Кобэ глянул на небо и миролюбиво сказал:
— Я не корю вас за ваши чувства, но вашего хозяина мы освободить пока не можем. Для этого нам нужно либо опровергнуть имеющиеся против него улики, либо найти другого подозреваемого. Собственно, за этим мы и пожаловали сюда.
Выражение лица старика смягчилось, и он проворчал:
— Вы бы лучше вошли. — И он повернулся, чтобы провести их в дом.
Мальчик запер за ними ворота. Возле дома Кобэ с Акитадой спешились, и мальчик принял у них лошадей. Остальные последовали за ним к конюшням.
Дом, конечно же, был темен и пуст. Кинзо зажег фонарь в прихожей, где они разулись. Потом он провел их темными коридорами в просторную комнату с очагом посередине. Крепкие ставни на окнах были закрыты, защищая дом от ночи и непогоды. В комнате не было ничего лишнего — несколько циновок и подушек, свечи в подсвечниках и огромный деревянный сундук, какой обычно используют для хранения своего добра купцы. Сундук был укреплен металлическими уголками, петлями, замочками на ящиках и металлическими ушками, в которые полагалось просовывать шест при переноске. Единственной в комнате вещью, не имевшей практического предназначения, был настенный свиток с живописным изображением горного водопада.
— Дела у твоего хозяина, судя по всему, шли хорошо, — заметил Акитада, озираясь вокруг.
— Дайкоку [22] хранит моего хозяина, да только вот приходится ему терпеть несправедливость и жестокость от императора Чу.
— Какой начитанный крестьянин, — шепнул Кобэ Акитаде, пока Кинзо снимал с очага крышку и подсыпал внутрь угли. Потом он разложил вокруг подушки и предложил им сесть.
— Можете здесь переночевать, — сказал он Кобэ. Как святой Кобо Дайси [23], мой хозяин ни за что бы не выставил ненастной ночью за порог даже своего злейшего врага. Может, вы и пытаетесь помочь ему, да только не больно-то спешите. Четыре раза я таскался в столицу и просил дать мне увидеться с ним, и все четыре раза ваши полицейские прогоняли меня прочь. Да наделит великий Амида моего хозяина непоколебимым духом Фудо[24]! Последний раз один из стражников сказал, что к нему больше не пускают даже жену. И что это за жена такая, спрошу я вас? У моего хозяина нет никакой жены.
Акитада и Кобэ переглянулись, потом Акитада сказал:
— Стражник ошибся. Эта женщина, что навещала его, оказалась моей сестрой. В свое время она встречалась с твоим хозяином, а когда услышала о его беде, то стала приносить ему еду.
Теперь старик наконец по-настоящему обратил на него внимание.
— Ах вот оно что! Простите меня, достопочтенный господин! Имени вашего не разобрал.
— Сугавара. Я государственный чиновник и принимаю участие в расследовании дела вашего брата и сюда тоже явился, чтобы помочь.
Кинзо заулыбался и принялся раскланиваться.
— Прославленное имя! Вы идете по стопам своего родовитого предка, бросившего вызов тирании. Вас в этом доме действительно рады видеть. Да вознаградит вас Будда за вашу помощь, а вашу сестру за ее доброту! Отстаивать справедливость — благое дело. Мой хозяин никогда бы не убил жену своего брата. Он любит брата больше жизни. Я так и сказал ему примерно неделю назад.
— Сказал? Кому? — спросил оживившийся Кобэ.
— Как кому? Господину Нагаоке, конечно. А кому же еще? С хозяином-то мне ваши стражники не дают повидаться. А господин Нагаока заезжал сюда проведать, как дела, ну и принес новости. Я сообщил ему, что сказали мне тюремные стражники насчет жены, и господин Нагаока утверждал, что все это неправда. Наверное, он ничего не знал про вашу сестру, господин. Он сказал, что начальник полиции предостерег и его и что теперь нам остается разве что надеяться на чудо. — Кинзо с укором посмотрел на Кобэ, который не спускал с него пристальных глаз.
— Так ты говоришь, Нагаока был здесь неделю назад? — спросил начальник полиции. — И когда же он отбыл?
— Когда? На следующий день. У него где-то были дела.
— И как он выглядел, когда уезжал? — поинтересовался Кобэ, метнув на Акитаду многозначительный взгляд.
Но у старика был проницательный глаз. Он подозрительно нахмурился и сказал:
— Как, как!.. Как и следовало ожидать. Как Кумэ, когда насмотрелся на ножки прачки.
— Какой еще Кумэ? Что еще за прачка? — недоумевал Кобэ.
— Это еще одна легенда. Кумэ — это божество, — объяснил Акитада. — Легенда гласит, что он утратил свою божественную силу, потому что воспылал страстью к смертной женщине.
