— Никогда-никогда? Но что мы там будем делать?
— Будем жить счастливо, вдали от всех.
Подумав, она сказала:
— У нас могут быть дети.
— Обязательно будут.
— Что же, они не смогут покинуть остров, если им этого захочется? Не покажется ли им наш рай тюрьмой?
Руперт Грей, как это свойственно мужчинам, из-за будущих детей волноваться не стал.
— Это их дело, – пожал он плечами. – Захотят уплыть – что-нибудь придумают. Чтоб наши с тобой дети не нашли выхода? Не могу такого представить. Но потом они все равно вернутся, потому что лучшего места нигде не найдут.
Никаких иных сомнений у Летиции, похоже, не возникло.
— Хорошо, милый, – молвила она, поднимаюсь. – Я только прощусь с прошлой жизнью.
И направилась к капитану с монахом. Шаги ее были легкими, совсем не такими, как прежде. Меня бы не удивило, если б моя питомица вдруг взяла и взлетела. Я даже сам поднялся в воздух, чтобы оказаться рядом, если подобное произойдет. Знаете, как говорят у нас в Японии: “Где одно чудо, там и другое”.
— Я остаюсь. С ним, – коротко объявила Летиция.
Капитан проворчал:
— Какой сюрприз. Кто бы мог подумать.
Удивленным он не казался. Я и раньше замечал, что Жан-Франсуа Дезэссар вовсе не такой чурбан, каким кажется.
Да и отец Астольф не выказал особенного изумления.
— Ах, тут вот что… – Он перекрестил Летицию, потом перекрестился сам. – Господь никогда не перестанет поражать меня неисповедимостью Своего промысла. Я знаю, Он не оставит вас. Но что могу сделать для вас я, дочь моя? Хотите, я соединю вас нерушимыми небесными уза ми? Это в моей власти.
— Только побыстрей, а? Без лишних церемоний, – попросил капитан. – Раз-два, объявляю мужем и женой, в радости и в горе, пока смерть не разлучит – и готово. Я все же не теряю надежды догнать эту скотину Логана. Четверть часа, и ни минутой больше.
— Спасибо, святой отец. – Девочка рассмеялась. – Не надо нас венчать. Наш союз и так нерушим, мы никуда друг от друга не денемся. А ваши четверть часа, господин Дезэссар, я лучше потрачу на другое.
Она побежала к ялику, где, среди прочих вещей, лежала кожаная сумка мэтра Салье.
Достав оттуда перо, бумагу и переносную чернильницу, Летиция села писать письмо. Луна светила ей ярче, чем сотня канделябров.
Я, конечно, подглядел. А как же?
Письмо было адресовано Беттине Мёнхле.
Завершив прощание с прежней жизнью, Летиция свернула листок и передала капеллану. Этот в чужие письма нос совать не станет.
Расставание было скомканным – очень уж капитан торопил отца Астольфа.
Шлюпка ударила веслами по воде, матросы снова завели свою балладу, но я уже знал ее дурацкую концовку и не слушал.
Никогда еще не ощущал я такой полноты жизни, как в эту минуту, под ровным светом ночного светила.
Что-то блеснуло на песке.
Это был розовый алмаз. Летиция его выронила. Я хотел криком привлечь ее внимание, а потом подумал: зачем?
Кому нужны в раю розовые алмазы? Чем они лучше мириада прекрасных раковин, которыми усеяны эти берега? От раковин больше проку – ими, например, можно зачерпнуть воды.
Летиция и Грей сидели на песке рядом, обняв друг друга за плечи, и о чем-то тихо говорили.
Я не подслушивал. Мысли мои были печальны.
Мне ниспослан Дар Полной Жизни. Это значит, что я переживу их обоих. Я останусь с тобой, моя девочка, и с тобой, Руперт Грей, пока смерть нас не разлучит. Но сначала мы все долго-долго будем счастливы. Так к чему же умирать раньше смерти? Тем более, никто ведь толком не знает, что она такое и есть ли она вообще.
(продолжение)
— А русские не сдаются, – с тяжелым вздохом молвил Николай Александрович, пожимая руку мисс Борсхед и думая при этом: “Старый осел молодого везет”.
На террасу вылетел большой благородный японец и заполоскал крыльями над тетей и племянником, будто то ли благословлял их неустрашимость, то ли, наоборот, призывал образумиться.
Однако древняя мудрость гласит: когда решение принято, сомнения превращаются из блага во зло.
— Джентльмены, прошу перейти сюда, – позвал Николас остальных. – Здесь нас никто не подслушает.
И началось производственное совещание, которое в связи с пугающей находкой уместнее было бы назвать военным советом.
