Просите встретить вас на вокзале, и я бегу сюда, бросив все дела, из уважения к вашей…
– Щедрости, – толстяк захохотал, отчего его щеки задрожали, словно холодец на блюде. – Сто рублей-то на дороге не валяются.
– К вашей репутации, – сурово продолжил импресарио. – Но вижу, что вы затеяли какую-то сомнительную игру, допустив в наш тесный круг этого шарлатана.
– Шарлатана? Смеете меня оскорблять? Немедленно извинитесь или я вам губы откушу!
Мармеладов примирительно вскинул руки.
– Господа! Гос-по-да! Зачем же ссориться? Я призвал вас обоих потому, что крайне ограничен во времени. Завтра вечером я уезжаю, и, стало быть, завтра утром мне нужно послушать, как поют ваши пташечки.
– Завтра послушать? Но почему не сегодня? – все еще сомневался Пьетро.
– Сегодня я обещал mademoiselle Авелин ужин в лучшем ресторане Петербурга и балет в Мариинском театре. Она обожает балет, а я не могу ей ни в чем отказать. Но давайте же обсудим все детали нашего соглашения за обедом.
– Куда поедем? – оживился “итальянец”. – В «Лейнер» [10] или к братьям Пивато [11]?
– Видали идиота! – цыкнул Холодзяжко. – Сказано же: в лучший ресторан г-н Кузьмин собирается вечером. А пока и кухмистерская [12] сгодится. Я знаю пристойную, на Двенадцатой линии.
Он сноровисто подхватил саквояж сыщика и поволок к выходу, приговаривая:
– Вообразите, блюда высочайшего сорта по доступным ценам. Вообразили? Скоро сами убедитесь, что там именно такие и есть. Волшебство! Пир Валтасара! И не придется, так сказать, лишних денег тратить, – толстяк споткнулся о чей-то узелок, отшвырнул его ногой и обматерил незадачливого пассажира, кинувшегося за своими пожитками, после чего продолжил елейным тоном. – Если есть лишние деньги, лучше мне отдайте. Да вы все отдадите, батенька, когда певицу мою услышите. Соловей! Что там – райская птица и та не возьмет столь высоких нот…
Идущий позади всех Пьетро скрежетал зубами от злости.
Холодзяжко не умолкал всю дорогу, разглагольствуя о разных пустяках. Утомив всех собеседников, он перебрался на козлы извозчика и стал собачиться с ним.
– Здесь сверни! Ты что, дороги не знаешь? Через канаву-то быстрее.
Он выскочил из коляски, проявляя неожиданную прыть, и первым спустился по ступенькам в подвал.
– Извольте видеть, г-н Кузьмин, как и обещал вам – столовая фон Дервиза! За этой неказистой дверью ждет роскошный обед на любой вкус, лишь бы только этот вкус в организме присутствовал. А то ведь у некоторых, так сказать, нет ни вкуса, ни совести, – толстяк покосился на Пьетро.
– Мамма миа! Вы все не уйметесь? – взвился тот. – Я вам ребра пересчитаю! Если, конечно, доберусь до них через раздутый мамон.
Сыщик плавно вскинул руки, словно дирижер в опере.
– Господа, предлагаю перемирие. Давайте отложим острые стрелы на время обеда и делового разговора. Сегодня вы не конкуренты, а союзники. Ваши таланты будут прославлять Россию на парижской сцене. А чтобы никто не беспокоился по поводу вознаграждения, и того, кому именно оно достанется, – Мармеладов понизил голос до доверительного шепота, – я заплачу вам обоим.
– Великие слова! – восхитился Холодзяжко. – По таким словам постигаешь, что перед тобой поистине великий человек. Человечище!
– Но заплачу после прослушивания, – добавил сыщик.
– Само собой, – вздохнул Пьетро и шагнул вслед за ним в дверной проем, пригнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку.
Кухмистерская разделялась на большую комнату с общим столом, где как раз сейчас обедали студенты и писари из окрестных контор, и четыре отдельных кабинета. Холодзяжко повел всех в дальний уголок.
– Ближе к кухне, – пояснил он, – а значит, суп не остынет, пока будут нести, и остальное, так сказать, тоже.
Мармеладов любил подобные трактиры с простой кухней и шумной компанией, в другой день он сел бы за длинным столом – побеседовать с незнакомцами, послушать байки и сплетни. Но приходилось изображать владельца варьете, приехавшего из Парижа, поэтому он придирчиво изучил меню, отказался от обеда из общего котла и заказал цыпленка, запеченного целиком, а для Полины – фрикасе из кролика. Девушка играла роль безукоризненно и с большим воодушевлением, она игнорировала сальные остроты толстяка и пристальный взгляд Пьетро, изредка перебрасываясь короткими фразами на французском языке со своим спутником.
– Вот вы, Иван Яковлевич, говорите: заплачу обоим, – подхватил разговор с нужного места Холодзяжко, когда заказы были сделаны и половой убрался восвояси. – Но ведь певица-то вам требуется одна, так сказать, в единственном экземпляре. За что же тогда второму платить?
– Опять началось?! – взревел Пьетро.
– Успокойтесь, мой дражайший друг! Я же спрашиваю, держа в уме наш совместный интерес. Ведь если второму платить, по сути, не за что, зачем обещать деньги? Г-н Кузьмин не из тех, кто сорит ассигнациями попусту. Вот я и подумал, – щелочки глаз подозрительно сощурились, сомкнувшись в тончайшую линию, – а нет ли здесь какого обмана?
Импресарио задумчиво теребил булавку с фальшивым брильянтом.
– Вы намекаете, что…
– Я не намекаю, а говорю прямо, никуда не сворачивая с пути истинного. Допустим, в парижском варьете появится певица, приехавшая из Петербурга. При хорошем репертуаре это может вызвать ажиотаж. Публика обожает все свежее и горячее, – толстяк прервался, чтобы попробовать грибной суп. – Да-с, горячее и свежее. Но подумайте, мой несчастный простачок Пьетро… Зачем для этого везти певицу из Петербурга? Ведь можно любую девку из кордебалета обрядить в сарафан, нахлобучить на темечко кокошник – вот вам и певица из Петербурга. Кто проверит? Публика – не жандарм, она документ спрашивать не станет. Верно я говорю, Иван Яковлевич?
Сыщик округлил глаза, изображая бескрайнее удивление.
Холодзяжко довольно хихикнул:
– Угадал, вижу, что угадал! Потому что все мы так делаем, и это вовсе не обман. В этом и заключается соль нашего искусства, так сказать, высочайшее мастерство перевоплощения. Заставить парижского буржуа поверить в сказку, которую ему показывают на сцене. Также и для нашей публики мы придумываем своим мармозеткам французские имена: очаровательная Козетта, проездом из Парижа в Берлин. Никто не задается вопросом, а за каким чертом эта краля делает крюк в две тысячи верст, чтобы спеть перед захмелевшими гусарами или матросами? На том и держатся все кафе-шантаны, что тамошняя публика пьет без удержу, что в Петербурге, что в Париже, да хоть бы и на острове Мадагаскар!
– Но если
