– Это Ичери-Шехер, всё тут знаю. Чего не знаю – люди рассказывают. – Гасым пожал плечами и снова захрустел. В руке у него был кулек, из которого он что-то доставал и совал в рот. – Козинаки хочешь? Зря не хочешь, вкусный. Ты убил твоя враг? Э, не отвечай, сам отвечу. Не убил бы – не пошел бы к женщина.
– Про это потом расскажу. У меня к тебе дело, важное.
– У меня тоже дело, Юмрубаш. Но ты старый, голова седой. Ты первый говори.
Хорошо иметь дело с человеком, который не любит долгих разговоров, подумал Фандорин. Особенно если времени мало. И спросил главное:
– Мне нужна твоя п-помощь. Поедешь со мной?
– Куда?
– В Вену.
– Где это Вена?
– Д-далеко.
– Дальше, чем Шемаха?
– Дальше.
Гочи помолчал, задумчиво похрустел.
– Зачем так далеко ехать?
– Я должен провести расследование убийства эрцгерцога.
– Ай-ай, – расстроился Гасым. – Кто он, этот Эрц? Твой родня?
Оказывается, можно жить в современном городе, где на каждом углу кричат газетчики, и не иметь ни малейшего представления о том, что происходит в мире!
– Нет, не родня.
– Друг?
Эраст Петрович начал объяснять, кем был Франц-Фердинанд и почему нужно немедленно отправляться в путь. Гочи не перебивал.
– Понятно. Его дядя твой друг, – сказал он, дослушав. – У старый царь нет никого, кто может за племянник мстить. Помогать надо. Дело хорошее. Почему не поеду?
«Надо будет купить ему в Батуме цивилизованной одежды, а то в Сербии его примут за башибузука. И обучить манерам. Пользоваться вилкой, носовым платком. Ладно, нам ехать три дня. Будет чем заняться».
– П-погоди, – вспомнил Фандорин. – Ты говорил, у тебя ко мне тоже важное дело?
Гасым вздохнул.
– Человек один приходил, записка приносил, мне читал. От твой жена записка.
– От Клары?
Про пленницу жгучих страстей Эраст Петрович, честно говоря, совсем забыл. Как она могла прислать записку Гасыму?
Он взял сложенный листок. Чиркнул спичкой.
Знакомым стремительным почерком сверху было написано: «Ради Бога, добрый человек! Отнесите это в гостиницу «Националь» господину Фандорину. Он даст вам денег! Клара Лунная».
Поморщившись, как от зубной боли, развернул бумажку.
«Спасите меня! Меня прячут в ужасном месте. Моей жизни угрожает опасность! Во имя всего, что нас прежде связывало, во имя прежней любви, во имя милосердия к несчастной женщине – спасите!
Недостойная Вас погибающая Клара».– Человек записка подобрал, мне принес, – флегматично сказал Гасым.
– Почему тебе, а не в «Националь»?
Гочи пожал плечами:
– Я тебе обещал, что найду твой жена. Спрашивал у люди. Люди знают.
– Где твой информант подобрал з-записку?
– В Черный Город. Место такой есть, «Черная улица» называется. Какой дом – знаю. Едем быстро жена спасать или ну её?
«Пропади она пропадом! Пусть сама разбирается со своим обожателем», – захотелось сказать Фандорину. Черт подери, мир на грани катастрофы, каждый час дорог, а придется снова тащиться в опостылевший Черный Город, вызволять Клару из плена, отвозить обратно в Баку. Да еще тратить время на истерики и утешения. Невозможно!
Но разве есть выбор?
В голову пришла новая максима про цзюнцзы – подарок Конфуцию в его список мудростей: «Благородному мужу только кажется, что у него есть выбор. На самом деле выбора никогда нет».
Пнув ногой каменную бровку тротуара, Эраст Петрович простонал:
– Ладно. Едем.
* * *
Чтобы не тратить лишнее время на объяснения с адъютантом, вышли через другие ворота. Средство передвижения нашли быстро. Гасым остановил ночного фаэтонщика, вежливо попросил слезть с козел. Узнав прославленного гочи, возница не испугался, а обрадовался. С поклоном передал поводья.
Их короткого разговора Фандорин понять, конечно, не мог, но всё и так было ясно. Извозчик рад пригодиться великому человеку и знает, что в накладе не останется.
«Правильно ли я делаю, что увожу его из привычной среды обитания, где он как рыба в воде? Однако если расследование будет успешным, с Гасыма снимут все грехи… Впрочем, он ведь, наверное, немедленно наделает новых?»
Вот о чем думал Эраст Петрович, поглядывая на своего монументального возницу, нахлестывающего лошадей. Коляска мчалась по спящему городу назад в промышленную зону. Казалось, это гиблое место никак не желает расставаться с московским гостем.
«Полчаса туда. Там максимум минут десять. Клару высадить у полицейского участка. И ни в коем случае не давать себя вампирить: спас – и саёнара».
