним удовольствием…
— Выходит, сыщик что-то подобное предугадал и сказался больным, чтобы перехватить Тихоню, — пробормотал Порох, отпустив актеров восвояси. — Как он это делает? Вы понимаете, Дмитрий Федорович?
— Сам всегда удивляюсь, — почтмейстер улыбнулся, но улыбка тут же погасла. — Погодите! Если Мармеладов попытается схватить бандита в одиночку…
— То один из них обречен. Понять бы еще, за кого больше переживать следует.
Полковник закурил папиросу, оглядел опустевший перрон и выругался.
— … мать! И где их искать, скажите на милость?!
XXXVI
Кокоревский сад погрузился во тьму, которую не могли разогнать, сколько бы ни пыжились, ни свет из окна гостиницы, ни стылая луна в небе. Высокий человек в черном пальто двигался практически на ощупь, от дерева к дереву, пока не оказался возле цветочной клумбы, выполненной в итальянском стиле, с ажурными бортами и фигурками ангелов на четырех углах. Ровно под тем, который смотрел на Кремль, он присел на корточки и стал расшатывать камень, третий сверху. Вытащил с некоторым усилием, просунул руку в образовавшийся тайник. Пошарил пару секунд, а потом издал хриплый, приглушенный шарфом, рев, в котором смешались испуг и ярость.
В ту же секунду луч света ударил ему в глаза.
— Что за…
Незнакомец в скособоченном цилиндре, открывший створку потайного фонаря, произнес спокойным голосом:
— Не ищите деньги, Тихоня! Их там нет.
— Черт побери! — бомбист барахтался возле клумбы, пытаясь встать. — Где же они? Где деньги?!
— Все двенадцать тысяч забрал я.
— Откуда вам известно, сколько там было? И мое имя? — юноша вытащил из кармана револьвер и, прикрываясь рукавом от света, попытался прицелиться. — Не знаю, кто вы такой, но лучше не пытайтесь меня обмануть. Иначе пристрелю, как собаку!
Тихвинцев попятился, когда странный господин встал со скамейки и направился к нему. А тот подошел совсем близко, повесил фонарь на крыло мраморного ангела. Ростом он был чуть пониже бомбиста, но благодаря цилиндру, возвышался над ним на пару вершков.
— Не грозите впустую, Лавр. Стрелять вы не станете.
— Почем вы знаете?
— У меня двенадцать тысяч причин быть в этом уверенным. Пока вы не отгадаете, где спрятана ваша добыча, мне нечего бояться. Больше всего на свете вы страшитесь остаться с пустым карманом. Иначе получится, что стольких погубили напрасно — и Бойчука, и Столетова, и десятки невинных людей.
Луч тайного фонаря светил ровно, а вот револьвер в руке Тихони ходил ходуном, потом плечо свела судорога и оружие он опустил.
— Что? Как? Да кто вы вообще такой?!
Бомбист силился разглядеть лицо незнакомца, но тот глубоко надвинул шляпу на лоб, а широкие поля бросали тень на глаза, открывая лишь гладко выбритый подбородок и язвительную усмешку.
— Это справедливо. Я отвечу на ваши вопросы, а вы — на мои. Не этого ли хотят все социалисты? Справедливости для всех! Зовут меня Родион Романович Мармеладов… Хотя вы же про другое спрашивали. Не бойтесь, я не агент охранки и в полиции не служу. К расследованию меня привлек г-н Шубин, директор ограбленной сберкассы. Все, что мне нужно — это вернуть ему двенадцать тысяч рублей. Что же до политической возни… Признаюсь честно, мне наплевать: победят жандармы или победят бомбисты. Вы мне в равной степени противны, — сыщик и не пытался казаться вежливым. — Поэтому я мог бы просто забрать деньги, уйти и не мерзнуть, в ожидании. Но я испытываю непреодолимую страсть к разгадыванию загадок, а самая занимательная загадка во всей этой истории — вы, Тихоня. Когда раскрылось, что вовсе не Столетов провернул грабеж с фальшивой бомбой на шее, мне захотелось познакомиться с неординарной личностью, задумавшей столь дерзкий план… Да вы весь дрожите! Давайте пройдем в помещение, нынешние погоды опасны для здоровья.
— Нет! — Тихвинцев поднял руку и направил дуло револьвера в грудь Мармеладова. — Будем говорить тут. Мне не понятны ваши намерения.
— Зато мне ваши намерения ясны как божий день. Вы хотите забрать деньги и сбежать, чтобы никто из соратников по борьбе не сумел найти. Вы ведь страшитесь их мести, верно?
— Да знали бы вы…
— Знаю, Лавр. Знаю! Вам доверили швырнуть бомбу в царя. Высокая честь. Но вы не обрадовались. Решили, что Бойчук нарочно толкает вас к гибели, попытались отговорить его от убийства императора в театре, а вас за малодушие наказали. Да, происхождение ожога на вашем лице, — которого вы стесняетесь и всячески скрываете под шарфом или гримом, — для меня уже не секрет. Любой человек после такой жестокости захочет бежать без оглядки на край света. Так что ваши намерения мне, повторюсь, вполне поняты. Непонятно, почему сразу не сбежали. Вас облили кислотой больше года назад. Зачем же вы оставались в банде так долго?
Тихоня опустил револьвер и отвернулся.
— Стало быть, Бойчук придумал, какую-то страховку, — предположил сыщик. —