Синтия выглядела подавленной. Миньон беспокойно озирался, даже сангвиник Делони словно сдулся. Как-то само собою вышло, что роль председателя пришлось взять на себя Нике.
До чего же изнежены жители благословенного Запада, подумал он. Как уверенно они себя чувствуют в устоявшейся системе координат, где властвует благоразумный Порядок, и как мгновенно повергает их в панику даже мимолетное дуновение неконтролируемого Хаоса. Когда-то и баронет Фандорин был таким же. Но поживи-ка в матушке-России лет тринадцать-четырнадцать. Шкура задубеет, нервы укрепятся. Ко всякому привыкнешь.
Удивительней всего было то, что обнаружение враждебного присутствия (именно так, в сущности следовало дефинировать случившееся) испугало магистра лишь в первую минуту. Теперь же, взяв себя в руки, он ощущал явственный прилив энергии, а внутри урчал, потягивался и слегка скреб коготками разбуженный котенок азартного предвкушения. Значит, непредсказуемость и опасность мне по душе? – поразился Николай Александрович. Неужели именно этого мне недоставало последние три года – со времен безумной погони за пропавшей рукописью Федора Михайловича? Есть специфическая категория людей, которых называют “адреналиновыми наркоманами”. Эти чудаки закисают без острых ощущений и, чтобы почувствовать полноту жизни, должны прыгать с парашютом, лазить на Эверест или спускаться по горным рекам на плотах. Себя Фандорин никогда не причислял к подобным психопатам. Быть может, напрасно?
Тетя сидела в своей каталке, Делони опустился в шезлонг, Миньон в плетеное кресло. Других посадочных мест на террасе не было. Вместо того чтоб принести стул из каюты, Ника поступил лихо: сел на перила. Мысль о том, что за спиной пустота и, если корабль качнется на большой волне, вниз лететь метров тридцать, только усиливала праздничное щекотание в груди,
— Мы знаем, что наша затея кого-то сильно интересует. Будем начеку, только и всего. – Нике самому понравилось, как он это сказал – просто и мужественно. – Мы действуем легально, законов не нарушаем. Пусть нервничает тот, кто за нами следит.
Ему показалось, что это замечание не слишком ободрило слушателей, но решил дальше в тему не углубляться.
— Не позволим этому обстоятельству сбить нас с главного: поисков клада. Пусть каждый из партнеров сохраняет свою тайну, это ваше и наше право. Однако дополнительная ясность все же необходима. Подам пример открытости. – Он искоса взглянул на Синтию, она напряженно слушала. Делони с Миньоном – те и вовсе подались вперед. – У нас с мисс Борсхед есть два документа, написанных человеком по имени Эпин особе, отдаленно связанной с родом Фандориных. В одном из писем дана инструкция, как добраться до тайника. Но инструкция эта во-первых, зашифрована, а во-вторых, неполна, ибо первая страница письма не сохранилась.
Компаньоны пришли в волнение.
— Как это “неполна”?! – вскричал джерсиец. – Как это “не сохранилась”?!
— Ваше заявление противоречит духу и букве заключенного соглашения! – присоединился к протесту француз.
— На первой странице, очевидно, сообщалось, как выйти к пещере, – на ходу сымпровизировал Ника, спасая ситуацию. – Иначе зачем бы нам понадобилась ваша помощь? Мы обошлись бы собственными силами. А что касается шифра, то я его практически разгадал. Мне просто нужно оказаться на месте, возле входа в пещеру.
Тетя одобрительно кивнула. Остальные двое молча смотрели на Фандорина.
— Что ж, – зловеще произнес нотариус, – верим на слово. Однако напоминаю: в случае невыполнения обязательства найти тайник ваше поведение будет трактоваться как злонамеренное нарушение доверия партнеров. Дальнейшее разбирательство будет происходить в суде.
— Вы лучше о “жучке” вспомните, – огрызнулся Николас. – Есть такое русское слово razborka. Оно тоже подразумевает разбирательство, но отнюдь не в суде, а на пленэре, с применением насилия. Очень возможно, что разбираться будем не мы между собой, а некто посторонний со всеми нами. Так что, джентльмены, давайте жить дружно и не пугать друг друга. Иначе предлагаю разбежаться. Возможно, в данных обстоятельствах это самое мудрое решение.
Его поддержал Делони:
— Заткнитесь, Минни! Ник прав, нам надо быть вот так. – Он плотно сложил два толстых пальца, на одном из которых сверкнул перстень. – Держаться вместе, по-товарищески. На кону такой куш! Двадцать миллионов баксов!
