– Интересно, на чем же ваша уверенность основана? Надеюсь, не на одних излияниях кокаинистки Олечки?
– Ну, разумеется, нет, – сказал Бестужев, кладя браунинг на колени.
– Уберите пистолетик, право. Это несерьезно.
– Простите, нет. Очень уж я вам не доверяю, полковник, от вас, при вашем уме и хитрости, можно ожидать всего.
– Спасибо хоть, что признаете за мной эти качества… Итак?
– Честно признаться, я почти до последнего момента подозревал именно Рокицкого, – сказал Бестужев, – движимый обывательскими побуждениями: уж если он в свое время создал фальшивую типографию, чтобы получить за нее орденок, то, по этой логике, мог и заняться ограблениями караванов с золотом. У него, как у вашего помощника, были нешуточные возможности. Но Рокицкий не укладывался в версию. Его возможностей, по размышлении, было все же мало. Главный должен был обладать гораздо большей властью… Это время от времени прослеживалось. Например, Рокицкий был бы не в состоянии самостоятельно изъять розыскной список на Мельникова так надежно, что Инженера долгое время считали вовсе отсутствующим в стране. Ну, и кое-что другое… Думаю, ни Ирина Аргамакова, ни другие люди не испугались бы так нашего незадачливого Рокицкого. Нашли бы способ его нейтрализовать – хотя бы через вас. Уж вы-то, любовник Аргамаковой, могли бы ее надежно защитить… Это вас они все боялись – и те, кто точно знал, и те, кто только подозревал… Вы ведь, полковник, мне подтвердили шитую белыми нитками версию о запоях Аргамакова… Вы просили не заниматься Мельниковым, поскольку он якобы работает на охрану. Ах, Василий Львович… Тут вы не продумали. Во-первых, волка вроде Мельникова ни за что не сломали бы в далекой сибирской провинции, где на него нет и быть не может материала. Во-вторых, будь он заагентурен, его не имело смысла использовать здесь, секретных сотрудников такого полета вводят непременно в нелегальные бомонды… Я понимаю: промахи были неизбежны. Невозможно избежать логических противоречий, особенно когда строишь защиту на ходу, подлаживаясь к непредсказуемым ходам противника. Знаете, как я его поймал? И вас тоже – касаемо Енгалычева? Еще на приисках я им поднес разную ложь. Мельников считал, что в ящиках у меня – ручные пулеметы, и его люди у меня их потребовали в поезде. О мнимых пулеметах я сказал ему одному, хотя он и думал, что не только ему. А Енгалычеву я поведал чистую правду – что в сумках будет не золото, а свинец. У него не было никакого резона вешаться. А у «сообщников» – никакого резона ему угрожать. Будь тут замешан именно он, всего-то навсего передал бы через связного, что груз состоит из свинца, – и нападение преспокойно отложили бы до лучших времен. Тут я вас подловил, не правда ли?
– Теперь я понимаю, что нашел в вас Герасимов, – кивнул полковник, не выказывавший никакого беспокойства. – На Олечку вышли через Тутушкина?
– Разумеется, – сказал Бестужев. – Видите ли, полковник, это звучит несколько парадоксально, но в пользу того, что главный виновник сидит повыше Рокицкого, как раз свидетельствовало отсутствие улик и следов. Только человек весьма высокопоставленный, имеющий доступ к ключевым секретам жандармерии и охраны, мог организовать подобную «яму». Только он знал о точном времени выхода с приисков золотых обозов – ведь Польщиков регулярно сообщал о датах шифродепешами в управление… Только с вашей санкции мелкоте вроде Даника могли выдавать билеты охранного отделения – хотя вы и в этом случае выставили вперед Рокицкого. Только вы могли «спрятать» Мельникова от Петербурга. Только люди вроде вас могли пренебречь деньгами и пистолетом в комнате Штычкова… Кстати, Баланчук сознательно работает с вами или вы его тоже играете втемную? Мне почему-то кажется, что вернее всего – первое. Очень уж непонятным выглядело упорство, с которым столь опытный жандарм, розыскник, заверял меня в виновности Енгалычева – на основании чертовски шатких улик… Собственно, и не улик даже, так, чепухи… Баланчук работает с вами?
– Предположим, – кивнул полковник, глядя на него иронично и спокойно.
– Я понимаю, отчего вы так уверенно держитесь, – кивнул Бестужев. – Чувствуете определенную неуязвимость ваших позиций. Мельников выскользнет из рук. С Даником вы что-то проделали… или, по крайней мере, успели вбить ему в голову убедительную версию, которой он будет держаться изо всех сил. Олечка недосягаема… вы ведь выбрали на роль убийцы именно ее, а не посвященного во все хмурого сообщника только из-за ее папаши? Умышленное убийство чина охранного отделения – вещь крайне серьезная, любой сообщник может занервничать, выдать вас из страха за свою шкуру, а то и шантажировать начнет. Меж тем Ольга недосягаема из-за отца и ввиду полнейшей ненадежности ее свидетельств – даже без трудов папаши опытный врач вынесет решение о серьезных нарушениях в работе затуманенного кокаином мозга… Неплохо. В чем-то даже талантливо.
