— Да, но ведь не я правил той коляской, которая чуть не задавила вас и пронеслась под окнами дома мадам Тренти. Уж в этом-то вы, должно быть, уверены?
— Не обязательно. Я ведь сказал, что не разглядел человека, который пытался переехать меня. Я видел только его плащ. А в то утро, когда погибла Тренти, мисс Аллен могла попросить коляску для вас. Не исключено, что это вы кутались в плащ, который я видел.
— И зачем бы я стал покушаться на вашу жизнь и убивать Тренти?
Я немо смотрел на него, не находя разумного объяснения, хотя доводы Фоули меня не убедили. Он подождал немного и, видя, что я молчу, покачал головой, словно досадуя на мою тупость.
— Как бы то ни было, вы не поняли сути, — произнес Фоули, встретив мой укоряющий взгляд. — Я имел в виду другое. Мы все лицемеры в той или иной степени. Все люди скроены одинаково — и челядь, и знать. И даже вы, Хопсон, не можете притязать на безгрешность.
— Я не стал бы притворяться другом человека, которого презираю, — парировал я.
— Возможно. Однако вы продолжаете работать на человека, который стал косвенным виновником гибели вашего близкого друга. Обращаетесь к Чиппендейлу с тем же почтением, что и прежде. Держу пари, вы ни разу не упрекнули его в том, что он прогнал из мастерской Партриджа. Разве это не лицемерие, даже предательство? Пожалуй, ваше поведение больше заслуживает порицания, чем мое. Ну и что, что я приходил на ужин к Монтфорту после того, как обыграл его в карты? В отместку за то зло, что он причинил мне и мадам Тренти, я только лишил его денег, которые он ценил больше всего на свете. И подтверждением тому является его неадекватная реакция: потеряв часть своего состояния, он, как вы видели, впал в меланхолию. Вы же, в противоположность мне, не сделали ничего, чтобы наказать Томаса Чиппендейла за бесчеловечность, проявленную по отношению к вашему другу. Я попросил вашего содействия, дабы у вас был шанс привлечь к суду убийцу Партриджа, но вы, едва случается какая-то загвоздка, признаете поражение и спешите ретироваться в Лондон. Вы считаете, ваши поступки достойны похвалы?
Я понимал, что он дразнит меня, но, как медведь на цепи, не мог не огрызнуться:
— Лорд Фоули, а вам никогда не приходило в голову, что прямота — это роскошь, которую могут с легкостью позволить себе только люди вашего положения? Чиппендейл — мой работодатель. У меня нет другой возможности заработать на жизнь.
— Вы могли бы найти работу где-то еще. В Лондоне много других краснодеревщиков, — мягко возразил он.
— Если, по-вашему, мне не хватает прямолинейности, зачем же вы тогда настаиваете на моем содействии? — Я уже буквально рычал на него, но Фоули почему-то не возмутился. Он рассмеялся, потом, видя по моему сердитому лицу, что я только сильнее озлобился, потрепал меня по плечу и замолчал.
Я отвернулся к окну и стал смотреть на мелькавшие мимо болотистые равнины Кембриджа. У меня не хватало духу оправдываться. В словах Фоули заключалась постыдная правда. Как мог я по-прежнему работать у Чиппендейла, зная, что он сделал? Разумеется, не мог. Я вел себя как трус и глупец. В глубине души я давно это понимал, но только вопрос Фоули заставил меня критично оценить свое поведение. Был лишь один способ искупить вину — отдать убийцу в руки правосудия и спасти Элис.
В следующую минуту я почувствовал, как что-то навалилось на меня, сбоку донеслись тихие всхрапы и пыхтение. Я обернулся и увидел, что Фоули спит, уронив голову мне на плечо и обдавая мою щеку влажным горячим дыханием. Остаток пути я провел в волнениях за Элис и заботах о Фоули, которого я неловко поддерживал одной рукой, не давая ему упасть с сиденья, когда карету подбрасывало на рытвинах. Пожалуй, в глубине души я знал, что мои подозрения относительно Фоули абсолютно необоснованны. Я был уверен в его невиновности. И, хотя он раздражал меня, я его не оттолкнул.
— Что вы здесь делаете? — вскричала миссис Каммингз, когда я влетел с улицы в кухню, словно шутиха. Она отложила в сторону ошпаренного кипятком поросенка, которого нарезала на куски. — Побравировать захотелось или умом тронулись? Неужто забыли, что его светлость запретили вам появляться в этом доме? Даже подумать страшно, что он сделает, если найдет вас здесь… В лучшем случае выпорет хорошенько.
— Мне сейчас не до ваших причитаний, — грубо отозвался я. — Быстро скажите, где мисс Гудчайлд.
Конни возилась за столом, начищая утюги смесью воска, соли и кирпичной пыли.
