Она вошла в роковой шестнадцатый номер без малейшего смущения – красивая, уверенная в себе молодая женщина, провинциальная светская львица, одна из «гетер» Ваньки Тутушкина, у которого еще не выветрилось из кудрявой головы классическое образование… Бросила мимолетный взгляд на пустой стол, и в ее взгляде Бестужев подметил легонькое удивление. «Ага, – подумал он почти весело, – ожидали, голубушка, полный стол фрухтов и конфект, не говоря уж о шампанском? Фигушки, как изящно выражается Оленька Серебрякова…»
– Прошу вас, садитесь, Ирина Владимировна, – сказал Бестужев, целуя ей руку. – Я так рад, что вы пришли…
– Хотите, открою маленький секрет? Я теряюсь перед дерзкими, уверенными в себе мужчинами. А люди вашей профессии, ротмистр, меня откровенно завораживают – этот восхитительный аромат тайны, коим вы окутаны… Ни на что так не падки женщины, как на тайны…
Ее грудь вздымалась чуточку чаще, чем следовало бы для нормального дыхания, то, что открывало взору модное декольте, выглядело весьма соблазнительно. Ага, вот и умелый пленительный взгляд из-под полуопущенных длинных ресниц, многозначительный такой… Бери и укладывай в постель, никакого отпора, за тем и пришла…
– Вы меня заинтриговали столь неожиданным приглашением, ротмистр, – призналась она томным, грудным голосом. – Встречаться в отеле – это несколько неприличное безумство, но я уверена, что блестящий петербургский офицер сумеет сохранить все в тайне…
«Интересно, мадам, на скольких постелях в этом самом отеле вы уже совершали неприличные безумства?» – так и вертелся у него на языке вопрос. Но вслух он, разумеется, сказал совсем другое:
– Вы, право же, чрезмерно мне льстите, Ирина Владимировна. Я, увы, рядовой служака не самого престижного ныне ведомства…
– Не прибедняйтесь, Алексей! – она кокетливо погрозила пальчиком. – Все знают, что вы – посланец и фаворит всемогущего Герасимова, наделены немаленькой властью… Вы согласитесь выслушать бедную челобитчицу?
– Да, разумеется, – кивнул Бестужев, констатировав, что дамочка умеет брать быка за рога.
– От ваших слов и ваших отчетов наверняка будет зависеть многое. И не спорьте, я искушена в бюрократических тонкостях более, чем вам представляется. На дворе – двадцатое столетие, Алексей, слабые женщины понемногу эмансипируются, начинают разбираться в сложных мужских делах… – Она слегка наклонилась к нему, выставив на обозрение декольте, доверительно понизила голос: – Милейший ротмистр, я форменным образом умираю здесь от смертной тоски. Скоро превращусь в скелет…
– Полноте, Ирина Владимировна, – улыбнулся Бестужев. – Вы, право, восхитительны, я бы рискнул сказать, божественны… – и, чтобы поторопить дальнейшие события, окинул ее недвусмысленным, открытым мужским взглядом.
Рыбка заглотнула наживку. Дама промурлыкала еще интимнее:
– Алексей, я и в самом деле чувствую, что гибну. Эта дыра… Скоро будут прожиты лучшие годы… Меж тем очень многое зависит от вас. Вы, безусловно, в состоянии отразить в вашем отчете деятельность мужа таким образом, так замолвить словечко, что перевод его в Петербург станет реальностью… И не спорьте, вы в состоянии… Господи, как хочется в Петербург! – вздохнула она искренне. – Викентий трудолюбив и не лишен способностей, он может сделать хорошую карьеру… и служить надежной опорой тому благодетелю, кто продвинет его из этой глуши. Вовсе не обязательно по судебному ведомству, возможно ведь и перевестись гражданским чиновником в охранное отделение или Департамент полиции… Вы ведь в состоянии это устроить при необходимости, признайтесь?
– Пожалуй, – сказал Бестужев.
– Так сделайте это, Алёша… – Она наклонилась к нему так близко, что Бестужев почувствовал на щеке теплое дыхание. Накрыла его руку узкой изящной ладонью. – Можете мне поверить – благодарность моя будет безгранична, я, честное слово, готова на все… Мы понимаем друг друга?
– Я вас прекрасно понимаю, Ирина Владимировна, – сказал Бестужев. – А вот вы меня – не совсем…
– Простите? – она недоуменно подняла брови, похожие на ласточкины крылья.
Вежливо высвободив руку, Бестужев встал. Сделав несколько шагов по комнате, повернулся к ней:
– Ирина Владимировна… Вы, право же, очаровательны. Но мне-то нужно другое… Нет, я не о постели.
– Все, что угодно, – ее взгляд стал чуточку напряженным.
