Элизабет с возмущением обернулась к Веригину.
– Павел Павлович! Как у вас язык-то повернулся?
– Простите, ангел мой! – развел руками генерал. – Илья Андреевич нас всех уверил…
– И Никодим решил убить пленницу, отомстить за смерть хозяина!
– Предан был как пес! – пояснила Анна Михайловна. – Васька когда-то его от шпицрутенов спас.
– Но убийство, – продолжил Федор Максимович, – Никодим отложил на ночь, днем у него неожиданно появилась другая проблема. Перед приездом генерала на заимку заявился приятель егеря, Савелий, и покаялся, что сдуру сболтнул лишнего кучеру Елизаветы Петровны.
– Савелька-то с какого бока приплелся? – удивилась Анна Михайловна.
Терлецкий охотно пояснил:
– Ему Настя поручила аж две задачи. Ранним утром прокатиться по полям на чагравом мерине, чтоб окрестные крестьяне заметили…
– В женском платье, что ли? – удивилась старуха.
– Про платье не знаю, – признался Федор Максимович. – Вряд ли! Лошадь издалека видна, а наездник нет. Пастух подтвердил, что видел чагравого мерина, этого было достаточно. Второй задачей Савелия было сообщить на допросе, когда обнаружат убитую кабаном Елизавету Петровну, что утром он седлал ей лошадь.
– Никогда Савелий мне не нравился, – промолвила Анна Михайловна. – Забудет выполнить приказание и врет прямо в глаза. Доврался…
– Выслушав Савелия, Никодим испугался, – в который раз продолжил Терлецкий. – Знал: если старшего конюха хорошенько тряхнут, выложит все, как миленький. Тогда Никодиму – каторга, а покойнику князю – вечный позор. Егерь дал приятелю поручение – вывести на аллею спрятанного еще утром в лесу Султана. Мерина найдут, решат, что сбросил где-то наездницу, начнутся поиски, но никому и в голову не придет искать княгиню в подвале у Никодима.
– А меня искали? – поинтересовалась Северская у урядника.
– Сегодня, после возвращения из церкви, хотели приступить, – покраснел Киросиров. – Вчера уже темно было…
– Никодим запретил конюху возвращаться в усадьбу, предложил встретиться у пруда, помянуть князя. – Терлецкий отпил воды из стакана. – Посидели, выпили напоследок, после чего егерь придушил, а затем и утопил друга.
– Каков негодяй, приятеля не пожалел! – возмутился Растоцкий.
– Он очень переживал! – снова подал голос Митя. – А когда Ваньку за вепря решили выдать, всю ночь рыдал!
– Плакал волк над козленком, – усмехнулся Киросиров. Он огорчился – получалось, что урядник вовсе участия в расследовании не принимал. – А вы, юноша, долго за спиной Федора Максимовича отсиживаться думаете? Встаньте-ка! Расскажите сами о своих художествах! – обратился он к Мите.
– Митя ни в чем не виноват! – встряла Анна Михайловна.
– Это, сударыня, не вам решать! – оборвал урядник. – Вставайте, вставайте!
Побледневший юноша поднялся.
– Ну-с, ваше сиятельство! – потер руки Киросиров. – Слушаем-с!
– Никодим утопил Савелия и пошел в усадьбу, – чуть заикаясь от волнения, начал Митя.
– Зачем? Вам доложиться, кого успел убить, а кого нет? – перебил его Киросиров.
– Конюх ему сказал, что у Анны Михайловны удар. Вот и зашел проведать. А мне он бумажки хотел показать.
– Какие бумажки? – заинтересовался Рухнов.
– Он сказал, в лесу нашел. "Посмотри, – говорит, – нет ли среди них векселя, а то я неграмотный!"
– А про вексель Никодим откуда узнал? – удивился Михаил Ильич.
Митя пожал плечами.
– Снова я! – повинился генерал. – На заимке Никодиму сообщил.
– Постойте, постойте, – привстал с места Роос, пролистал назад в блокнотике несколько листков. – Я правильно записал со слов Анны Михайловны? "Никодим письмо послал, что князь белой горячкой заболел", или мне неправильно перевели? Как неграмотный может письма писать?
Этнограф покосился на Лидочку Растоцкую. По просьбе Веры Алексеевны в этот вечер ему переводила она, практиковалась во французском.
– Правильно, правильно перевели, – недовольная, что этнограф все записывает, сказала Анна Михайловна. – Что, в армии, писарей нет? Никодим неграмотным был!
– Я просмотрел бумажки, – продолжил Митя. – Ничего интересного: распорядок дня, куда поехать, с кем встретиться, но писано рукой Елизаветы Петровны. Я ее почерк знаю.
– Я всегда дела с вечера планирую, на листочке записываю и в карман платья кладу, чтоб не забыть спросонья, – пояснила Елизавета Петровна.
– Я удивился, – сказал Митя, – спросил у Никодима, где взял. Тот замялся, сказал, в лесу нашел. Но я по глазам понял: соврал он.
– Дальше что? – поторопил Киросиров.
– Решил проследить, куда Никодим направится. Темно было, дождь хлестал, он хоть и охотник, да меня не заметил. Когда я вслед за Никодимом зашел в дом, платье лежало у него на верстаке. Отпираться было бесполезно, и егерь все мне рассказал.
