– Эй, ты чего о себе возомнил? – проворчал тучный крестьянин в широкополой шляпе и, скрестив руки на груди, шагнул к палачу. – Ты вообще кто такой? Из Мюнхена, поди? Думаешь, тебе все можно?
– Я хочу знать, где та женщина, которая лежала здесь! – резко повторил Куизль и, словно башня, встал перед крестьянами. – Говорите, черт вас дери, или я устрою вам новые похороны!
Что-то в его голосе подсказало крестьянину, что палач готов исполнить свою угрозу.
– Свя… священник забрал ее к себе, – ответил он и робко показал на дом возле кладбища. – Он не знает, выживет ли она. Вы что, ее знаете?
– Так она еще жива? – с облегчением спросил Симон, оставив вопрос без внимания.
– Как ей быть живой, если она выбралась из могилы? – проворчала согбенная старуха, опираясь на трость, и предостерегающе подняла палец. – Говорю вам, это нежить! Взяла и присвоила могилу моей подруги, старой доброй Греты… А Грете в своем гробу теперь дожидайся похорон! Но это только начало! Будут и другие…
Но Симон ее уже не слышал. Вслед за Куизлем он побежал к дому священника. Оба забарабанили в дверь, и через некоторое время им открыл священник в полном облачении.
– Ради всего святого, что… – начал он.
Но Куизль потеснил его, вломился внутрь и прошел в спальню.
На кровати лежала женщина.
Бледная как полотно, она лежала с закрытыми глазами, и только слабая дрожь по всему телу говорила о том, что жизнь еще не покинула ее. Но в рваном платье, перепачканном глиной и грязью, с комьями земли в спутанных волосах, она действительно походила на восставшую из мертвых. Фронвизер почувствовал, как разом отхлынуло всякое напряжение. Он без сил оперся о спинку кровати.
На кровати лежала не Магдалена.
В первый миг Симон не мог понять, какое чувство в нем сильнее: облегчение или разочарование. Всю дорогу в нем крепла мысль, что похороненной девушкой окажется Магдалена. При этом он не переставал надеяться, что застанет жену невредимой. И вот перед ним лежит совершенно незнакомая девушка. На вид ей было лет семнадцать, у нее были светлые волосы и милое, хоть и бескровное, лицо.
– Ева, – прошептал Куизль.
– Вы… вы ее знаете? – Священник вошел следом за ними. – Или вы ее отец? – спросил он мягко, очевидно уже простив Куизлю его бесцеремонное вторжение.
Палач покачал головой.
– Я лишь раз видел ее в Ау. Она работала на шелковой мануфактуре.
Симон в изумлении смотрел на девушку. Так значит, это Ева, третья из пропавших подруг, две из которых теперь мертвы… Девушка, которую пыталась спасти Магдалена!
– Она что-нибудь говорила? – спросил он у священника. – Кто сотворил с ней это?
– Я даже не знаю, выживет ли она, – вздохнул тот. – Вообще-то у нас намечались сегодня похороны. Должно быть, несчастную скинули в могилу и засыпали ее землей… Неужели кто-то способен на такое? – Он печально посмотрел на худое дрожащее тело. – Она сильная, хотя сейчас по ней этого и не скажешь. Она сама выбралась из-под земли. Господи, если б… если б я не вмешался, крестьяне, наверное, убили бы ее! Представьте, они приходят на похороны, и тут из могилы появляется рука! Конечно же, они считают ее нежитью. Все это похоже на те жуткие истории, которые рассказывают в Мюнхене. Загадочные убийства и целая дюжина палачей в городе… – Священник поежился. – Господи, только бы нас эта напасть обошла стороной! Тут живут только набожные люди.
Симон воздержался от замечаний. Он склонился над Евой и бегло осмотрел ее. Девушка, очевидно, была в глубоком обмороке. У нее подрагивали губы, но лежала она совершенно тихо. Все ее тело было покрыто царапинами и ссадинами – вероятно, от падения в могилу. На шее на тонком шнурке висел амулет с изображением Богородицы. Фронвизер бросил на Куизля многозначительный взгляд. Тот молча кивнул.
– У нее рана на затылке, – лекарь показал на шишку и запекшуюся кровь. – Это ваши набожные крестьяне руку приложили?
Священник пропустил мимо ушей его сарказм.
– Не думаю. Я все-таки вовремя подоспел. Так что эту рану она получила раньше.
