Движущуюся тень.
На Себеке была черная маска Анубиса, шакала, Стража Некрополя; нарисованные зубы бело поблескивали в темноте. Я увидел у него на шее церемониальное золотое ожерелье.
— Ты привел с собой бабуина, — сказал он своим низким, бесцветным голосом.
— Он настаивал на встрече с тобой.
— Он — Тот, Писец Иного мира. Возможно, он и заслуживает места на этом собрании, — ответил Себек.
— Сними маску, Себек, и погляди мне в глаза, — сказал я.
Великие катакомбы, этот лабиринт мрака и тишины, походили на огромное, гулкое ухо богов. Может быть, они действительно слушали каждое слово?
Себек медленно снял маску. Мы поглядели друг на друга. Я с ненавистью смотрел в его серые как камень глаза.
— У тебя мой сын. Я хочу получить его обратно. Где он? — спросил я.
— Здесь, но спрятан. Я верну его тебе. Но сперва ты должен дать мне кое-что.
— Оно у меня, но я не отдам его тебе, пока мой сын не будет в безопасности, рядом со мной.
— Покажи это мне.
Я поднял кожаный мешочек так, чтобы он мог видеть его при свете лампы. Себек жадно воззрился на него.
— Мы уперлись в тупик. Я не скажу тебе, где мальчик, пока не получу этот мешочек. А ты позаботишься о том, чтобы я не завладел мешочком до тех пор, пока ты не получишь мальчика. Так давай будем вести себя как разумные люди и взглянем на проблему под другим углом.
— А именно?
— Цена жизни твоего ребенка — всего лишь небольшая беседа со мной. Я давно думаю о тебе как об уважаемом коллеге. В конце концов, у нас ведь очень много общего.
— Нам нечего обсуждать. И я ничем не похож на тебя. Мне нужен лишь мой сын. Живой. Сейчас же. Если ты что-то с ним сделал, если повредил хоть какую-то частичку его тела…
— В таком случае, чтобы получить его, ты должен проявить терпение, иначе я не скажу тебе ничего, — холодно ответил Себек. — Я давно ждал этой минуты. Подумай, Расследователь тайн. У тебя ведь тоже есть вопросы — возможно, у меня найдутся на них ответы.
Я заколебался. Как и все убийцы такого типа, он был одинок. Он жаждал быть понятым.
— О чем ты хочешь поговорить?
— Давай поговорим о смерти — поскольку это то, что очаровывает нас обоих. Смерть — величайший из даров, ибо она одна дает нам совершенство и превосходство над этим безнадежным и пошлым миром крови и пыли, — провозгласил Себек.
— Смерть — не дар. Смерть — это потеря, — возразил я.
— Нет, Рахотеп. Более всего ты чувствуешь себя живым, когда находишься совсем рядом со смертью. Я знаю, что это так, несмотря на милый уютный мирок твоей семьи. Дорогие детки, любящая жена… Однако смертные — это всего лишь мешки с кровью, костями и мерзкими тканями. Сердце, то самое знаменитое сердце, о котором столько говорят наши поэты и любовники, — это только кусок мяса, не более. Рано или поздно все это сгниет.
— Это называется человеческим состоянием, и мы стараемся использовать его как можем. То, что делаешь ты, тоже очень банально. Ты убиваешь беззащитных, одурманенных мальчиков и девочек, а также маленьких животных. Ты снимаешь с них кожу, ломаешь им кости и вытаскиваешь глаза. И что? В этом нет ничего особенного. На самом деле это просто жалко. Ты просто школьник, мучающий кошек и жуков. Мне доводилось видеть гораздо худшие вещи. Для меня не важно, почему ты убивал их именно так. Это не имеет значения. Это был просто извращенный спектакль смерти, который ты разыгрывал для собственного удовольствия. Ты говоришь о превосходстве, однако погляди на себя; ты залез глубоко в катакомбы, одинокий, разочарованный человечек, всеми презираемый неудачник, отчаянно жаждущий добраться до содержимого вот этого маленького кожаного мешочка.
Его дыхание участилось. Нужно было поддразнить его еще больше.
— А ты знаешь, что один из мальчиков не умер? Он жив. И он тебя описал. Он сможет опознать тебя, — продолжал я.
Себек тряхнул головой.
— Слепой свидетель? Нет, Рахотеп, это ты отчаялся, а не я. Это ты здесь неудачник. Царь мертв, твоя карьера закончена, а твой сын в моей власти.
Я с трудом сдержался, чтобы не хрястнуть его об стену катакомб и не разбить ему лицо лампой. Но этого делать не следовало, поскольку как тогда я найду Аменмеса? И к тому же мне по-прежнему нужны были ответы.
— Кстати, о тех нелепых предметах, которые ты подбрасывал царю, — этих твоих странных подарках. Неужели ты действительно думал, что они испугают его?
Себек нахмурился.