– Давайте обозначим акценты, – сказал Бестужев твердо. – Я – не восторженный мальчишка, который в обмен на пару часов неземного блаженства способен выполнить любой дамский каприз…
– Однако, какой вы… – она улыбнулись не без цинизма. – Почему – «пара часов»? Я всегда к вашим услугам, и в Петербурге тоже… Вы настолько пресыщены? Или… правду говорят про вас и эту белобрысую дикую кошку?
– Вы меня не понимаете, – сказал Бестужев. – Дело обстоит, простите, с точностью до наоборот… Я не стану продвигать вашего мужа – прежде всего потому, что он откровенно тормозит мою работу этим своим мнимым запоем. Ну какой из него запойный? Я их повидал достаточно… Мне просто необходимо ознакомиться со следственным делом о смерти Струмилина, которое вел ваш муж, но он, изображая запой, уклоняется от предоставления бумаг. Тут не о продвижении впору вести речь, а о злостном препятствовании расследованию… Понимаете?
– Люди не всегда вольны в своих решениях…
– Кто его попросил так сделать? – резко спросил Бестужев. – Или – кто заставил? Только не говорите, что не знаете. С вашим-то прагматичным умом… Кто?
На ее личике не было ни замешательства, ни удивления.
– Ротмистр, вы, должно быть, понимаете, что такое – сложившаяся система отношений? Связей? Особенно здесь, в провинции?
– Прекрасный ответ, – сказал Бестужев. – Вы не сказали ничего, но в то же время сказали слишком много… Кто?
Она медленно покачала головой:
– Простите, но прямой ответ многим чреват… Позвольте папироску?
– Бога ради. – Бестужев поднес ей огня и с удовольствием закурил сам. – Ирина Владимировна, вы очаровательны. При других обстоятельствах я был бы у ваших ног… Но сейчас – другие игры. Коля Струмилин был моим другом. Он не кончал самоубийством, его убили… Вы не догадывались? Или догадывались, но предпочитали этого не знать? Его закопали, как собаку, в неосвященной земле, за оградой кладбища… Ради его памяти, по долгу чести я тут переверну небо и землю, но виновного найду…
– А вы не думаете, что это может быть опасно и для вас? – серьезно спросила она.
Бестужев, поморщившись, мотнул головой:
– Я столько раз был под смертью…. Простите, но при данных обстоятельствах я не могу никого щадить. Вы – умная женщина и должны меня понять. Ладно, я не спрашиваю у вас имя… Я сам его найду. Но вот что я вам скажу со всей безжалостностью… Ваш муж – человек умный и способный, если в столь молодые годы сумел дослужиться до надворного советника, что по Табели о рангах, как известно, соответствует армейскому полковнику… Но я, как вы совершенно справедливо подметили, могу дать толчок его дальнейшей карьере… либо погубить таковую надежнейше. При вашей-то осведомленности вы не можете не знать, какие силы задействованы в этой игре. Какие люди… Даю вам честное слово офицера: если ваш муж немедленно, нынче же не предоставит мне следственное дело, я не просто отзовусь о нем в отчете отрицательно – я представлю его как безответственнейшего типа, умышленно и злонамеренно чинившего мне препятствия. Я составлю эту часть отчета так, что последствия для него будут самыми плачевными. Только не упрекайте меня в жестокости, она – вынужденная… Вам уныло в Шантарске? А как вы посмотрите на перевод вашего мужа в еще более унылые места? Севернее по глобусу? Где никакой цивилизации нет вообще? Генерал Герасимов в состоянии это устроить. Я не шучу, поверьте…
Она что-то прикидывала, взвешивала, ничуть не пытаясь пускать в ход слезы и капризы. «Потрясающая все-таки женщина, – оценил Бестужев. – Мужчиной бы ей родиться, в охранное бы поступить – цены б не было…»
– Предположим, дело он вам покажет. Что тогда?
– Я не отзовусь о нем в отчете плохо, – сказал Бестужев. – Это в данной ситуации – уже кое-что… Поверьте. А если он мне расскажет как на духу, кто уговорил его прятать от меня дело, прикидываться запойным, да выразит это письменно… тогда… Ну хорошо. Тогда – перевод в Петербург. Приложу все старания.
– Ну что же, – сказала она медленно. – Вы, я вижу, серьезный игрок… Можно нескромный вопрос? Вы, случайно, мальчиками не интересуетесь? Бессилием, быть может, страдаете?
– Ирина Владимировна… – поморщился Бестужев. – К чему это? – Не было смысла разглагольствовать перед ней о долге и чести, следовало подыскать что-то более понятное ее циничной натуре. – Заверяю вас, я в этом отношении совершенно нормален. Просто… Разве вы никогда не слышали, что для мужчин карьерные побуждения могут быть даже важнее женского внимания? Я уверен, ваш муженек кое на что закрывает глаза в видах карьеры… а?
