закрывать дело рано. Просто заходить на твоего Голочуева нужно с другого конца. И конец этот, как ни странно, находится в этой вот передаче «Частное расследование», которую ты мне оставил. Ты ее внимательно смотрел?
Прямо скажем, такой вопрос не очень понравился старшему следователю. Он вообще-то все смотрит внимательно, во всяком случае, все, что имеет отношение к его работе.
Генерал только головой покачал. Его не интересует все вообще, его интересует главное: внимательно ли смотрел Волин этот самый диск? И пусть не торопится с ответом.
– Сергей Сергеевич, а нельзя прямо сказать, о чем речь, без эти ваших спецслужбистских заходов? – с некоторым раздражением осведомился Волин.
Сергей Сергеевич отвечал, что нельзя, никак нельзя, потому что служба у Волина такая, что он каждый день и каждый час должен учиться новому, в том числе и на своих собственных ошибках. Что ему там говорил Голочуев по поводу картины, которая висит в его служебной московской квартире, и на которой изображен мальчик с ружьем? Что она ему не принадлежит, что досталась от предыдущего жильца? Так вот, если бы Орест Витальевич смотрел передачу внимательно, он бы заметил, что эта же самая картина с мальчиком висит у Голочуева и в смоленской его квартире. Какой отсюда вывод?
– Вывод простой – Голочуев забыл про картину, – отвечал старший следователь. – Может, это его жена картину всюду за собой таскает, а он на нее и не глядел ни разу. Но даже если он и соврал сознательно, что нам это дает?
С минуту, наверное, генерал сидел, смежив веки, потом хитро посмотрел на Волина.
– Все дело в том, что это за картина такая, – проговорил он негромко. – Если она, как ты говоришь, нонейм, так это пусть. Но на самом деле портрет этого мальчика – вещь очень ценная и может стоить миллионы. И не в рублях притом, а в долларах или, если тебе больше нравится, в евро.
– А вы-то откуда знаете? – скажем прямо, вопрос прозвучал не слишком вежливо, однако сегодня старый историк, положительно, испытывал терпение Ореста Витальевича своими загадками.
Воронцов усмехнулся. Он знает, потому что видел эту картину раньше. Более того, он знает, что у нее на оборотной стороне имеется надпись: «Победителю Вавуле от пачкуна Васюли. Москва, лето 1915 года».
– Понимаешь теперь? – спросил генерал.
– Не понимаю, – сознался Волин.
– Да что ж тут непонятного! – старший следователь давно не видел генерала в таком возбуждении. – Картина была написана в 1915 году, в разгар Первой мировой. Тогда был подъем патриотизма, отсюда и ружье в руках, и подпись про победителя.
– Нет, это я как раз понять могу, – осторожно отвечал Волин. – Не понимаю, откуда вы знаете, что там написано на оборотной стороне картины, и кто такие эти Вавуля и Васюля?
– А вот тут начинается самое интересное, – глаза у генерала загорелись молодым блеском и он даже потер руки от удовольствия. – Перекинь-ка мне печенюшку, и я все тебе расскажу.
При этих словах воодушевленный Волин не только отдельно взятую печенюшку генералу перекинул, но и переставил поближе всю вазочку с печеньем. Воронцов с удовольствием откусил кусочек, отпил из чашки свежезаваренного чая и начал свой рассказ.
История эта случилась, когда Сергей Сергеевич был еще лейтенантом КГБ СССР. В середине пятидесятых годов прошлого века молодому следователю Воронцову пришлось заниматься делом о шпионаже в одном конструкторском бюро. Все вело к тому, что на скамью подсудимых должен был сесть главный конструктор этого бюро Владимир Александрович Светозаров и несколько его подчиненных. Однако это было чуть ли не первое самостоятельное дело Воронцова, он отнесся к нему тщательно, и установил, что ни Светозаров, ни его коллеги никакого отношения к шпионажу не имели. И, таким образом, спас от суда и Светозарова, и других работников конструкторского бюро. Понятно, что это дело не принесло Воронцову ни наград, ни повышений. Однако лучшей наградой, по его словам, стало самоуважение профессионала, который сработал хорошо и добросовестно.
Когда в рамках расследования Воронцов проводил обыск у Светозарова, внимание его привлекла висевшая на стене картина с грустным мальчиком в матроске, державшем в руках игрушечное ружьецо. Когда дело было закрыто, Воронцов спросил у Светозарова, что это за картина. И конструктор сказал, что картина эта написана художником Василием Кандинским. Родители Светозарова снимали квартиру в доходном доме, который принадлежал Кандинскому, и в котором художник жил, вернувшись в Москву из-за границы после начала Первой мировой. Своих детей у Кандинского в ту пору не было, хотя он очень о них мечтал, и он привязался к ребенку Светозаровых Володе, которого звал Вавулей. Вавуля частенько захаживал в гости к художнику, и тот как-то раз под хорошее настроение решил написать его портрет с ружьецом. Картина эта не значится ни в каких каталогах, потому что сразу после написания Кандинский отдал ее самому Вавуле, точнее, подарил его родителям.
– А подпись свою он на картине поставил? – поинтересовался Волин.
– Нет, не поставил, – отвечал Сергей Сергеевич, – только надпись на обороте, про которую я тебе рассказал. Однако атрибутировать ее будет несложно. Скажу больше: скорее всего, ее уже атрибутировали.
Старший следователь наклонился к экрану компьютера, где на стоп-кадре можно было разглядеть висящую на стене картину с мальчишкой, и некоторое время внимательнейшим образом ее рассматривал. Потом с сомнением покачал головой.
– Кандинский – супрематист, – сказал он, – а это – совершенно реалистический портрет.
– У Кандинского были разные периоды, – отвечал генерал. – Как раз московский период отличается тем, что он создает какое-то количество реалистических работ. Ты знаешь, сколько стоят сейчас картины Кандинского?
Волин не знал. Оказалось, еще в 2017 году его полотно «Картина с белыми лилиями» было продано на Сотбис почти за 42 миллиона долларов. «Мурнау. Пейзаж с зеленым домом» ушел за 21 миллион фунтов стерлингов. Картину «Прямые и кривые» приобрели за 23 миллиона долларов…
– И так далее, и тому подобное, – закончил генерал. – Так вот, представь на минутку, сколько может стоить неизвестный доселе портрет, написанный Кандинским. Представил? То-то и оно!
– Так вы полагаете, что все деньги он вложил в эту картину? – спросил Волин, не в силах оторвать взгляда от фотографии.
– Может, все. Может, не все. Может, есть еще какие-нибудь неизвестные шедевры, цена которых выше известных, потому что никто о них не знает. Но даже наличие одной такой картины уже кое о чем говорит. И это – та самая вещь, на которой твой Голочуев может споткнуться.
Тут вдруг генерал умолк, взял в руки смартфон и впился глазами в экран.
– Ага, – сказал он, – все-таки началось.
– Что началось? – спросил Волин.
