Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2

Ознакомительная версия.

Консул умолк, очевидно, исчерпав аргументацию, но под воздействием его слов мозг титулярного советника наконец зашевелился, хоть и вяловато.

Про шпионство и ненадёжность своего приживалы Цурумаки отлично знал. Из подзорной трубы, как известно, он мог наблюдать не только за звёздами, но и за соседним домом, куда по ночам частенько наведывался Онокодзи. Был Дон знаком и с Сугой…

Тут капитан-лейтенант нанёс последний удар:

– Хм. А известно ли вам, господа, что несколько дней назад покойный Суга выиграл у Цурумаки в карты превосходное поместье? Мне рассказывал об этом австрийский посланник – игра происходила у него на вилле. Эти сведения нам чем-нибудь помогут?

Примечательно, что после упоминания о дуэли тон морского агента совершенно изменился. Теперь в нем преобладала не надменность, а государственная озабоченность интересами отечества.

О да, новость, сообщённая Бухарцевым, значила очень многое. Эраст Петрович со стоном схватился за голову.

Ведь Асагава собирался выяснить, кто именно «проиграл» интенданту усадьбу, но самозваные сыщики слишком увлеклись игрой в казаки-разбойники. А между тем, ларчик открывался совсем просто.

Сколько совершено роковых, непростительных ошибок!

Теперь не осталось ни одного доказательства. Все три улики уничтожены. Единственный свидетель, который многое знал и был готов говорить, убит.

Интенданта Сугу похоронят с почестями. Его партия останется у власти.

Потайная комната за кабинетом начальника полиции? Но её наличие ничего не докажет. Там всего лишь груда изорванной бумаги. Асагава постарался разодрать компрометирующие документы в такие мелкие клочки, что теперь их не склеишь.

– Козырь остался только один, – произнёс вице-консул вслух. – Дон не знает, что мы про него знаем.

– Козырь не из сильных, – пожал плечами Всеволод Витальевич. – Да и как его использовать?

Потирая висок, Эраст Петрович негромко сказал:

– Есть один способ. Конечно, очень рискованный, но я бы п-попробовал…

– Ничего не хочу знать! – быстро перебил капитан-лейтенант и даже сделал вид, что зажимает уши. – Никаких деталей. Сами заварили кашу – сами расхлёбывайте. Терять вам и вправду нечего. Всё, что могу сделать, – задержать свой рапорт на двадцать четыре часа. Но знайте, Фандорин: эту бумагу я направлю не нашему добрейшему посланнику, а прямиком в Санкт-Петербург. Итак, господа консулы, у вас ровно сутки. Или вы предъявляете мне фигуранта, на которого можно свалить вину за всё произошедшее, или – не обессудьте. – Мстислав Николаевич подержал внушительную паузу и закончил, уже обращаясь непосредственно к Фандорину. – Только запомните: никаких поединков с Булкоксом!

– Да как я могу отказаться! Это же б-бесчестье!

– Даже не знаю, что будет большей катастрофой при теперешней накалённости русско-британских отношений: если вы убьёте Булкокса или если он вас. – Мстислав Николаевич призадумался, но развёл руками. – Нет, это исключено. Когда на карту поставлена честь страны, Фандорин, нужно уметь поступаться личной честью.

Титулярный советник посмотрел на агента исподлобья:

– Личной честью, капитан-лейтенант, нельзя поступаться никогда и ни по каким резонам.

И снова, встретив отпор, Бухарцев сменил тон – оставил пафос, перешёл к задушевности:

– Ах, бросьте, Эраст Петрович. Что наши мелкие самолюбия и амбиции перед лицом Истории? А ведь мы с вами тут именно ею, матушкой, и занимаемся. Стоим на передовой позиции всей европейской культуры. Да-да, не удивляйтесь. Я много об этом в последнее время размышляю. Вот я давеча с вами, Всеволод Витальевич, спорил, насмехался над японской военной угрозой. Но после подумал хорошенько и признаю: правы вы, тысячу раз правы. Только надобно шире смотреть. Не в маленькой Японии дело. Скоро на Европу двинется новый Чингис-хан. Шевелится, готовясь пробудиться, гигантский Китай. Когда сия жёлтая волна поднимется, её гребень достигнет небес, увлечёт за собою всякие там Кореи и Монголии, а на самой его пенной верхушке окажется задиристая островная империя с её хищным дворянством и алчной нуворишеской буржуазией! – В голосе Мстислава Николаевича зазвенели пророческие нотки, взгляд загорелся огнём – должно быть, капитан-лейтенант уже представлял, как будет произносить эту речь перед высшими мужами империи. – Новый Монголизм или Жёлтая Опасность – вот как я это назову. Миллионы и миллионы свирепых, узкоглазых, кривоногих, желтолицых обрушатся несокрушимой волной на мирные просторы Старого Света. И на пути этого китайского исполина с японской головой снова, как во времена гуннов и татар, окажемся мы, славяне… Вот о чем нужно думать, Эраст Петрович, а не о собственном гоноре.

На этой во всех отношениях достойной реплике, произнесённой с превосходной товарищеской укоризной, капитан-лейтенант удалился. Более не произнёс ни слова, чтобы не портить эффекта. Просто встал, по-военному кивнул, произнёс одно-единственное слово («Господа») и прошествовал к двери.

Доронин встал, но с места не двинулся.

