— Вздувшаяся шишка почти на самой макушке, — негромко сообщил он. — Под ней прощупывается сломанная кость.
Гвин тоже пощупал и подтвердил заключение начальника, добавив:
— Шея, должно быть, тоже сломана, кронер. То-то голова мотается, как пузырь на палочке.
Он привел для сравнения детскую игрушку — надутый свиной пузырь, привязанный на конце прутика. Джон самолично убедился в этом, ладонями наклоняя голову вперед и назад, после чего жестом приказал констеблю уложить труп. Он осмотрел ладони и руки, открывшиеся до локтей, когда отодвинул широкие рукава сорочки. Здесь не было видно ничего необычного, и он решился взглянуть на ноги, приподняв подол до самых коленей и опять же установив отсутствие видимых повреждений.
Когда Гвин заботливо оправил на ней одежду, де Вулф поднялся и задумчиво уставился на мертвую девушку, лежащую в пятне света. Напряженное молчание первым нарушил брат Игнатий.
— Из твоих слов, сэр, я понял, что она пострадала от удара по голове. То же сказал и наш лекарь.
Его тон ясно говорил, что не стоило тащиться из самого Девона, чтобы установить то, что и так известно.
— Именно так, брат. И шея у нее сломана.
— Но ведь этого и следовало ожидать при падении с крутой лестницы? — настаивал монах.
— Увидим, — загадочно ответствовал де Вулф. — А пока надо снова уложить ее на лед. Я посоветовал бы вашему настоятелю не медлить с подготовкой к погребению. Несмотря на лед, мой нос говорит мне, что невозможно долго сдерживать естественное развитие событий.
Гвин поднял тело, как перышко, и уложил обратно в ледяную кашу, из которой сквозь широкие щели ящика закапало еще чаще. Он бережно укрыл девушку льняной простыней и отступил назад. Томас забормотал отходную на латыни.
— Где ее похоронят? — спросил Гвин. — На здешнем кладбище, которое мы уже видели, или повезут обратно в Дерби?
Капеллан промямлил что-то неразборчивое, однако острый слух Томаса кое-что уловил — к большому удивлению клирика.
— Что ты сказал? — резко перепросил Джон.
Игнатий покачал головой.
— Не знаю где, кронер. Полагаю, настоятель должен будет обсудить это с ее опекунами, прежде чем принять решение.
— Ну, лучше с этим поспешить, — посоветовал де Вулф. — И не забывайте подкладывать лед, пока она остается здесь.
Они с облегчением покинули похожее на склеп подземелье. Томас боязливо оглядывался через плечо, пока они пробирались мимо бочек и тюков к выходу из кладовой. Здесь казалось теплее — или хотя бы не так холодно, как в дальней камере, где тяжелый воздух словно разъедал кожу и легкие.
Прежде чем выйти, Джон еще раз осмотрел подножие лестницы. Он потопал ногой, затем поскреб влажную землю носком сапога. Сверху крутая лестница смутно освещалась горящим огарком, и отсюда виден был узкий проход между серыми каменными стенами и обтесанные глыбы того же гранита, из которого были сложены ступени.
Джон ничего не сказал и подошел к двери, открывавшейся во двор. Снег летел гуще, хотя на землю еще не легло ни снежинки, и Томас опять задрожал — на сей раз от холода, пронизавшего тело до костей.
Закрывая дверь, капеллан заметил, как дрожит клирик, и сжалился над ним.
— Рядом с дортуаром есть теплая комната, где с ноября до Святой Пятницы поддерживают огонь. В такую суровую погоду вы можете всегда погреться там.
Они с благодарностью приняли приглашение и отыскали комнату, зажатую между фратером и дортуаром, углами примыкавшими друг к другу. Кроме комнат настоятеля и кухни, это было единственное теплое место во всем монастыре. Здесь в камине горели большие поленья, а у другой стены стояла жаровня с углями. Вдоль стен выстроились скамьи с деревянными спинками, защищавшими от сквозняка. Две из них были заняты крепко спавшими старыми монахами, а на других читали или дремали монахи помоложе.
— Если вы погреетесь здесь немного, я пошлю за вами, когда настоятель готов будет снова вас принять, — пообещал Игнатий и тихо ускользнул прочь.
— Что-то не нравится мне этот парень, — пророкотал Гвин, когда они обосновались на скамье у очага, за пределами слуха ближайшего клюнийца. — И не потому, что я питаю пристрастие к кому другому из духовного сословия! — добавил он, дружески подтолкнув в бок Томаса.