— Все сохнешь по ней, да? — спросила она, бросив на меня пристальный взгляд.
— Мне не до шуток. Говори, где она, — заорал я.
— Успокойся, Натаниел. С твоей бесценной мисс Гудчайлд все в полном порядке. То же самое я сказала и леди Фоули два часа назад. Л видела, как рано утром она шла на прогулку.
— А Роберт Монтфорт где?
— Как раз его-то вам и надо опасаться, — заметила миссис Каммингз, кивнув с умным видом. — Его светлость характером весь в отца. Он не просто пугал, когда говорил вам, чтобы ноги вашей здесь больше никогда не было.
— Где он?
— Утро провел тихо-мирно в библиотеке, разбирал свои бумаги. Полчаса назад я отнесла ему кофе, — вмешалась Конни. — Однако миссис К. права. Дураком будешь, если не побережешься…
Я отмахнулся от ее предостережений.
— На сей счет не волнуйся. Я приехал с лордом Фоули, он все уладит. Как бы то ни было, я считаю, что Роберт повинен в смерти своего отца и Партриджа и что он подозревает, что Элис догадывается об этом, и потому хочет убить ее.
— О боже! — воскликнула миссис Каммингз, краснея. — Не может быть.
— Я был бы рад разуверить вас, но не могу. Боюсь, он способен на самое ужасное злодеяние.
— И как же лорд Фоули объяснит ему ваше присутствие? — спросила миссис Каммингз.
— Он скажет, что я приехал задать Конни несколько вопросов, касающихся гибели лорда Монтфорта.
Моя тревога передалась миссис Каммингз.
— И вы думаете, его это усмирит? — Она покачала головой, словно удивляясь моей наивности. — В таком случае, ради бога, скорей спрашивайте, что хотели. Не тратьте время на пустые разговоры.
Я кивнул и обратился к Конни:
— Полагаю, револьвер, найденный возле трупа Монтфорта, принадлежал ему?
— Если и принадлежал, я его прежде в глаза не видела. Он держал пару в своем столе — на тот случай, если воры залезут или бродяги, — но этот револьвер был не из того комплекта.
Ответ Конни удивил меня. Я совершенно точно помнил, что в вечер гибели Монтфорта мисс Аллен опознала в том револьвере оружие брата.
— Ты не ошиблась? Чей же это был револьвер?
— Говорю тебе: не знаю. Если не веришь мне, зачем тогда спрашиваешь?
— Ладно, забудь про револьвер. Лучше скажи, что ты знаешь про пиявки?
Она дерзко подмигнула мне.
— Не сомневайся — больше, чем ты. Я этих тварей куда только не лепила.
— В кувшине уже достаточно соуса, Конни, — заметила миссис Каммингз. — Еще немного, и зальешь стол.
Конни сердито глянула на нее и принялась скрести усерднее.
— Ты ухаживала за пиявками Монтфорта?
— Я… ухаживала за ними? Не больше, чем за тобой.
— Я хотел спросить: ты смотрела за ними? Отвечай прямо, Конни. Это очень важно.
Ее глаза задержались на моем лице.
— Да, в основном ими занималась я. Хотя кровопускание ему обычно делали мисс Аллен или Элизабет.
— Где хранили пиявки?
— В его спальне, в глиняном сосуде с водой. Когда он просил пустить ему кровь, мы их вылавливали за полчаса до процедуры, — чтобы они злее кусали. Потом относили ему в бокале с тарелкой молока.
— А потом?
— Обычно мисс Аллен или Элизабет обтирали места будущих укусов — главным образом шею или голову — и смачивали их молоком, чтобы раззадорить тварей. После две или три клали в бокал и вываливали на подготовленный участок тела. Потом вновь убирали их в банку или, если он требовал, помещали на блюдо с солью, чтобы он увидел, сколько крови из него высосано.
Миссис Каммингз все еще возилась с поросенком, вполуха слушая наш разговор, и потому я не решался спросить у Конни, о чем она хотела поведать мне в Хиндлсхэме и в Лондоне, когда назначила в письме встречу. Я чувствовал, что при миссис Каммингз она ничего не скажет. В конце концов, кухарка завернула все куски мяса в муслиновые салфетки и поспешила к буфету, что-то бормоча про лавровый лист, мускатный орех и уксус. Конни с самозабвением описывала мне привычки пиявок, но, пока миссис Каммингз не удалилась, я не смел прерывать ее.
— Конни, скажи быстро, что ты хотела поведать мне, когда приходила на постоялый двор и просила в письме о встрече?
— А, это. — Она пожала плечами. — Я думала, ты не придал значения моим словам, раз не явился на встречу.
— Я не мог прийти в Ковент-Гарден, потому что в это время был с Фоули в Уайтли-Корте. Разумеется, я помнил про твою просьбу. И приехал сразу, как только смог, ведь так?
