Что, казалось бы, должен сделать дежурный полицейского околотка, когда посреди ночи вваливается голый, покрытый липкой грязью субъект и втаскивает за шиворот другого человека, куда более приличного вида? Ответ вроде бы ясен: вызвать свистком наряд и тут же задержать черномазого, а приличного господина немедленно освободить. Но в голосе, каким нежданный визитер приказал: «Сменного н-начальника сюда. Живо!», было нечто такое, отчего служивый вскочил, застегнул ворот и опрометью кинулся за помощником квартального, сладко храпевшим в кабинете.
Через пять минут арестованный находился за решеткой, под неусыпным наблюдением двух городовых с револьверами наготове, а Эраст Петрович разговаривал по телефону с директором Департамента полиции. Тот уже знал, что на станции произошла попытка диверсии, офицер и три нижних чина убиты, взрывное устройство обезврежено.
– Конвой за Одиссеем немедленно вышлю, – сказал Сент-Эстеф. – Давно мечтаю познакомиться. Отличная работа, Эраст Петрович. Имею также сообщить, что поезд готов и ждет. Ваши вещи сложены, адъютант Владимира Федоровича выехал за вами на Керосинопровод, чтобы сразу везти на железную дорогу. Сейчас протелефонирую капитану Васильеву, чтобы автомобиль перенаправили к полицейскому участку. Не позднее часа ночи вы будете на вокзале. Как раз у господина Жуковского будут все бумаги.
– Скажите Владимиру Федоровичу, чтобы не т-торопился. Мне еще нужно закончить некоторые дела. Это займет два-три часа.
Эммануил Карлович вздохнул:
– Вам теперь всё можно. Даже заставить ждать командующего Жандармским корпусом.
Не прошло четверти часа, как прибыл адъютант Жуковского. За это время Фандорин кое-как помылся, вернее отскребся. Водопровода в околотке не было, горячей воды тем более. Брезгливо к себе принюхиваясь, Фандорин надел что попроще (ничего проще песочного костюма «гольф» в чемодане не нашлось). Сунул в карман разряженный «веблей» и «дерринджер», тоже пустой. Грозный мандат остался на станции, но он теперь был уже не нужен.
– Едемте, полковник. А вы, – обернулся Эраст Петрович к сменному начальнику, – не спускайте с арестованного глаз. За ним скоро прибудет конвой.
Тело под одеждой зудело, кожа масляно поблескивала – в общем, физические ощущения были прегадостные. Зато душа наслаждалась восстановленной гармонией.
Злодейская диверсия предотвращена. Дятел схвачен и находится там, где положено быть пойманной птице: в клетке. Впереди важная работа. Возможно, самая важная в жизни.
Перед отъездом оставалось исполнить три дела.
– Полковник, едем в лечебницу Гюйсманса.
* * *
– Порадовать ничем не могу, – развел руками дежурный врач. – Пациент по-прежнему в критическом состоянии. По мнению господина профессора, главная причина – подавленная психика.
– Попробую исправить, – сказал Фандорин.
Он рассказал Масе, как окончилась охота на Одиссея.
– Я рад, господин. Ваша честь восстановлена, а душа спокойна. Значит, и я спокоен, – ответил японец. – Теперь мы будем вместе, и я, может быть, поправлюсь.
Запинаясь, заикаясь больше всегдашнего, Эраст Петрович объяснил, что должен срочно ехать в Вену – иначе начнется большая война. Смотреть японцу в глаза не хватало мужества.
– Конечно, поезжайте, господин. Вы не можете не поехать. Я буду молить за вас Будду и Христа, потому что ничем другим помочь не могу. Извините меня.
Дальше предстояло выговорить нечто еще более мучительное. Фандорин прикусил губу, прочистил горло, но всё не мог собраться с духом.
Болезненную тему поднял сам Маса:
– Господин, понадобится надежный спутник, чтобы вас охранять. Возьмите Гасыму-сан. Я не буду ревновать, клянусь Христом. – (Фандорин мысленно отметил, что Будду в данном случае японец поминать не стал.) – Гасыму-сан совсем неотесанный, но он научится. Он, конечно, намного хуже меня, но это искренний человек. Такой не предаст, а это главное. Берите его и не страдайте. Никто кроме меня не виноват, что я дал себя подстрелить.
Сухим тоном, чтобы не дрогнул голос, Эраст Петрович сказал:
– Хм. Мне будут дважды в день, утром и вечером, телеграфировать о твоем состоянии. Как только станет можно, тебя переправят в Москву. Я же постараюсь не затягивать расследование и, как только сумею, сразу же…
– Не теряйте времени, господин, – устало молвил Маса. – Идите, выполняйте то, ради чего родились на свет. Спасайте мир.
