так же тихо и спокойно спросила она.
– Что я знаю об этом?! – взорвался король. – Как понимать твой вопрос? Я знаю, что Лефевр был ученым, человеком передовых взглядов. Я в его опыты не вмешивался.
– Не вмешивались? А он утверждал другое.
Людовика прошиб пот. Весь лоб покрылся мелкими капельками.
– В таком случае, мое сокровище, этот человек был лгуном.
Жанна кивнула и вернулась к работе над подарком Александрине.
– От кого ты слышала эту чепуху? – резко спросил король.
– От Вероники, дочери часовщика, – подавляя улыбку, ответила Жанна.
– Но она мертва.
– Оказалось, что жива.
У короля округлились глаза. Белки налились кровью.
– Такое невозможно.
– Людовик, не вы ли всегда говорили, что реанимации можно и должно достичь? Ожившая Вероника – подтверждение ваших слов.
– Я не верю, – напряженно возразил он. – Ты вздумала меня дурачить. Где она?
Жанна подошла к письменному столу, где Миетта жевала бумагу, и достала письмо, переданное ей вчера Берье.
– Полиция нашла это в кабинете Лефевра. Он подробно описывал свои опыты и называл вас его высоким покровителем. А еще он называл суммы, полученные от вас, не забыв указать и даты получения. Наверное, это можно проверить, если поднять счета по королевским расходам. Думаю, Лефевр заготовил нечто вроде охранной грамоты на случай, если история с его опытами станет известна. К счастью, люди, обыскивавшие его дом, догадались отдать эти бумаги Берье, а он передал их мне. – Она протянула письмо Людовику, но король не пожелал его взять. – Я еще раз спрашиваю: что вам известно об опытах Лефевра? Дорогой, будьте со мной честны. Вы же знаете: я всегда чувствую, когда вы лжете.
– Ты все равно не поймешь.
– А вы попробуйте объяснить.
Людовик кашлянул и заходил по комнате:
– Лефевр считал, что может овладеть искусством реанимации и открыть секрет жизни и ее обновления. Он верил, что находится совсем близко к открытию этого секрета. Жанна, ты способна представить нечто более важное, чем способ зажечь в мертвом теле искру жизни?
– Я только не понимаю, зачем для этого убивать детей?
– Я же говорил, что тебе будет трудно понять. Лефевр никого не убивал. Он находил детей, которые уже стояли на пороге смерти, и извлекал из них остатки жизненной силы. – Людовик сглотнул; Жанна видела, как дергается его кадык. – Лефевр меня заверял, что эти дети все равно долго бы не протянули. Все они умирали во сне.
– Даже если это и правда, зачем умерщвлять детей? Почему бы не пытаться оживлять трупы? Их столько вылавливают из Сены.
Жанна догадывалась об ответе, но ей хотелось узнать, чтó известно на этот счет Людовику.
– Он пытался оживлять трупы. Он перепробовал много чего. Как-то Лефевр сказал мне, что для настоящих результатов ему нужны совсем свежие мертвецы. Те, кто умер всего несколько минут назад. Почему он взялся за детей? Однажды он ненадолго оживил маленького мальчика. Это был его единственный успешный случай.
– И вы согласились на то, чтобы он и дальше ставил опыты на ваших малолетних подданных? – Жанне все еще удавалось говорить спокойно.
– Говорю тебе, только на тех, кто был близок к смерти! Ты должна мне верить. Я сам настаивал, чтобы это были дети, которые все равно умрут, причем такие, которых никто не хватится: бездомные и безродные. Но Лефевр вскоре понял: успешных опытов с голодными, ослабевшими детьми не получится.
– И тогда он переключился на детей ремесленников.
– Я не… Мы это даже не обсуждали.
– Но вы знали, чтó происходит. Вы не могли не знать. Вам докладывали. Парижане начали бунтовать. Вы должны были догадаться, что Лефевр похищает здоровых детей, у которых есть родители. Однако даже тогда вы палец о палец не ударили, чтобы прекратить его опыты.
– Откуда мне знать, насколько правдивы все эти доклады? То, о чем мне сообщают, по большей части сплошная ложь. А Лефевр считал, что он близок к успеху. Очень близок. Жанна, ты только представь…
– Нет, это вы представьте! – прошипела она. – Представьте свое положение, если бы ваши подданные узнали о вашей причастности к зловещим опытам Лефевра, если бы узнали, что вы, по сути, поощряли убийство их детей. Думаете, они бы поняли? Увидели бы в вас великого ученого? Эти люди утверждали, что вы купаетесь в детской крови.
Людовик оттопырил нижнюю губу. Сейчас он был похож на обиженного ребенка.
– Но они не знают, – сухо произнес он.
– Нет, grâce à dieu, они не знают. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы страсти улеглись и чтобы вина за все злодеяния пала только на Лефевра. – Жанна выдохнула. Кем она после этого станет? Соучастницей Лефевра? – Но учтите, Людовик, отныне никаких «уроков» и никаких подобных опытов. – Она подошла к окну, взглянула на леса Марли. – Мы пригласим ко двору нового ученого. Такого, кто способен позабавить.
Безобидного чудака, не ставящего опыты на человеческой плоти. Сложив письмо Лефевра, Жанна спрятала его за корсет. Она обязательно сохранит это письмо и снимет копию. Ей охранная грамота тоже не помешает.
Несколько минут они провели в молчании, затем Жанна почувствовала, что король подошел к ней.
– Жанна, ты всегда добра ко мне.
Ощутив на затылке его руку, она вздрогнула и отодвинулась:
– Людовик, я давно хотела поговорить с вами и о других делах.
Повернувшись, она увидела удрученное лицо короля. На мгновение ей даже стало жаль его. С раннего детства этот человек жил неестественной жизнью. Но детство давно закончилось. Он взрослый человек и вдобавок король. Он решает сам.
– О каких других делах?
– О стишках, которые меня высмеивают и порочат. Об этих отвратительных «забрасываниях удочек». Они огорчают меня и принижают мою репутацию. Эти стишки становятся все более опасными. – (Людовик молча смотрел на нее.) – Мы оба знаем, кто стоит за этими стишками и кто настраивает двор против меня.
– У тебя нет доказательств.
– Нет, поскольку он умен и у него имеются сообщники. Но это уже не имеет значения. Я хочу, чтобы вы немедленно удалили его со двора.
У Людовика напрягся подбородок.
– Не могу. У меня нет оснований.
– Дорогой, вы же король. Вы можете делать все, что пожелаете. И я прошу вас удалить Ришелье.
– Но он мне нужен как советник и как друг.
«Тебе нужно, чтобы я не была твоим врагом», – подумала Жанна и слегка улыбнулась:
– Я много думала об этом и о своей роли. О том, как она изменится.
– Изменится? Ты что же, хочешь покинуть двор?
– Ни в коем случае! Я хочу остаться здесь в качестве вашего друга и советницы.
– Моего друга, – повторил Людовик, сделав упор на последнее