Старик закивал:
— Да, женщина погубила Кумэ. И Нагаоку погубила женщина. Она и этот ее папаша.
— О чем это он? — спросил Кобэ. — Я-то только хотел узнать, был ли здоров Нагаока, когда уезжал отсюда.
— Здоровье у него было в порядке, — недовольно пробурчал старик. — А если так боитесь ночевать здесь, то, пожалуйста, скачите себе в самую пургу домой.
— Нет-нет, ты не так понял, — спохватился Акитада. — Дело в том, что Нагаока был найден мертвым примерно в одном ри отсюда. Возможно, смерть настигла его как раз в тот день, когда он выехал из поместья. Мы с начальником полиции пытаемся установить, что с ним произошло. Ты, случайно, не знаешь, куда он направлялся?
У Кинзо отвисла челюсть.
— Господин Нагаока мертв? — Он недоуменно покачал головой. — Ох-ох-ох!.. Вот ведь что значит плохая карма! Ну, теперь мой бедный хозяин совсем впадет в отчаяние!..
— Ладно, ладно! — оборвал его Кобэ. — Куда держал путь Нагаока?
Кинзо вдруг вытаращил глаза и закричал:
— Ага! Я знаю! Эта женщина забрала его! Точно, точно! Вот говорят, что души усопших остаются в доме в течение сорока девяти дней. А ее душа, видать, подалась в Кохату. Ведь туда же отправился господин Нагаока. Да, да, как раз через эту гору в Кохату. А эта злобная дьяволица поджидала его там, затаившись в засаде. — И он сокрушенно закачал головой.
Кинзо хорошо принимал их в тот вечер — приготовил им баню, горячий сытный ужин и мягкую постель.
Акитада давно так хорошо не спал. За окном в студеной ночи бесшумно падал снег, но в очаге уютно мерцали угли, согревая комнату и навевая покой.
Наутро явился Кинзо в сопровождении мальчика, несшего в руках поднос с дымящимся рисом.
— Снегопад закончился, — объявил Кинзо. — Верхом вы без труда проедете через гору в Кохата.
Путь оказался грудным, но небо расчистилось, и иногда даже выглядывало солнце. Сверкающий снег в тенистых местах казался почти синим, а стволы и ветви деревьев на его фоне напоминали черные росчерки кисти по рисовой бумаге.
Деревушку Кохата они завидели, как только начали спуск. Немногочисленные покосившиеся домишки крестьян, почтовая станция и какое-то довольно крупное хозяйство, состоящее из многих построек, предстали их взору. Хозяйство, как оказалось, принадлежало тестю Нагаоки, получившему у местных жителей прозвище «профессор».
Оно определенно имело не столь процветающий вид, как поместье Кодзиро, и явно знавало лучшие времена. Ограда местами порушилась, но ворота сохранились в целости. Тоненький дымок вился струйкой над какой-то убогой, зашарпанной постройкой — очевидно, кухней, — от которой кем-то была протоптана тропинка к главному дому.
Вокруг было пустынно, поэтому помощник Кобэ постучал в дверь. Ответа не последовало.
После нескольких попыток поднять кого-нибудь в доме Акитада и Кобэ спешились и пошли осмотреть задворки. Покосившаяся деревянная калитка вела в крохотный садик, вернее, бывший садик, теперь заросший, неухоженный и заваленный снегом. Одна-единственная цепочка человеческих следов, огибая угол дома, вела в глубь сада. Следуя по ним, они пришли к небольшому павильону.
Двери постройки были распахнуты настежь, а в глубине виднелась застывшая на месте согбенная фигура. Укрытый с головы до пят старыми стегаными одеялами, человек этот сидел, склонившись над столиком, заваленным бумагами. Лишь иногда из этой бесформенной кучи высовывалась рука, чтобы накорябать несколько иероглифов, после чего окоченелые пальцы подносились ко рту.
Сидевший в холодном домике человек не слышал приближающихся по мягкому снегу шагов и обернулся, только когда они взошли на крохотную веранду. Одеяла соскользнули с него, и перед ними предстал старик с блестящими черными глазами и мокрым носом.
Кобэ тут же сказал:
— Простите, что помещали, но никто не ответил на наш стук. Не вы ли профессор Ясабуро?
Старик шмыгнул носом и отер его замусоленным рукавом.
— Ну уж нет, слава Богу, — проговорил он гнусавым простуженным голосом. — Отвратительный скряга, проклятый тиран, грубый невежа, несносный стихоплет, бездарный стряпун, презренный спорщик, горе-ученый, дрянной отец и никудышный каллиграф, вот кто он, этот ваш Ясабуро. И вино у него паршивое. Нет уж, я — это не он, слава Богу.
