— Как можно быть столь легковерным? — спросила Берта, хотя затем вспомнила свою первоначальную беседу с Тором и его несколько самоуничижительную манеру поведения. Блауэр заполнил ту пустоту, которую Тор нес в себе.
Гросс вновь обошел прочие отступления. Он упрямо излагал свои объяснения, как будто не услышав слов Берты.
— Как только Блауэру удалось заполучить осведомителя внутри самого расследования, у него появилась возможность манипулировать событиями. Он был чрезвычайно горд тем, что назвал своим «гамбитом великих музыкантов», — продолжил Гросс. — Как вы и предположили, Вертен, Тор увидел ваш перечень подозреваемых, и когда он сообщил о нем Блауэру, этот негодяй понял: изучение прошлого Малера наверняка вскроет существование Ганса Ротта и, отсюда, его брата, и это всего лишь вопрос времени. Так оно и вышло на самом деле, поэтому появилось на свет его анонимное письмо, пустившее нас по ложному следу некоего мерзавца, убивающего наших великих музыкантов.
— Так Тор не имеет с этим ничего общего? — осведомился господин Майснер. На его верхней губе красовалось пятно сахарной пудры.
— Только как ничего не подозревающий сообщник, — промолвил Гросс.
— Какая удача, что ваш официант Отто запомнил бакенбарды котлетками, — шепнула Берта мужу.
— Да, — согласился Вертен. — Это было существенной приметой.
Тем вечером, перед посещением оперы, Гросс и он удостоверились в невиновности Тора, быстро сравнив написанные им от руки документы в конторе с письмами, полученными от убийцы. Ни на одном из документов не присутствовало характерного чернильного следа.
Не обращая внимания на комментарии присутствующих, Гросс, закусив удила, несся дальше:
— Блауэр также воспользовался поездками Тора в Альтаусзее, чтобы прикрыть свои злодейские дела. Во время первого посещения Тором виллы Малера Блауэр сам подкрался ночью к дому, чтобы повредить тормоза на велосипеде, который явно принадлежал композитору. Позднее Блауэр даже уговорил Тора украдкой занести в кабинет Малера отравленный рахат-лукум. Блауэр представил коробку этому доверчивому человеку как подарок пожелавшего остаться неизвестным поклонника. А Тор не обнаружил никакой связи между внезапным заболеванием Малера и присутствием этих сладостей, в газетах тоже ничего об этом не было.
Криминалист прикончил свое пирожное, сделал глоток кофе и широко улыбнулся.
— Я вынужден признать, что Блауэр проявил чрезвычайную изобретательность. Он даже упросил Тора остановиться в Линце по пути в Альтаусзее, где шла охота на диких гусей, чтобы передать якобы срочное сообщение воображаемому другу Блауэра. Эта задержка в пути стоила Тору большей части среды и объясняет его прибытие в Альтаусзее в четверг. А когда это выяснилось, на что в конце концов и рассчитывал Блауэр, подозрение пало на Тора как на человека, который напал на вас, Вертен, в конторе. Однако обман выплыл на чистую воду после того, как Тор поведал Блауэру о разговоре между полицейским инспектором и вами, Вертен. Затем Тор прочитал в газетах отчеты о смерти предмета этого разговора, девицы Паулус, и весьма неразумно попытался выяснить все у Блауэра, ибо его слепое доверие к этому человеку поколебалось. Блауэр тотчас же решил заткнуть Тору рот. Не составило труда дать ему понюшку табака с сомнительной примесью — единственная дурная привычка Тора, а затем, проследив, как тот умирает в страшных конвульсиях, просто оставить некоторое количество отравленного рахат-лукума на месте преступления, чтобы вы, Вертен, и я сделали из этого должные выводы.
— Незадачливый человек, — промолвила Берта. — Я имею в виду господина Тора.
— А как насчет других ничем не объяснимых фактов? — начал допытываться господин Майснер. — Как, например, насчет алиби, которое, как вы утверждали, имелось у Блауэра в день гибели молодой певицы Каспар?
Гросс кивнул:
— Да, насчет фактов, будто бы не укладывающихся в общую картину. Отсутствие мастера сцены в театре было отмечено в учетной книге господина Ляйтнера. Тем не менее на самом деле он в тот день находился в здании, спрятавшись наверху, в колосниках. Но господин Гюнтер со своего места в оркестре увидел Блауэра и решил шантажировать его этим фактом. Естественно, это имело для него трагические последствия. Скрипачу следовало заниматься музыкой, а не отбивать хлеб у профессионалов преступного мира.