И отвернулся к стене.
С тяжелым сердцем Фандорин шел назад к автомобилю.
Если б остаться с Масой, всё время находиться с ним рядом, японец наверняка поправился бы. А теперь очень возможно… Комок подступил к горлу. «И весь остаток жизни будешь помнить, какой ты сделал выбор. Никогда себе не прощу. Даже спасенный мир – если его удастся спасти – не будет мне оправданием».
– Теперь в Старый Г-город. К Шемахинским воротам, – угрюмо сказал Эраст Петрович.
Адъютант выразительно посмотрел на часы, но спорить не посмел.
Однако, когда машина остановилась у въезда в Ичери-Шехер и Фандорин направился к темной арке, офицер выскочил за ним.
– Ваше превосходительство, у меня приказ повсюду вас сопровождать.
– Даже в б-будуар к даме? – сардонически осведомился Эраст Петрович. – Ждите здесь, полковник, я скоро вернусь.
* * *
Весь день Саадат была занята делами. Весь день она витала в облаках. Раньше у нее никогда не получалось совмещать одно с другим: она могла или делать дело, или предаваться грезам. Но что-то в ней изменилось.
Работы было много как никогда. Почти все промыслы стояли, и заказы – устные, телефонные, телеграфные – поступали в контору «Валидбеков-нёют» один за другим. Когда Саадат небрежно говорила, что принимает заявки и на керосин, партнеры впадали в ажитацию. Готовы были взять любые объемы. Легко соглашались на фьючерсы, которые недавно показались бы фантастическими. И все охотно авансировали оплату, хоть стопроцентную.
Время наступило горячее, золотое время. Но, ведя переговоры, крутя ручку арифмометра, делая записи, Саадат думала не о нефти и не о прибылях.
Утром позвонила управляющему московским филиалом, очень дельному человеку, не привыкшему задавать лишние вопросы, и к обеду получила всю информацию.
Эрастуш не голодранец, но и небогат, даже не имеет собственного дома. Род занятий не вполне понятен. Что-то вроде консультанта по разным конфиденциальным делам. Часто сотрудничает с правительственными органами. (Что ж, Саадат видела его в деле – чувствуются солидные навыки.) Возраст – 58 лет, намного старше, чем кажется. (Это, пожалуй, неплохо. Значит, уже напрыгался, наскакался.) Официальный семейный статус – вдовец, знаменитая актриса Клара Лунная является его гражданской женой, а проще говоря, сожительницей. (Эти сведения, положим, устарели. В Баку отношения прекратились, окончательно.) Никакой Эммы на периферии не обнаружено. (С этим еще надо разобраться, но после минувшей ночи особенных сложностей от загадочной немки Саадат не ожидала.)
В общем, серьезных препятствий разведка не выявила.
«Ты этого действительно хочешь?» – спросила себя Саадат. И рассмеялась вопросу. «Больше всего на свете. Единственное, чего я по-настоящему хочу. Никогда в жизни ничего так не хотела. А хочу – значит, получу».
Она знала, что ночью он непременно придет. Не может не придти, это читалось в его глазах. И еще было предчувствие – из тех, какие не обманывают.
Длинный, многотрудный день прошел в сладостном предвкушении, вечер – в приятных приготовлениях.
Зафар приготовил горячую ванну из ослиного молока, от которого кожа делается нежнее японского шелка. Оделась Саадат в несколько невесомых, прозрачных халатов, чтобы руки возлюбленного снимали их один за другим. Самый нижний халат был алого цвета.
Очень важно правильно выстроить каденцию ароматов: чтобы в прихожей томительно пахло лавандой, над накрытым столом витали запахи не еды, а лукавой вербены. Ложе любви сегодня будет благоухать не розами, уместными при первом свидании, а плотоядным мускатом.
Ужин был приготовлен легкий, не отягощающий желудка: шампанское, устрицы, острый овернский сыр, фрукты.
Ожидание затягивалось, но Саадат не тревожилась, не проявляла нетерпения. Самое приятное из женских времяпрепровождений – ждать любовника, твердо зная, что он придет. Она раскладывала пасьянс, потягивала пропитанный сладким вином дым из кальяна. Папирос не курила, чтоб дыхание не пропиталось табаком.
Эрастуш пришел уже за полночь.
Пока Зафар открывал дверь и вел гостя коридором, Саадат, томно потянувшись, задала себе важный вопрос: с чего начать – с разговора о будущем или…
Ну конечно с «или», потребовало тело.
Поэтому, когда он вошел, на пороге отдав панаму молчаливому евнуху, Саадат на цыпочках подбежала к возлюбленному, положила ему руки на плечи, потерлась о его губы кончиком носа.