Как ни странно, клирик в этот раз не клюнул на подначку, а склонился к де Вулфу, чтобы заговорщицким полушепотом спросить:
— Кронер, ты разобрал, что он пробормотал там в склепе, когда ты спрашивал, где ее похоронят?
— Слышал, как он бормотал, но слов не разобрал, — сказал Джон.
— Он сказал: «Надо бы похоронить на перекрестке с колом в сердце!»
— Говорю же, гнусный ублюдок! — проворчал Гвин, пока коронер переваривал новые сведения.
— А я заметил, какое у него при этом было лицо, — проговорил он медленно. — Что-то в этом монастыре неладно, так что держите глаза и уши открытыми, а рот на замке!
— Надеюсь, ты отдохнул после долгой дороги, сэр Джон? — любезно осведомился Роберт Нортхем, поднимаясь из-за стола, чтобы приветствовать коронера. — И, как я понял, взял след трагического происшествия… — Он замялся, не зная, как закончить вопрос.
Де Вулф ответил ему без обиняков:
— Да, настоятель, я осмотрел труп.
Священник опустился в кресло.
— Вижу, ты не взял с собой помощников?
— Нет, мне нужно переговорить с тобой наедине.
Он многозначительно глянул на Игнатия, занимавшего обычную позицию рядом с настоятелем, словно изготовившись защищать его.
— В присутствии моего секретаря ты можешь говорить свободно. Он еще и мой капеллан, и мой исповедник.
Джон решительно покачал головой.
— Есть вещи, которые можно высказать только наедине, — сказал он. — В этом смысле меня наставлял верховный юстициарий.
Это была ложь, но Джон не стеснялся лгать, когда считал нужным. Настоятель явно удивился, однако махнул Игнатию, и тот неохотно покинул помещение и закрыл за собой дверь. Джон заподозрил, что он остался подслушивать под дверью.
— Ты можешь мне что-то сказать? — с беспокойством спросил Нортхем, когда де Вулф сел в то же кресло, какое занимал прежде.
— Кристина де Гланвилль убита, — прямо ответил тот. — Ваши догадки были верны. Она не падала с лестницы. Ни живая, ни мертвая.
Пальцы Роберта нервно играли бронзовым распятием, висевшим на шее.
— Я подозревал это. Но откуда такая уверенность?
— Ты сам сказал мне: то обстоятельство, что она лежала ничком и головой к лестнице, не позволяет поверить в падение. Если бы она споткнулась на ступенях, то, по всей вероятности, лежала бы к ним ногами. С трудом, но можно предположить, что она перевернулась в падении, но тогда она почти наверняка оказалась бы лежащей кверху лицом.
— Почти наверняка — и только? — нахмурился настоятель.
— Это еще не все, — буркнул де Вулф. — Она получила сильный удар по затылку, проломивший ей череп. Опять-таки она могла удариться затылком при падении, но для этого ей пришлось бы извернуться в воздухе. На такой узкой лестнице это практически невозможно, так что она должна была разбить себе лицо.
Приор сопровождал его речь отрывистыми кивками.
— Далее, у нее сломана шея, — продолжал де Вулф. — Причем ее сломали рывком назад, совсем не так, как могло быть от сильного удара по затылку, от которого подбородок выдвинулся бы вперед. Но шея переломлена так, будто ее рванули сзади.
Повисло тягостное молчание.
— Ты абсолютно уверен? — почти прошептал настоятель.
— У нее на ногах и руках нет ни синяка, ни царапины, — продолжал настаивать Джон. — Можно ли поверить, что кто-то катился по двадцати твердым гранитным ступеням так неудачно, что сломал себе шею и разбил голову, не оцарапавшись об их грани?
Настоятель глубоко, с сожалением вздохнул.
— Так что, на твой взгляд, произошло, коронер?
— Кто-то нанес ей сильный удар по затылку неким предметом. Предмет был плоским, так как не порвал кожу, но достаточно тяжелым, потому что проломил кость. Она должна была мгновенно лишиться чувств, после чего убийца добил ее, сломав шею.
— Неужто такое возможно? — проскулил Роберт Нортхем.
Джон пожал плечами.
— Вполне. Я видел, как это делается в бою. Одна рука обхватывает подбородок, вторая на основании шеи — и быстрый рывок назад.
Настоятель содрогнулся.
— Значит, мы должны искать преступника чудовищной силы?
Коронер покачал головой, черные волосы разметались по воротнику серого кафтана.
— Вовсе не обязательно. Это мог проделать любой решительный мужчина — и даже женщина, если на то пошло!
Настоятель в ужасе перекрестился, напомнив Джону клирика Томаса.
— Храни нас, Боже! При бедняжке состояли несколько леди, но ни одна из них не могла быть замешана в таком!