— Ну а смерть Штрауса и травма Цемлинского? — не унимался господин Майснер. — Похоже на то, что эти два события придают вес надуманной истории Блауэра о смерти великих композиторов Вены.
— Вряд ли мы сможем когда-либо выяснить что-нибудь о падении господина Цемлинского, — пожал плечами Вертен. — Я не буду оригинален, если повторю давно избитую фразу, что несчастные случаи действительно происходят, в особенности в театре.
Он замолчал на какое-то время, чтобы Гросс успел вклиниться со своим мнением:
— Что касается смерти Иоганна Штрауса и таинственного вызова из Хофбурга, который превратил его простуду в воспаление легких… Видите ли, как мне удалось установить, именно в это время вторая жена Штрауса находилась в Вене, навещая своих друзей.
— Как вы и подозревали, — кивком головы подтвердил Вертен. — Обозленная бывшая жена в роли обвиняемой?
— Вы не можете серьезно утверждать это! — воскликнула Берта. — Ею должно заняться правосудие.
Как Гросс, так и Вертен, оба понимали невозможность этого предложения, ибо все обвинительные улики уже были уничтожены вдовой Штрауса. Но никто из них ничего не сказал.
Некоторое время все сидели молча, а затем Вертен признался:
— Я чувствую себя в некотором роде ответственным за смерть Тора. И за этого безвинно убитого Блауэром рабочего сцены, которого он принял за меня.
— Вздор, Вертен, — отрубил Гросс. — Вся вина лежит на этом негодяе Блауэре, или господине Габсбурге, как он теперь требует, чтобы к нему обращались. Нет, Вертен, не вешайте на себя эту вину. Мы исполнили свой долг перед господином Малером.
— И перед фройляйн Шиндлер, — напомнил им господин Майснер. — Я полагаю, что из них выйдет великолепная пара.
Заявление господина Майснера прозвучало пророчески. Вертен знал, что молодая женщина обязательно заполучит то, на что она нацелила свой взгляд.
Внезапно в наступившем после этого замечания молчании как-то особенно громко прозвучал шлепок, который Гросс сделал по своей ляжке.
— Приношу вам мои извинения, Вертен. Со всей этой суматохой я совершенно забыл об очень важном телефонном сообщении, которое я принял для вас сегодня рано утром. Похоже на то, что к вам с визитом приезжают ваши родители.
Эта новость поразила Вертена больше, чем если бы он узнал о том, что растаяли снега Северного полюса. Взглянув на Берту, он понял, что та разделяет его изумление.
Гросс несколько смущенно улыбнулся им:
— Я подумал, было бы неплохо, если бы ваши будущие дедушка и бабушка были извещены о положении вашей жены, поэтому недавно я послал им письмо. Надеюсь, что у вас нет никаких возражений против этого.
Берта ответила за двоих:
— Разумеется, нет, доктор Гросс. Ни малейших!
Густав Малер (1860–1911) — выдающийся австрийский композитор, в 1897–1907 гг. — директор и главный дирижер Венского придворного театра. — Здесь и далее примеч. пер.
Байрейт — город в Баварии, в котором находится театр, созданный по замыслу композитора Р. Вагнера специально для исполнения его произведений и где по сей день проводятся вагнеровские фестивали.
Пратер — открытый в 1766 году, до сих пор являющийся одним из самых больших и популярных парков Вены.
Антон Брукнер (1824–1896) — выдающийся австрийский органист и композитор.
Gasse (нем.) — переулок.
Особая порода лошадей, выведенная для австрийского императорского двора в XVI веке в местечке Липпица близ Триеста (ныне в Италии). Порода сохранилась до нашего времени, лошади выступают в специальном представлении «Испанская школа верховой езды» при императорском дворце-музее Хофбург.
Камвольная или шерстяная ткань с переплетением по диагонали.
Род наемного конного экипажа, столь же характерный для Вены описываемой эпохи, как кеб — для Лондона.
Императрица Австро-Венгрии Елизавета была по неизвестным причинам убита 10.09.1898 года анархистом Л. Луккени.
В 1875 году был обустроен Дунайский канал для предотвращения частых наводнений, затапливавших центральную часть Вены.
