Ознакомительная версия.
Расставались не спеша. Вроде и в одну сторону ехать, и мир тесен, а сведет ли судьба еще раз?
Генерал попрощался первым. Как и обещал, он вызвался лично доставить преступника в город. Рухнова, со связанными сзади руками, привели из конюшни, где под наблюдением Степана и Порфирия он ночевал. Исправники поеживались от утренней прохлады и широко зевали. После вчерашней взбучки они не сомкнули глаз, проведя ночь под аккомпанемент рухновского храпа и лошадиного ржанья.
Михаил Ильич всем приветливо кивнул и поздоровался, но ответа не получил. Кто смотрел презрительно, кто отчужденно, а Денис Угаров так и вовсе в сторону. Тяжело вздохнув, Рухнов стал забираться в карету, вновь одолженную Киросировым у княгини Елизаветы. Со связанными руками сделать это было нелегко, но исправники пособить не спешили, откровенно забавляясь мучениями арестанта.
— Развяжите его немедленно, у него плечо прострелено, — не выдержал Тоннер и бросился на помощь Рухнову.
— Благодарствую, Илья Андреевич, — сказал тот, когда при поддержке доктора, наконец, уселся. — Жалею, что вам калия не подсыпал. Мыслишка такая была, больно уж сообразительны.
— И вам спасибо, за то, что не успели, — сухо кивнул Тоннер.
— Постойте! Так я и не понял, почему вы Митю из подозреваемых вычеркнули, — напомнил Рухнов. — Ведь все против него было.
— Отношения с Настей его давно тяготили, поэтому он часто ночевал не у себя, а у Анны Михайловны, за ширмой. При старой княгине всегда сиделка, и там похотливая дама Митю не беспокоила. В ночь после свадьбы за ширмой он и улегся. Когда я осматривал старую княгиню после инсульта, спросил у сиделки, как больная провела ночь. Та ответила: «Спокойно, не кричала, Катю не звала. Даже Дмитрия Александровича ни разу не разбудила».
— Понятно! — снова вздохнул Рухнов. — Всего наилучшего!
— Прощайте. — Тоннер вылез из кареты.
— Был рад! Был чрезвычайно рад, — торопливо сунул руку Киросиров, быстренько потряс и так стремительно полез внутрь, что осталось непонятным, чему собственно урядник радуется: тому, что Тоннер помог преступления раскрыть, или тому, что он наконец убирается восвояси.
Круживший вокруг кареты на вороном коне генерал спешился. Он давно уже со всеми простился, но не отказал себе в удовольствии еще раз сгрести Тоннера в охапку.
— Ты через год, Илюха, приезжай сюда на свадьбу. У Елизаветы Петровны траур закончится, надеюсь, не откажет мне, — сказал Павел Павлович шепотом. — Я и рапорт об отставке написал, Николай в Петербург повезет. Лады?
Такое предложение было не единственным. Под одобрительным взглядом Веры Алексеевны держались за руки Маша и Митя. Разлучница-ночь показалась им длинной, как никогда, — семи утра не было, как Митя засобирался к Растоцким.
Как самовар сверкал Ерошка: ему тоже дали вольную, когда Мари согласилась выйти за него замуж.
И Ольга Митрофановна была на седьмом небе. Горлыбин угостил ее исчерпывающим, даже по меркам Суховской, ужином, и она, отбросив всякие сомнения, осталась у него и на завтрак.
— Всегда подозревала, — делилась она впечатлениями с Растоцкой, — что худые жрут больше толстых! Только тщательно это скрывают!
— Так он сделал тебе предложение? — тихонько спросила Вера Алексеевна.
— И не одно, — гордо сообщила Суховская. Оказалось, кроме жены Горлыбин не прочь завести и детишек. С замиранием сердца поинтересовался у дамы сердца, не против ли она, если он будущих чад обучит музыке. Предыдущая супруга тому всячески препятствовала, детки выросли, так и не познав радостей нотной грамоты, и потому к отцу относились с неодобрительным предубеждением. Суховская не возражала, материнские инстинкты бурлили в ней ничуть не меньше женских, а деток от первого брака унесла проклятая скарлатина. Но была загвоздка — лет ей было чуть больше тридцати, а ежемесячные для всех дам события не происходили уже давно. Потому с утра она помчалась к Тоннеру. Краснея и смущаясь, поведала о проблеме и даже дала себя осмотреть, что при других обстоятельствах никакому мужчине не позволила бы.
— Детородные органы в полном порядке, Ольга Митрофановна, — сказал Илья Андреевич.
— Но…
— Совет дам. Только не обижайтесь, — прервал, вытирая руки, Тоннер. — Если хотите детей, немедленно худейте. Пуда два скиньте, и месячные вернутся.