По самым оптимистичным прикидкам все равно выходило, что назад к Шемахинским воротам ранее третьего часа пополуночи попасть не получится, а поезд отправится в путь, пожалуй, уже перед рассветом.
«Ничего, дорога из-за забастовки пуста, на станциях можно скорости не сбрасывать, наверстаем», – успокаивал себя Фандорин.
Вот и снова Черный Город, давно не виделись.
На сей раз от переезда свернули в другую сторону, где воздух был еще закопченней, а ландшафт совсем мрачный: сплошные приплюснутые бараки со слепыми окошками.
– Тут мазутный завод, – объяснил Гасым. – Поэтому Черная улица. Рабочие, кто на завод работают, тоже черные. Сейчас их нет никто. Хозяин Джабаров, плохая человек, выгнал… Вон там записка лежал.
Он показал на домишко, ничем не отличавшийся от остальных – с такими же черными от въевшегося чада стенами.
«Джабаров? Это молодой нефтепромышленник, который на банкете в Мардакянах жадно пялился на Клару, – вспомнил Эраст Петрович. – Уж не он ли и есть таинственный похититель?»
– Странное место для любовного г-гнездышка. Ты уверен, что это здесь?
– Хороший место, – ответил Гасым, с кряхтением слезая. – Никто искать не будет. Можно ковер положить, на стена шелк вешать. Красиво будет. Зачем вопросы спрашиваешь? Откуда я знаю? Сейчас войдем, сами увидим.
Эраст Петрович вспомнил, что в обоих пистолетах, большом и маленьком, не осталось патронов.
– У тебя случайно нет з-запасного оружия? Я с пустыми руками.
– Почему нету? Всегда есть.
С револьвером, полученным от Гасыма, Фандорин осторожно двинулся вперед. В доме было тихо, но это ничего не значило.
Толкнул скрипучую дверь. Не заперта.
– Тсс! Я первый, ты за мной.
Посветил фонариком.
Кажется, здесь никто не живет: всюду мусор, щебень. Но что это за едва различимая светлая полоска на полу?
Щель, и через нее просачивается свет.
Эраст Петрович вздохнул с облегчением. Теперь – быстрота и натиск.
Он взялся за кольцо, приделанное к люку, рванул его – увидел спускающуюся вниз тускло освещенную лестницу. Кинулся вниз по ступенькам.
Вдруг на затылок обрушился тяжелый удар – и спуск Фандорин завершил не так, как собирался, а кубарем, с грохотом. И приземлился в темноту.
* * *
Очнулся и подумал: «Стоп. Это со мной уже было. Недавно. Что за дурацкое дежавю? Только жасмином не пахнет».
Он сидел прикрученный к стулу, совсем как давеча, в страховой конторе. Правда, без подушек, и связан был гораздо основательней: не одни руки, но и колени стянуты веревками.
В затылок недвусмысленно упирался металлический ствол. Помещение было без ковров и шелка, а всё какое-то черное, но толком Фандорин не рассмотрел, потому что увидел перед собой человека, который никак не мог здесь находиться.
– Очухался? – спросил Дятел. – Я сейчас уйду. Просто хотел, чтобы ты на меня посмотрел и понял, кто из нас победитель.
В черной комнате пахло пылью и еще – слабо – чем-то знакомым. Клариными духами.
– Где Клара? – спросил Фандорин скрипучим голосом.
– Отпустили. Зачем мне эта кукла? – дернул плечом подпольщик. – Я не сомневался, что ты решишь напоследок поиграть в рыцаря. Люди твоей породы слишком предсказуемы.
– Что с Гасымом? – спросил тогда Эраст Петрович.
Но Дятел обратился не к нему, а к тому, кто стоял сзади и целился Фандорину в затылок.
– Всё, ухожу. Он твой.
Усмехнулся, подмигнул, исчез из поля зрения.
Звук удаляющихся вверх шагов. Стук дверцы. Тишина.
Перед беспомощным Фандориным появился человек, одетый в черное.
– Я должен тебя убить, – сказал Гасым, покачивая револьвером. – Но сначала хочу с тобой поговорить. Ты сильный человек, ты не заслуживаешь бараньей смерти.
«Как чисто он говорит по-русски!» Вот что поразило Эраста Петровича больше всего.
– Этого не может быть, – сказал Фандорин, щурясь от света лампы. – До такой степени я не ошибаюсь в людях. А Маса тем более. Ты не можешь быть предателем. У людей, способных на предательство, глаза с двойным дном.
– Я не предатель, – ответил Гасым. Лицо его терялось в тени – он возвышался над пленником. – Просто я верен не тебе, а ему. Он открыл мне глаза на жизнь, когда мы сидели в одной камере. Научил меня хорошо говорить, хорошо думать. Всему научил. Он мне как отец. Ты тоже мог бы быть мне как отец, если б я встретил тебя раньше. Но двух отцов не бывает.