– Рад, что вы это признаете.
– Полковник, – с любопытством спросил Бестужев, – а почему вы мне не угрожаете? Или не пытаетесь подкупить?
– Вы ж не возьмете, правда? – хмыкнул Ларионов. – Из-за гонора…
– Я бы это назвал иначе – офицерской…
– Бросьте, ротмистр! Хороша честь, когда нечего есть…
– С голоду пухнете? – усмехнулся Бестужев. – Знаете, я изучал кое-какие ученые труды по психологии преступников, наши и иностранные. Хотите, скажу, от чего вы поденно страдаете? От невозможности выговориться. Похвастаться перед понимающим человеком вашей хитростью и умом…
– А чем вам поможет моя исповедь? Не имеющая никакой юридической силы? – Полковник хохотнул. – Ротмистр, я, простите, лишний раз убеждаюсь в превосходстве моего поколения. Никаких ваших психологий мы не знали – но работали недурно-с. А?
– Бесспорно, – согласился Бестужев. – Но я хотел бы сказать вам в лицо, что вы…
– Позвольте-с! – поднял ладонь полковник. – Алексей Воинович, вот этого не надо… Во-первых, я все равно не приму никаких ваших картелей,[32] как бы вы меня ни пытались оскорбить. Как можно доверять неизбежным случайностям полета пули, руководимым исключительно баллистикой и мышечной рефлексией? Во-вторых, я могу рассердиться на ваши оскорбления, я как-никак живой человек. Вы уж держитесь в рамках… Неужели идеализм настолько уж бродит у вас в голове? Что, собственно, произошло? Иванихин лишился нескольких пудов золота. Он вам дороже отца и брата? Сволочь толстобрюхая, купчишка, мизерабль… Он и на вас-то смотрит как, простите, на дерьмо… Думаете, не знаю, чем окончилось ваше сватовство? И вы все еще питаете к нему расположение?
– Ну, предположим, не к нему, а к законам… Кстати, это ведь вы навели его на меня в ту ночь?
– Нужно же было с вами что-то делать… Алексей Воинович, вы только не делайте из меня монстра, чудовище. Подумаешь, несколько облегчил иванихинские закрома… Вам напомнить, что творят наши великие князья, члены августейшей фамилии? Алексей Михайлович нагрел руки на авантюре с концессией Безобразова в Маньчжурии, смахнул в карман огромные суммы, предназначенные на постройку военных кораблей. Михаил Николаевич спекулирует земельными участками на Кавказе. Алексей Александрович, высочайший шеф военно-морского флота, миллионы рублей из казенных сумм изволил присвоить. Самый безобидный из всех – Николай Константинович, этот, как гимназистик, у матери-императрицы брильянты украл для любовницы-певички, за что, бедняга, в Ташкент выслан… Только не говорите, будто ничего этого не знаете: пребывая в питерском охранном, будучи правой рукой Герасимова, невозможно такого не ведать-с… Даже мы, медведи сибирские, осведомлены… Ну, попробуйте бросить в меня камень. Да, облегчил купчишку…
– В трогательном единении с одним из видных эсдековских боевиков?
– Да полноте, какой Георгий Владиславович эсдек. С кем не бывало, ошибки молодости… Вполне разумный человек, понимает свою выгоду… Я, откровенно скажу, все же подозреваю, что некоторую часть своей доли, не такую уж и большую, он все же передает на партийные нужды. Ну да бог ему судья. Очень все это несерьезно – большевики, меньшевики, эсеры… Триста лет стоит дом Романовых и будет стоять еще тысячу.
– Быть может, вы мне еще «Боже, царя храни» споете? – усмехнулся Бестужев.
– Извольте-с такими вещами не шутить! – рявкнул Ларионов, но опомнился, бледно улыбнулся. – Так о чем бишь мы? Алексей Воинович, не бог весть какие прегрешения. Подумаешь, пощипал купчишку, их испокон веков облегчали и дальше будут стараться…
– Снова передергиваете, – сказал Бестужев неприязненно. – Вам напомнить весь синодик? Струмилин, Штычков, Акимов, Жарков, Енгалычев, Анечка Белякова, Петр Сажин, Рокицкий, ваш Савелий, тот неизвестный боевик… подозреваю, и Коновалов, а? И дураку Покитько вы в комбинации незавидную роль отвели – он у вас, похоже, и должен стать тем злоумышленником, что подсунул яд Рокицкому? Не столь уж необычайный случай: агент, убивающий от расстроенных нервов и отчаяния своего агентуриста… Да? На вашей совести, полковник, и только на вашей – все эти мертвецы…