Глазьев с Глашей тоже приглашали его на свадьбу. Анна Михайловна долго советовалась с Тоннером: как не допустить новых инсультов. Больно на правнуков посмотреть хотела. Илья Андреевич порекомендовал не выгонять Антона Альбертовича — тот может и кровь пустить, и в травах понимает. Скрепя сердце, старуха согласилась, и Глазьев долго благодарил Тоннера.
— Я вам книжек пришлю. Почитайте, углубите знания. И доктором больше не называйтесь, чтоб в оказию не попасть. Говорите, что фельдшер…
— Спасибо вам, спасибо, дорогой Илья Андреевич!
— И не пейте больше. Водка, она мозг разъедает, — припугнул Глазьева Тоннер. — Приезжайте в Петербург, я вам на вскрытии покажу.
— Не беспокойтесь, Илья Андреевич, — вылезла из-за спины будущего мужа Глашка. К новому своему положению она еще не привыкла, стеснялась. — Зачем мне пьющий?
— Прошу приглядеть за Данилой, — попросил Глазьева Тоннер. — Собачьи укусы зашивать опасно. Промывайте, обрабатывайте, потихоньку заживет. Настойка ромашки, тысячелистника… Да вы лучше меня знаете!
Самому Даниле Тоннер дал записку со своим петербургским адресом.
— Понимаю, скоро свадьба, потом медовый месяц, да и раны зажить должны. А потом приезжайте. Мне слуга нужен, да и кухарка не помешала бы. Умеешь готовить? — обратился доктор к Катерине.
— Пальчики оближете, — заверила она.
— Предложение заманчивое, — рассудительно ответил Данила. — Обещать не буду, с женой надо посоветоваться…
— Уже посоветовались, — прервала будущего мужа Катя. — Конечно, поедем! Вольная, не вольная, все одно — работать. А Тучин мне твой не нравится, хотел тебя в тюрьму упечь.
— Так переживает Сашка, — качая головой, сказал Данила. — Приходил, жалованье предлагал. Просил не бросать. И у меня душа болит.
— И мне будет платить? — ехидно спросила Катя.
— Тебе — нет. Говорит, девок и без тебя хватает.
— Коли Данила не захочет, я сама к вам приеду! Я теперь девка вольная!
— Что с тобой делать? Решено, Илья Андреевич! — решился Данила. — Отгуляем свадебку, и ждите!
Роос уезжать отказался. Собирался днем на похороны князя Северского, а вечером — на Данилино сватовство.
— Крестьянская свадьба отличается чем-то от барской? — стал пытать он на прощание Тоннера.
Терлецкий смотрел на доктора умоляюще — задерживаться в Носовке ему совершенно не хотелось.
— Никогда не имел чести, — дипломатично ответил Тоннер.
— Что ж, будете в Америке — жду в гости! — протянул руку Роос.
— Доберетесь до Петербурга, тоже заходите!
— До зимы бы доехать! — крепко обняв Тоннера, пожаловался ему на ухо Терлецкий. — Он уже спрашивал у Глазьева, скоро ли Глаша родит… Крестины ему подавай!
Тучин с Николаем уже погрузились в генеральский дормез. Ехать решили вместе, благо адъютанту предстояло рапорт в Петербург везти. А коляска, на которой путешествовали раньше молодые художники, была поручена заботам Данилы — пусть пока подлатает да на ней же до столицы добирается. Дядька расстраивать Тучина не стал, ничего не сказал о том, что к новому хозяину уходит, загрузил в дормез вещи и сейчас в пятый раз показывал, где что лежит. Сашка с Николаем снова любезничали, слушали его вполуха, даже с Тоннером попрощались небрежными кивками. Зато Денис прослезился:
— Вы жизнь мне спасли! Вторым отцом стали!
— Полноте, Денис Кондратович. По правде сказать, уже тошнит от благодарностей.
— Ваш ум, ваша логика…
— Хватит скромничать! Рухнова изобличила именно ваша смелая догадка.
— Все равно, мне бы ваши таланты…
— Открою по секрету, главный из них — любопытство. Самое интересное обычно содержится в ночных горшках. — И Тоннер подмигнул Денису. Угаров смутился, вспомнив свой ужас при исследованиях доктора в спальне. — Кстати, меня мучает вопрос. Чем объяснить чрезвычайную нежность в отношениях господина Тучина и веригинского адъютанта?
— Ммм… — замялся Денис. — Великие художники часто любят не только женщин. Леонардо, Бенвенуто Челлини…
— А вы?
— А я не великий.
— Тогда я вас смело обниму на дорожку. Жду в гости!
Дормез отъехал, и тут же к крыльцу подкатила коляска Тоннера. Из нее вылез Сочин.
— Всю ночь починяли! — деловито доложил смотритель. — Рессоры заменили, а в оглобле трещину нашли. Теперь до самого Петербурга доедете!
— Спасибо, солдат, — обнял его доктор. Потом забрался в коляску и посмотрел на крыльцо усадьбы.
Ознакомительная версия.