– Сирота проводит, – сказал он негромко. А чуть погодя, когда агент уже был за воротами, с чувством прибавил:

– Мерррзавец! И ведь всё налгал. Не станет он ждать никаких двадцати четырех часов. Накатает ябеду прямо сейчас, в вагоне. И тут же отправит в министерство, а копию непременно в Третье отделение. Чтоб не выглядело обычным доносом, присовокупит всю эту чушь про Жёлтую Опасность, которую он сейчас перед нами репетировал. И самое гнусное, что в Петербурге это ужасно всем понравится. – Консул устало опустился в кресло. – Попрут меня в отставку, уж это самое меньшее… А и черт с ней, со службой, – вдруг весело тряхнул он головой. – Проживу и без неё. Но в Россию не вернусь. Натурализуюсь и превращусь в японца, а? Что вы на сей счёт думаете? – и засмеялся, как бы давая понять, что, разумеется, шутит.

На сей счёт титулярный советник ничего не думал, ему было над чем поломать свою (впрочем, и без того уже проломленную) голову.

– Так главный акунин в этой истории – Дон Цурумаки? – будто бы про себя прошептал он.

– Как вы сказали? Акунин?

– Ну да, главный злодей. Мне объясняли, что японские злодеи не похожи на прочих. То есть они, конечно, тоже негодяи и исчадия, но с п-принципами и не без благородства. Что-то в этом роде.

Всеволод Витальевич усмехнулся:

– Япония – страна благородных злодеев? Пожалуй. Уж Цурумаки-то – классический акунин.

– А я в этом не уверен… Видите ли, я неплохо знаю этого человека. – Фандорин не стал вдаваться в подробности. – Он… Он непохож на коварного интригана. И потом, так ли уж нужно верить предсмертному свидетельству? Я один раз уже совершил эту ошибку, поверил Суге. Тот же, как это теперь ясно, в последнюю минуту жизни думал лишь об одном: как бы послать нас по ложному пути.

– Онокодзи – не Суга. Тот был сильный, несгибаемый человек, не боявшийся смерти. А ваш японский декадент к категории акунинов никак не относится.

Замолчали, на сей раз думая об одном и том же.

Консул так ничего и не придумал, вопросительно посмотрел на поминутно хватающегося за виски помощника.

– Вы говорили, что знаете какой-то рискованный способ? Способ чего?

– Удостовериться в коварстве Дона Цурумаки. Либо же в его невиновности.

– Но как это сделать?

– Я ведь вызван на дуэль. Значит, понадобится секундант, верно? – Эраст Петрович хотел улыбнуться, но вместо этого скривился от нового спазма головной боли.

Вечером в том же самом кабинете вновь состоялось совещание, но уже в несколько изменённом составе. Морского агента не было, вместо него Всеволод Витальевич пригласил Сироту – должно быть, в виде компенсации за давешнее унизительное ожидание в коридоре.

Японец, однако, обиженным не выглядел, скорее задумчивым, будто его мысли витали где-то очень далеко. Но, как свидетельствовали время от времени вставляемые им реплики, рассказ вице-консула он слушал не менее внимательно, чем Доронин.

От Дона Цурумаки титулярный советник вернулся, так и не разрешив своих сомнений.

– Поскольку никаких доказательств вины этого человека у нас нет, я построил операцию исключительно на одной п-психологии. – Бледно-зелёный Эраст Петрович говорил неторопливо – то ли от нехорошего самочувствия, то ли желая ещё раз проанализировать беседу с подозреваемым. – Если вкратце, я хотел напугать Цурумаки и заодно подсказать ему, как он может избавиться от опасности.

– Напугать Дона Цурумаки? – недоверчиво переспросил письмоводитель и покачал головой, будто Фандорин сказал несуразицу.

– Точнее, дать ему понять, что он в опасности. Для этого, изобразив п-потрясение от известных печальных событий (честно говоря, мне и притворяться для этого не пришлось), я пустился с ним в дружескую откровенность. – Вице-консул горько усмехнулся. – Мы же с ним д-друзья… Сказал, что всё это время вёл самостоятельное расследование убийства Окубо. Главным подозреваемым считал Булкокса, как представителя державы, более всего заинтересованной в устранении министра. Не забыл упомянуть и о своих помощниках, и о ценном свидетеле, хорошо известном Дону князе Онокодзи. Как видите, всё это довольно близко к истине. Но далее я позволил себе некоторую импровизацию. Рассказывая о последних мгновениях умирающего свидетеля, я несколько изменил его финальную реплику. Мол, испуская дух, Онокодзи прошептал: «Это не Булкокс, я обманул вас. Это мой…» – и не договорил, скончался. Затем я довольно п-пространно рассуждал вслух, кого мог иметь в виду бедняга князь. Спросил мнения Дона – тот ведь хорошо знал покойного и весь круг его знакомств. «Мой» кто? Брат? Кузен? Дядя? Цурумаки озабоченно сказал: «Брата у князька не было. А вот двоюродных и троюродных полно, и многие на очень видных постах. Кого же из них он имел в виду?» Перечислил одного, другого, третьего. Тут я делаю следующий выпад. Рассуждаю вслух: а что, если он имел в виду не родственника? «Мой бывший вассал»? «Мой друг»? Мне показалось, что здесь Дон насторожился, но я мог и ошибиться… Сделал вид, что оставляю эту тему. Говорю: «Но пришёл я к вам не только за этим». Рассказываю о вызове на дуэль, о том, что мне нужен секундант. «У меня серьёзная просьба, с которой я могу обратиться только к д-другу».

Ознакомительная версия.