— Я знаю, что они вызывали в нем ужас. Они показывали ему и этой девчонке все, чего те боялись. От меня требовалось одно — поставить зеркало перед их страхом смерти. Страх — величайшая сила. Страх темноты, разложения, разрушения и обреченности… и прежде всего страх смерти. Страх, который повелевает всеми людьми. Страх, который лежит в основе всего, что мы сделали и делаем. Страх — великолепное орудие, и я умел им воспользоваться!
Теперь голос Себека звучал более напряженно. Я придвинулся ближе к нему.
— Ты — жалкий, глупый, извращенный старик! Эйе прогнал тебя, и в отместку ты нашел способ вновь почувствовать себя значительным.
— Эйе глуп. Он не разглядел того, что находится перед ним. Он меня выгнал, предал мою заботу о нем! Но теперь он жалеет об этом. Все, что произошло позже, весь этот хаос и страх — это дело моих рук! Даже ты, знаменитый Рахотеп, Расследователь тайн, не сумел меня остановить. Ты до сих пор не понимаешь? Это я позвал тебя. Я проложил тебе путь, с самого начала и до этого момента. И ты пошел по нему, словно пес, влекомый зловонием разложения и смерти!
Я знал это — и отвергал в душе. Он увидел это.
— Да. Теперь ты понимаешь. Теперь тебя коснулся страх. Страх поражения.
Я не переставал двигаться, чтобы отогнать этот страх.
— Но за что ты ненавидел Тутанхамона? Почему ты принялся нападать на него?
— Он был потомком угасающей и вырождающейся династии. Он не годился. В нем не было мужественности. Его ум был слаб, а тело несовершенно. Его семя было порченым, от какого можно ждать лишь негодного, бесполезного потомства. У него не было никакой доблести. Я не мог позволить ему стать царем. Это необходимо было остановить. Некогда, во времена мудрецов, а не глупцов, как сейчас, существовал священный обычай — убивать царя, если его ошибки ставили под угрозу здоровье и мощь страны. Я восстановил этот благородный ритуал. Я следовал старым обрядам. Его кости были переломаны, лицо выброшено прочь, глаза вынуты; его погребальная маска была сделана из тлена и гнили, чтобы боги никогда не смогли узнать его в Ином мире. Я возродил царскую власть! Царем будет Хоремхеб. У него есть и сила, и мужественность. Он станет Гором, Царем Живущих; что же до царя-мальчишки, то он сгинет во тьме забвения. Его имя никогда не будет упомянуто вновь.
Наконец-то он заговорил о военачальнике! Я тут же поддержал тему:
— Почему именно Хоремхеб?
— Эта страна — страна скорби. Наши границы под угрозой, наши сокровищницы и зернохранилища пустуют, в наших храмах и дворцах властвуют шлюхи, воры и фантазеры. Лишь у Хоремхеба достаточно влияния, чтобы восстановить славу Обеих Земель. Я же — тот, кто обладает властью над живущими. Я — тот, кто видит богов. Я — темное солнце! Я — Анубис! Я — тень!
— Так значит, все, что ты совершил, сделано по указке Хоремхеба? Подброшенные предметы, сбитая резьба в Колонном зале, убийство Мутнеджемет? И взамен он обещал тебе славу и власть?
— Я не следую ничьим указаниям! — крикнул Себек. — Хоремхеб принял мои дары и уполномочил мои действия. Однако он — солдат. В нем нет понимания более высоких истин. Он до сих пор не знает масштабов моей работы, поскольку она заходит гораздо дальше сил и политики этого мира. Какой прок в этом мире, если Иной мир вис нашей власти?
Я ходил вокруг него со своим светильником. Я знал, что он сказал еще не все.
— Спасибо тебе за подарок — коробку с глазами. Полагаю, они принадлежат тем жертвам, что я отыскал?
Себек кивнул, довольный.
— Они были собраны вместе для тебя. Как подношение. И как знак.
— Глаза — это все, не так ли? Без них мир исчезает для нас. Мы оказываемся во тьме. Однако, как и при затмении, тьма сама по себе есть откровение. «Солнце покоится в Осирисе, Осирис покоится в Солнце!»
Он кивнул.
— Да, Рахотеп. Наконец-то ты начинаешь видеть — видеть правду…
— В твоей мастерской я нашел какие-то стеклянные пузырьки. Что в них было? — спросил я.
— Ты и этого еще не разгадал? Ха! — внезапно гаркнул он с презрением. Тот заворчал и зашевелился возле моих ног.
— Я почувствовал вкус соли… — сказал я.
— Ты недостаточно глубоко мыслишь. Я собрал последние слезы мертвых — слезы с их глаз, когда они видели надвигающуюся на них смерть. Тайные книги говорят, что такие слезы — это эликсир, в котором содержится самая суть того, что умирающий видит в свой последний момент, когда переходит от жизни к смерти.
