– Тело не было найдено? - спросил Фолькон, отвлекая субкомиссара от мрачных воспоминаний.
– Оттого и не убежден я окончательно, что упырь мертв… С другой стороны, в тех местах обитают несметные стаи диких собак, которые, как говорят, и живого путника могут растерзать за несколько мгновений, что уж думать о мертвом теле. Одно явится доказательством: ежели за несколько ближайших дней не будет найдено ни одной новой жертвы.
– И все же я склонен верить вам. Разве может жить человек, коему попали в глаз из пистолета с расстояния всего в несколько шагов?
Бофранк, в отличие от грейскомиссара, знал, что Шарден Клааке уже не был человеком, и оттого сомневался, что рана могла оказаться для него смертельной. Но он не стал говорить этого вслух и для вида согласился с Фольконом.
– Что вы станете делать теперь? Вам нужен отдых, посему направляйтесь тотчас к себе, а я распоряжусь тем временем, чтобы вам доставили премию.
– Которую? - удивился Бофранк.
– Разве я не сказал вам? Герцогом назначена была премия тому, кто умертвит упыря, и я не вижу, отчего не вручить ее вам. Это вполне приличная сумма в золоте.
– Давайте подождем прежде, чтобы убедиться, что упырь и в самом деле мертв, - сказал Бофранк. Грейскомиссар по некотором раздумьи согласился с ним, взявши на себя также обязанность написать несколько строк о происшествии для «Хроник».
Будучи доставлен домой, Бофранк велел Ольцу нести горячую воду и лохань, вымылся с помощью одноглазого слуги, после чего велел не пускать к нему никого, хоть бы даже приехал сам король, и, не найдя сил для еды, уснул.
Лекарь, которого привел юный Фолькон, осмотрел Бофранка и сказал, что тот находится в крайней степени изнеможения, словно бы после чудесного выздоровления от тяжелейшей болезни.
– Это самый опасный период, - сказал также лекарь, - ибо человек вроде бы уже отринул хворь, но настолько слаб телом и духом, что любая иная, равно как и вернувшаяся прежняя, болезнь может поразить его с новой силою, и тогда спасения уже нет. Странно, что таковое случилось из-за того, что хире всего лишь неудачно стукнулся головою.
Собрав свои инструменты, лекарь удалился в недоумении, а Бофранк, к несказанному своему удивлению, узнал, что проспал более четырех дней. Послушный Ольц неуклонно соблюдал указание хозяина, чем проявил как преданность, так и глупость, покамест Проктор Жеаль не дал ему тумака и не вошел в комнату, где и обнаружил разметавшегося на постели Бофранка. По словам Жеаля, Бофранк был так плох, что напоминал скорее мертвеца, бормотал непонятное и хватал воздух руками, словно видел что-то в нем, хотя глаза его при том были закрыты. Фолькону, слушавшему рассказ Жеаля, тут же припомнились демоны, которые якобы «окружают нас со всех сторон, как будто кто в море нырнул и окружен повсюду водой».
Теперь Бофранк выглядел несколько лучше, но сидеть мог, лишь подпертый подушками, а из еды смог проглотить лишь чашку бульона. Ольц примостился в уголку на полу, охватив руками колени и слушая, как Жеаль рассказывает субкомиссару, что происходило в те четыре дня, что выпали из жизни Бофранка.
– С тех пор как слухи о гибели упыря разошлись по всей Бараньей Бочке и далее по городу, ни один человек не был убит - по крайней мере, ни одного тела, изуродованного обыкновенным для упыря образом, не было найдено; обычные же жертвы поножовщины или ограблений не в счет.
Далее Жеаль поведал, что в церквах прошли молебны во славу уничтожения зла. Главный из них, в храме Святого Камбра, был прерван самым необычайным способом, и Жеаль, которому обычно не свойственно посещать молебны и проповеди, был тому неожиданным свидетелем.
В храм явился епископ Фалькус, который в свое время посмел утверждать - и этим весьма возмутил многих коллег, в числе коих был и покойный ныне Тимманс, тщившийся убить Бофранка и лишивший его пальцев, - что ведьмы, особенно когда подвергаются чрезмерно суровым пыткам, оговаривают себя, не в силах терпеть боль; что многие обвинения в чародействе и сношениях с дьяволом - лишь соседская месть или желание прибрать к рукам имущество осужденных и казненных. Оный Фалькус был смещен с поста после известных событий, ибо его утверждения шли вразрез с деяниями и устремлениями миссерихордии; говорили, что он удалился в монастырь, утверждали даже, что бывший епископ бежал за море и там впал в ересь окончательно. Тем более велико было всеобщее удивление, когда он, сжимая худыми руками старца простой ореховый посох, явился перед паствою.