– Я не поняла. А платье ему зачем было нужно? – спросила Суховская
– Платье Никодиму Настя сунула, чтобы он приодел княгиню перед смертью. Не в сорочке же Елизавета Петровна по полям скакала, – пояснил Терлецкий.
– Так, так, так, – процедил Киросиров. – Получается, вы со вчерашнего вечера знали, что произошло и где княгиня?
– Да, – согласился потупившийся Митя.
– Почему не освободили ее?
– Никодим сказал, что живой ее не выпустит. Раз она Василия Васильевича отравила, он должен отомстить. И добавил: "Зато вы, Дмитрий Александрович, князем станете!"
– Надо было скрутить подлеца! – воскликнул Киросиров.
– Да он с тремя такими, как я, справится! – ответил юноша и тут же поправился: – Справился бы. Я пытался ее спасти! Пытался объяснить ему: "Что толку в ее убийстве, если без векселя меня из Носовки вышвырнут?"
– Свои, значит, цели преследовали, – потер руки Киросиров.
– Тогда Никодим снял кусачки со стены и в подвал ринулся. "Щас, – сказал, – узнаем, где вексель". Я испугался и за ним. Говорю, сам побеседую. Елизавета Петровна спала. Никодим целый день поил княгиню зельем, есть не давал. Я потормошил, она очнулась, заулыбалась. "Митенька!" – говорит. Я спросил: "Вы вексель куда спрятали?", а она в ответ: "В бюро положила" – и снова заснула. Я ее и водой холодной поливал, и по щекам бил. Спит – и все. Я знал, что в бюро векселя нет, но Никодиму не сказал. И слово с него взял, что до утра, пока вексель не сыщу, он ее не убьет. Время пытался выиграть. А утро вечера мудренее…
– Зря, зря не донесли, – стал увещевать Киросиров. – Я бы с исправниками…
– Убить – минутное дело, – вступился генерал. – Сегодня Никодим только заподозрил засаду – сразу дом поджег.
– Я Никодиму слово дал, что никому ничего не расскажу…
– Такое слово позорит дворянина! – вскричал Мухин.
Митя замолчал. Сказать ему, собственно, было нечего. Сам загнал себя в патовую ситуацию.
– Юноша поступил разумно! – снова вступился генерал. – Если противник захватил заложника, идти на штурм бессмысленно, надо выиграть время, измотать неприятеля переговорами, а потом убедить сдаться. Я горжусь вами, Дмитрий.
– Давать слово низкому человеку позорно для дворянина, – заскрипел зубами Осип Петрович.
– Позорно для дворянина насиловать племянницу, жену убивать позорно… – стукнул кулаком Веригин.
Митя вновь встретился глазами с Машей. Она улыбалась и всячески подбадривала его мол, держись, я тебя люблю! Вера Алексеевна уже и не знала, радоваться выбору дочери или пойти да самой удавиться. Вроде Митя теперь самый что ни на есть князь Северский. Причем и по матери, и по отцу. Только абсолютно незаконнорожденный. Титул-то княжеский он рано или поздно получит – обе княгини, дай им, конечно, Бог здоровья, когда-нибудь помрут, а он единственный претендент по крови, Елизаветиному сыну титул не присвоят. Вот только гол как сокол! Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок, внуки зато сиятельствами будут.
– Я хотел все тщательно обдумать…
– Как по-тихому богатство захапать? – съязвил Киросиров.
– Как спасти Елизавету Петровну и не замарать при этом честь Северских. Не хотелось, чтобы преступный план кузена стал известен. Векселя в бюро не оказалось, я на всякий случай проверил. А потом Денис предположил, что Елизавета Петровна на самом деле Катя Северская. Помните, поначалу я протестовал, говорил, что Анна Михайловна не пошла бы на преступление ради поместья. Но Михаил Ильич справедливо заметил, что ради денег, ради больших денег люди готовы на все. Ночью я долго думал и под утро понял: именно так все и было. Катю лишили имения, а она из монастыря сбежала и теперь мстить приехала. Сходство Елизаветы Петровны с портретом немыслимое!
Обе княгини хотели что-то сказать, но Митя жестом их остановил:
– Я понимал: честь Северских уже не спасти. Да и черт с ними, сами виноваты! Я-то не Северским себя считал! Каревым! Снова пошел к Никодиму. Входя в дом, достал прихваченный пистолет и с ходу направил на егеря: "Эта женщина имела полное право убить Василия Васильевича, – сказал я ему. – Анна Михайловна заточила Катю в монастырь и лишила наследства. Требую ее немедленно освободить!" Никодим удивился: "Какая Катя? Княгиню Елизаветой зовут!" Я пояснил. Никодиму ничего не оставалось, как раскрыть тайну моего рождения. Дорогой в имение он мне еще что-то говорил, убеждал, что княгиню надо поскорей убить – могут начаться поиски, и ему несдобровать, если ее найдут. Я не слушал, да и было мне все равно. Не помню, как выносили из дома князя и Настю, не помню, как дошел до развилки. А там увидел могилу матери и понял, как следует поступить. Пистолет Никодим у меня отобрал, пришлось бежать в дом. А теперь и не знаю, благодарить ли доктора, что меня из петли вытащил!