– Мерзавец ударил ее и сбросил в могилу, – прорычал Куизль и сжал кулаки. – Вот если б она смогла сказать нам, кто это сделал!.. Тогда мы наконец добрались бы до убийцы. Может, она знает, где теперь Магдалена… Проклятье!
– Вы, кажется, знаете ее лучше, – сдержанно заметил священник. – Может, пора объяснить, что значит вся эта чертовщина?
– Удар был довольно сильный, – сказал Симон, оставив его вопрос без внимания.
Он продолжил осмотр, взглянул на ее пальцы – ногти, все до одного, были обломаны. Кровь смешалась с землей, и под ней местами были видны костяшки пальцев.
– Господи! – выдохнул Симон. – Девушка и впрямь выбралась самостоятельно! Неудивительно, что она при смерти… – Он взглянул на Куизля. – Если мы хотим узнать, кто это сделал и где теперь Магдалена, ей нужен уход и лекарства! Пастушья сумка, арника, может, отвар из липы и лаванды от судорог…
– Я слуга Божий, а не цирюльник, – священник пожал плечами. – Все, что я могу дать ей, это молитвы. Но мне хотелось бы знать…
– Вот поэтому мы и заберем ее. – Куизль похлопал его по плечу. – Не имею ничего против молитвы, но с нами ей будет лучше.
– С вами? – Священник окинул их недоверчивым взглядом. – Кто вы такие вообще? Вот что я вам скажу: я не отдам несчастную девицу каким-то проходимцам!
– Мы не проходимцы, будьте уверены, – с улыбкой возразил Симон. – Скорее, люди, которые привыкли иметь дело как с жизнью, так и со смертью. Я вам все объясню. – Он выпрямился и отряхнул руки от глины. – Но для начала я попросил бы вас приготовить носилки. И поскорее! Обещаю, мы отнесем ее туда, где никто не причинит ей вреда.
* * *
Георг между тем вознамерился окончательно разобраться в таинственном исчезновении Конрада Неера.
В это время узкие переулки словно вымирали. Лавки в ремесленных кварталах Граггенау закрылись, и по брусчатке стелился холодный туман. Георг плотнее закутался в плащ и свернул на Кожевенную улицу, тесный проулок в сотне шагов от Изарских ворот. По улице, ведущей к рыночной площади, еще проезжали редкие повозки и попадались прохожие. Здесь же Георг оказался словно в дремучем лесу.
Из всех прохожих, у кого он спрашивал дорогу к этой купальне Тюрльбад, двое ответили довольно уклончиво, и только третий подсказал ему направление. При этом он так странно посмотрел на него, что Георг поневоле задумался. С этой купальней явно было что-то не так.
Георг часто слышал о подобных купальнях. Когда-то такие были и в Шонгау. Мужчины и женщины залезали в чем мать родила в большую бадью, наполненную теплой водой, и купались все вместе. Там, конечно, был и цирюльник, который при необходимости брил бороды, выдергивал зубы или делал кровопускания. И все-таки главная цель этих заведений сводилась к удовольствию. Должно быть, не один невинный ребенок был зачат в такой бадье. Из-за французской болезни и нападок со стороны протестантов подобные купальни закрывались одна за другой. Очевидно, в Мюнхене одна такая все же сохранилась, и Георгу не терпелось посмотреть на нее.
У двери на углу улицы висела ржавая табличка с изображением бадьи со змеей. Покосившееся двухэтажное строение, несомненно, видело лучшие времена. Ставни были заколочены, штукатурка обсыпалась. Но сквозь щели пробивался свет, время от времени слышался раскатистый хохот и женский визг.
Георг начинал понимать, что творилось в этом сомнительном заведении и почему прохожий так странно на него смотрел. Раньше здесь, может, и бывали порядочные люди, но сейчас сюда захаживали те, кто искал себе женщину по сходной цене, а то и двух.
Купальня Тюрльбад представляла собой не что иное, как бордель.
Георг вспомнил, как они с Магдаленой еще накануне спорили о проститутках. Он говорил с таким видом, будто его это возмущает, но ему часто доводилось сворачивать на Улицу роз в Бамберге. Мужчинам и женщинам разрешалось вступать в близость лишь после обручения. Но для этого нужны были деньги и разрешение городского совета или хозяина. Поэтому многие подмастерья женились только в зрелом возрасте. А до тех пор вынуждены были обуздывать похоть, что удавалось далеко не каждому.
