Кремль и принялся громить дворы Годуновых...»[634]. Едва воцарившийся 16-летний наследник Бориса - Федор вместе с матерью, царицей Марией Григорьевной, были задушены. Труп же самого правителя извлекли из могилы в Архангельском соборе и закопали вместе с останками жены и сына на заброшенном кладбище вне городских стен...
Таковы важнейшие «подробности», опять оставленные «за кадром» телерассказчиком Радзинским. «Подробности», относящиеся к двум историческим деятелям, кои лично находились рядом с Грозным царем в момент его смерти и были, по утверждению многих источников, и непосредственно заинтересованы в этой смерти, и виновны в ней. Зная, учитывая вышеизложенные обстоятельства, вряд ли допустимо обвинять Ивана IV в «излишней подозрительности» по отношению к своему окружению. Произошло именно то, что он всю жизнь стремился предотвратить: измену и захват власти своекорыстными временщиками. Захват в ущерб законному государю, как защитнику общенациональных интересов страны. А значит, попрание и предательство этих интересов. Предательство, ставшее одной из основных причин всех трагедий великой русской Смуты начала XVII века. И о том, что Борис Годунов (и все его «преемники», поочередно захватывавшие тогда русский престол) действовали именно как предатели, как, (если воспользоваться определением Грозного) «изменники и воры», снова свидетельствуют простые и общедоступные исторические факты.
Глава 17
ПРАВИТЕЛЬ-УБИЙЦА БОРИС ГОДУНОВ
Итак, Годунов. Со свойственной схематичностью изложения, весьма условно и неточно передавая основные этапы борьбы придворных группировок после смерти царя Ивана IV, этапы последовательного отстранения от власти, физического уничтожения Борисом всех членов мешавшего ему опекунского совета при Федоре Ивановиче, г-н Радзинский умолчал, что Годунов все же смертельно боялся. Боялся, ибо знал, что действует как преступник. И как раз этот-то животный страх иуды за собственную шкуру вместе с неистребимым желанием власти - власти любой ценой! - толкал правителя на все новые и новые предательства. Так как случилось это уже в первый год царствования наследника Грозного, когда Федор Иванович, тяжело заболев, едва не умер. Прекрасно понимая, что смерть шурина одновременно станет и его собственной политической смертью, крушением его карьеры, Борис попытался подстраховаться...
В начале 1585 г. правитель отправил в Вену, ко двору Габсбургов, свое тайное посольство. Не надеясь, что после кончины Федора Ирина сможет удержаться на троне, Борис заранее решил сосватать сестру за одного из немецких принцев, а потом... возвести этого принца и на русский престол в качестве супруга законной царицы... Но подробный донос поляка-переводчика Якова Заборовского расстроил сии далеко идущие планы. О начавшихся переговорах между германским императором и доверенными лицами Годунова стало известно при королевском дворе в Речи Посполитой, который, конечно, не преминул заявить свой гневно-благородный протест действиям «московитов». Разразился грандиозный скандал, о коем судачили чуть ли не по всей Европе. Проштрафившийся Борис только и смог сделать, что приказал своим дипломатам выступить с беспомощным оправданием, гласившим: «И мы то ставим в великое удивление, што такие слова злодейские (о сватовстве к «цесареву брату») нехто затеял злодеи и изменники»[635]. Но эти жалкие заявления помочь уже не могли.
Вот когда партия «старых бояр» во главе с Шуйскими действительно пошла в наступление, намереваясь использовать промах ненавистного ей выскочки для собственного реванша! Однако, по привычке довольно туманно и путано, опуская многие детали, рассказывая читателю о попытке Шуйских избавиться от Годунова путем организации развода царя Федора с «неплодной» Ириной и вторичной его женитьбы, г-н Радзинский предпочел не заострять внимания на том, сколь по-настоящему опасный характер приобрело это выступление, поддержанное церковью и народом. А между тем профессиональный историк прямо пишет: обстоятельства складывались для Бориса столь безнадежно, что он стал готовиться к бегству за границу. Причем, как некогда первый российский «демократ» Андрей Курбский, Годунов стремился все обустроить самым тщательным образом и явиться за рубеж не с пустыми карманами... В Англию предварительно был послан доверенный человек правителя - «англичанин Джером Горсей. В Лондоне не поверили своим ушам, когда Горсей изложил королевскому совету просьбу Годунова. Борис просил в случае беды предоставить ему и его семье убежище в Англии. Разъяснения эмиссара рассеяли все сомнения в серьезности его намерений. Горсей уведомил королеву, что сокровища[636] Годунова уже в Соловецком монастыре, откуда при первом удобном случае их легко переправить в Лондон. Королева Елизавета не скрывала своего удивления и долго расспрашивала Горсея о причинах, по которым Годунов намеревался вывезти из России свои богатства»[637].