Отстранив священника, каковой от изумления и неожиданности весь как будто окаменел, епископ вскричал:
– С печалью вижу вас здесь! Но для веры все возможно, она все побеждает. Она презирает жизнь земную, ибо надеется на небесную. Ныне приближаются времена, о которых было предсказано; настал час опасностей, и мы скоро увидим, кто воистину с господом. Нечестивые думали, что они могут воспрепятствовать моей сегодняшней проповеди, но пусть знают они, что нет во мне страха и от долга пастыря я не отступлю. Я готов жизнью пожертвовать ради нее. О, господи, избавь меня от этих противников моих, называющих меня соблазнителем, освободи душу мою, ибо за тело свое я не боюсь. Бога призываю в свидетели, ангелов и святых, что все, мною предсказанное, исходит от господа и что имел я эти откровения через божественное внушение, во время бдений, когда я молился за народ, теперь восставший на меня.
Ныне наступают дни смут, грядет великая битва, последуют отлучения, убийства и мучения. Настали времена испытаний. О, если бы господь устроил так, чтобы я первым подвергся им!
Опомнившиеся священнослужители без особенных церемоний стащили Фалькуса с кафедры, но в толпе уже обсуждали шепотом пророчество старика о «смутных днях». Что сталось с низложенным епископом после, никто не ведал.
– А что Альгиус?! - вспомнил вдруг Бофранк. - Хире Фолькон, нашли ли вы его?
– Нашел, нашел, хире Бофранк. Правда, он запросил за свою работу деньги, но уже при мне сноровисто обнаружил в старинных трудах упоминание о Третьей Книге.
– Что есть Третья Книга? - поинтересовался Жеаль.
– Об этом как-нибудь после, - довольно неучтиво отмахнулся от друга Бофранк. - Так где же он?
– Третьего дня я отвез ему деньги, и Альгиус обещал быть в ближайшие дни. Он сказал, что чрезвычайно заинтересовался, ибо открыл для себя много такого, о чем и не ведал ранее. Что меня особенно поразило - против обыкновения, он был абсолютно трезв.
– Решительно не понимаю, о чем вы говорите, - сказал Жеаль в возмущении. - Ладно бы я при сем отсутствовал; но гоже ли двум образованным людям обсуждать в присутствии третьего вещи, о которых не имеет он ни малейшего разумения?!
– Я чересчур утомлен, друг мой, чтобы рассказать тебе всю предысторию, а Мальтус знает немногим более твоего, стало быть, и он не рассказчик, - удрученно сказал Бофранк. - Не прими это за обиду. Как только я почувствую себя лучше, я расскажу тебе обо всем, хотя знание это отнюдь не радует. Помнишь, ты отозвался на рассказ о путешествии к Ледяному Пальцу такими словами: «История твоя темная, и многое в ней напоминает дурманный бред - вот что я сказал бы, не знай я тебя, друг мой Хаиме»? Все вернулось, Жеаль. Как знать, не коснется ли произошедшее ранее всех нас в самом скором будущем…
– Оставим это, - сказал, смягчившись, Жеаль. - Скажи лучше, убил ли ты упыря?
– Хочется верить, что убил, но вера моя некрепка… Он успел ответить мне - и немочь моя тому следствие. Чувства свои в сей страшный момент не желал бы я испытать никому.
Бофранк содрогнулся, словно зеленое пламя вновь охватило его. Юный Фолькон посмотрел на него с жалостью и сочувствием, а Жеаль промолвил:
– Так и не вспоминай о том, бога ради. Смотри, сегодня светит солнце, небо совсем чистое, и, говорят, по всем приметам так будет дней с десять. Лучшую весть приготовил я быть последней - твой отец справлялся о твоем здоровье и просил для поправления оного прибыть в поместье. Я пообещал сделать сие, как только лекарь даст соизволение.
– И он не сердит на меня?!
– Внешне этого не выказывал… но если вспомнить ваши ссоры и разногласия, а также размолвку последних лет?.. Вы, поди, несколько лет уже не разговаривали друг с другом, не поклонились бы, случись вам встретиться на улице, а тут он сам зовет тебя.
– Что ж, поедем, - сказал Бофранк. - Мне в самом деле нужен отдых, и отчего не насладиться им в местах, любимых и знакомых с самого детства.
Мальтус Фолькон готов был поклясться, что в этот миг он увидел блеснувшие на ресницах Бофранка слезы.
«Когда я выхожу в сад, я пугаюсь, поскольку все время вижу зайца, который, как подсказывает мне мое сознание, является ведьмой или каким-то ведьминским духом - так пристально он смотрит на меня. Иногда я вижу мерзкую ласку, перебегающую через мой двор, а иногда в амбаре мне попадается большой облезлый кот, который мне также подозрителен».