Причины же были действительно веские. Подстрекаемая Шуйскими огромная толпа посадского люда, ворвавшись в Кремль, уже требовала выдачи Годунова, «олицетворявшего в ее глазах гнет и несправедливость»[638]. Но... хитрый татарин сумел и на сей раз вывернуться, представив себя не узурпатором, а наоборот, защитником прав царя Федора, по-прежнему отказывавшегося от развода. Борис с праведным укором стал пенять митрополиту Дионисию, что негоже, мол, церкви способствовать такому греховному делу, как расторжение законного брака. Что, во-первых, наследник Федору уже есть – его брат царевич Дмитрий Углицкий. Во-вторых же, и сама царица Ирина, находясь «в летах цветущих», вполне способна еще подарить государю сына[639]... словом, современники недаром считали Годунова мужем «умным и сладкоречивым». Требование о пострижении царицы было отклонено, а князьям Шуйским предложена «мировая» или, как сказали бы нынче, «сотрудничество» - сотрудничество с властью. И мятежная аристократия поверила ему, возомнив, что правитель все же сдается, что он уже всецело в ее руках... Да и нараставший с каждым часом тревожный рокот людского моря под стенами Грановитой палаты становился все более опасным как для Годунова, так и для самих Шуйских. Использовав «чернь» в качестве мощного рычага политического давления на правителя, оппозиционная знать теперь не меньше его была заинтересована в том, чтобы поскорее убрать ее из Кремля... Поэтому неудивительно: не кому-либо иному, как особо любимому москвичами Ивану Петровичу Шуйскому (герою обороны Пскова и главному опекуну Федора по завещанию Грозного), была поручена рискованная миссия, спешно выйдя к народу, от имени всех бояр провозгласить, что «им на Бориса нет гнева». Что «они помирились и впредь враждовать не хотят меж себя». В этот-то момент, как свидетельствует летописец, из толпы выступили два купца и, обращаясь к Шуйскому, с горечью сказали: «Помирились вы нашими головами: и вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погибнуть»[640]. Как в воду глядели торговые люди московского посада... Той же ночью, опять-таки сообщает летописец, оба купца были схвачены и сосланы «неведомо куда». Еще шестерых купцов Борис приказал обезглавить у стен Кремля. Наконец, много народу отправлено было в сибирскую ссылку. В ссылку же 13 октября 1586 г. отправится и лишенный сана митрополит Дионисий. Так Годунов отплатит духовенству и «черни» за пережитый ужас...
Но гораздо более осторожными, скрытыми от посторонних глаз (хотя и не менее жестокими) станут его действия по отношению к главным врагам - Шуйским. Известно, что из пяти представителей этой фамилии, имевших право заседать в боярской Думе, - Ивана Петровича, Андрея, Василия и Дмитрия Ивановичей Шуйских, а также Василия Федоровича Скопина-Шуйского, - Борис приказал умертвить лишь двоих: Ивана и Андрея, остальных же только отправили в ссылку. Причем если Ивана Петровича действительно, как об этом вспоминает и г-н Радзинский, люди Годунова заставили принять постриг в отдаленном Кирилло-Белозерском монастыре, а потом задушили - в ноябре 1588 г., то Андрей Иванович был арестован и убит в тюрьме уже в июне 1589 г. по обвинению в том, что он «неправды многие показал перед государем»[641]. Однако, вскользь упоминая об этих тайных расправах, автор книги опять легкомысленно даже не попытался объяснить, что же все-таки заставило Бориса на исходе той тревожной осени 1586 г. обойтись со своими злейшими противниками столь сдержанно и тянуть с их казнями почти два года? Что мешало отдать приказ немедленно, сейчас же?
А мешало вот что. Могучий княжеский род Шуйских был все еще очень силен, обладая широкими связями и большим авторитетом среди старой аристократии, дворянства, московского купечества. Открыто противостоять его влиянию худородному правителю было тяжело. К тому же бояре Шуйские явно рассчитывали на поддержку из-за рубежа. Стремясь либо серьезно ограничить власть Годунова, сделав его послушной марионеткой, либо убрать вообще, возведя на трон своего ставленника, они не исключали варианта объединения России с Речью Посполитой. Как пишет исследователь, «об истоках польских симпатий Шуйских можно догадаться. Московской знати всегда импонировали политические порядки Речи Посполитой, ограничивавшие королевскую власть в пользу магнатов. Бояре не прочь были распространить подобные порядки на Русь путем слияния двух государств». Не случайно осенью 1586 г. в письме к Антонио Поссевино король Стефан Баторий самодовольно сообщал, что бояре и почти весь народ московский, не желая терпеть деспотизм Годунова, ждут польской помощи... Был даже собран сейм, долженствовавший обсудить и конкретизировать планы вторжения в Россию[642], в то время как новоизбранный папа римский Сикст V вместе с «пастырским благословением» уже готовил щедрую субсидию для сего похода - 250 000 скудо[643]...
